Николай Доля, Юля Миронова
Американка Must Die
Человеку для того, чтобы разорвать свои цепи, дозволены все средства без исключения.
Оноре Габриэль Рикетти де Мирабо
Когда Госпожа забывала, что это рабыня, ей было приятно, даже очень, а когда она вспоминала, что это всë же Танька, то даже лëгкое поглаживание грудью по ложбинке между ягодиц казалось неестественным и неприятным. Госпожа всë придумывала, чем занять себя и свою рабыню. Ничего не получалось! «С каждым шагом — всë хуже и хуже. Может, еë расспросить, пусть сама придумывает, если у неë так хорошо выходит».
— Достаточно!
Танька встала рядом с кроватью. Госпожа лежала на боку, положив руку под голову — рассматривала. «Что с ней делать? Может, вместе с ней придумать историю рабыни».
— Рассказывай, почему твоя хозяйка, такая милая старушка, тебя продала?
Танька попыталась представить, как бы она могла жить у старушки, и зачем она той была нужна, но вдруг ей пришла одна мысль:
— Эта старушка — не моя хозяйка, — пролепетала рабыня. — Она — посредница.
— Как это? — удивилась Госпожа. Это была новость для неë, ведь про старушку она только что сама придумала.
— У меня была другая Госпожа, такая же молодая... — Танька задумалась на несколько секунд, — и красивая, как Вы. Но она очень строгая, серьëзная... и слишком занята, чтобы самой продавать рабынь, — Танька, казалось, уходила в какой-то другой мир, еë речь с длинными паузами была похожа на сбивчивый пересказ страшной сказки. И после каждой фразы лицо становилось всë мрачнее. — У неë очень много своих забот. И наказывает она пострашнее, чем Вы... и не рукой, а ремнëм или розгами... и не наедине в комнате за закрытыми дверями, а прилюдно... с привязыванием, с раскаянием, с самой настоящей поркой, когда сесть нельзя несколько дней... Всë болит невозможно...
Танька замолчала. Госпожа слушала и не понимала: «Что рассказывает еë рабыня? Это что, правда?!! Про какое время? Про наше? Как? И где это возможно? Но почему она так расстроена?»
— У неë много рабов? — уточнила Госпожа.
— Нас было десять рабынь... и две госпожи над нами. И ОНА могла... Она там царит: милует и карает. Она может всë... Теперь, когда нас стало одиннадцать, Она меня продала.
Танька говорила, и жизнь в еë глазах уходила с каждым словом, казалось, она скажет ещë несколько фраз и что-то произойдет.
— Причем, я сама привела свою подругу, лучшую. Выходит... взамен себя. Какой ужас!!! Что я наделала!!! — Танька закрыла лицо руками и зарыдала.
Госпоже стало не по себе, она тихо позвала:
— Таня, — но рабыня еë не услышала. — Танечка! — гораздо громче окликнула Госпожа. Рабыня встрепенулась, умоляюще взглянула и промолвила:
— Простите... Простите, пожалуйста.
Она медленно опустилась на пол, не в силах больше стоять. И не просто рыдала, она стенала. Госпожа никогда не слышала, чтоб так безутешно голосили. Что это?!! Ужас охватил еë, казалось, все волосы на теле шевелились. Чтобы хоть как-то выйти из создавшегося положения, она встала и оделась. Выходит, еë Танька уже была рабыней. Но почему и зачем? В наше время?!! А эти безутешные слëзы, и невозможность что-либо сделать. Ведь не она еë туда загнала. Госпожа поняла, что прикоснулась к чему-то непостижимому, может, даже запретному. Она теперь вообще не знала, что делать. Как поступить ей сейчас? Как продолжать? И, самое главное, что продолжать?
Танька всë ревела и ревела. Когда она, прекратив, поднялась, то заметила беспомощный взгляд Госпожи, которая стояла над нею одетая и ждала. Танька отвела глаза, снова бухнулась на пол, прижалась к ногам Госпожи, целовала их и негромко шептала:
— Простите, пожалуйста. Госпожа, простите меня, ради Бога, я придумала слишком страшную историю, — и слëзы снова закапали из глаз.
— Иди, умойся, — негромко приказала Госпожа. — Всë продолжается.
==========
Вопрос о правде и лжи встал в наших отношениях в первый вечер знакомства. Я не могла понять, когда Света говорит серьëзно, а когда беззастенчиво врëт. Она сразу сказала, как нечто само собой разумеющееся, что работает зам управляющего банка. Мол, а кем я ещë могу быть? Но, представить обычную девчонку, такую же как и я, занимающую эдакую должность, я не смогла бы никогда — это невозможно в принципе. Да и она сама слишком несолидно выглядела. Я даже остановилась и, глядя в глаза, сказала на полном серьëзе:
— Да хватит врать-то!
— Тебе врать? А смысл? Знаешь, Юль, у меня сейчас нет ни возможности, ни желания доказывать обратное, поэтому считай, что я соврала, — и так улыбнулась обворожительной улыбкой, что меня больше не раздражало то, что она может говорить неправду.
Но на следующий день мне захотелось расспросить об еë отношении ко мне. За целую ночь без неë я такого себе накрутила, что предложила ей игру в «откровенность», она с радостью поддержала мою идею. Меня озадачила та скорость, с которой поддержала игру Света и требование такой же откровенности от меня. Хотелось не ударить в грязь лицом, но вдруг вопрос окажется запредельным. Мы, поочерëдно спрашивая и раскрываясь перед другой, знакомились ближе. Я только из-за того, что обещала быть с нею откровенной, с таким напряжением выдавливала из себя признания о своих неудачных романах, о своëм изнасиловании, о Машке с Андреем. Она, наоборот, весело рассказывала такое, что я бы и вспоминать постеснялась. Даже если бы меня в лоб спросили, я не смогла и слова промолвить, а она как хвастается. И чем? Тем, что еë в постели “как обезьянку вертели...”
А спросить про еë отношение ко мне и про свои подозрения, ради чего я и предложила эт игру, я так и не смогла. Вопросы были рядышком, но не напрямую, потому что я боялась получить любой откровенный ответ. Хотя, если быть честной до конца, я ведь получила прямой ответ, даже не спрашивая... Можно и не задавать вопрос вслух, чтобы получить ответ, в таком случае, он более откровенен.
— Я тут подумала, что не было смысла и начинать, — улыбнулась я. — Это для тебя, а для меня эта игра долго-долго не закончится, пока я с тобой — точно...
А нынешняя правда, что вдруг возникла между нами? Зачем она появилась? И как теперь с этим жить? Или это из-за этой, новой игры, теперь уже в Американку? И как с такой правдой можно жить по-человечески?
==========
Танька через несколько минут вернулась из ванной и встала перед своей Госпожой. Появление рабыни в поле зрения заставило вздрогнуть Госпожу, она решила сама во всëм разобраться. «Надо еë куда-нибудь заслать».
— Танечка, возьми одежду в шкафу — любую. Оденься и иди погуляй. Мне надо побыть одной.
Танька побледнела, подошла к шкафу, безразлично посмотрела с минуту, не нашла ничего, взяла валяющиеся на полу всë те же юбку с майкой, надела их и направилась к двери.
— Таня, иди сюда!
Когда рабыня подошла, Госпожа сняла с неë ошейник и спросила:
— Может, купальник или трусики наденешь?
— За что? Госпожа, за что? — и снова заплакала безутешно.
— Прекрати немедленно! — чуть ли не крикнула Госпожа, всунула кошелëк в руку рабыни и сказала: — Не забудь обуться. Погуляй, а через пару часиков приходи, хорошо?
— Да, Госпожа, — Танька, не оборачиваясь, медленно вышла из номера.
==========
Госпожа осталась одна. Она думала, о чëм же всë-таки рассказала еë рабыня? А если причина не в этой, как она сказала «придуманной страшной истории», а в чëм-то другом? Вдруг ей пришло в голову более-менее правдоподобное объяснение всему. «Вся жизнь у нас так проходит, то кто-то над тобой измывается, то ты над кем-то. Когда над тобой — обидно, противно, стыдно... а когда сама, это не так заметно. Над кем я издевалась? Да мало ли? И на работе, и дома, а ещë в школе было. Везде одно и то же — одна и та же схема. А если она это поняла? Тогда всë становится на места... Кроме того, что было десять рабынь, появилась ещë одна, и мою Таньку продали. Этого я никак объяснить не могу. И только одно понятно, что она сказала правду. Какой ужас!
Но это не могло быть правдой, как и не могло быть выдумкой, иначе, у Неë не было бы такой истерики. Скорее всего, Она сегодня поняла что-то страшное из Еë жизни. Конечно, я могла бы расспросить, но Она очень испугалась того, что рассказала, а если бы ещë и я... Таньке пришлось бы признаваться. Как Она потом сможет жить, если это не Еë тайна, и Она не рассчитывала, что я до неë докопаюсь когда-нибудь. Ох, как всë страшно! Я Еë ещë и выгнала... Из ревности? Мне показалось, что Она не может забыть ту Госпожу. Какую??!!! Я же случайно о ней стала расспрашивать... Ничего не понимаю!»
Ничего не складывалось, пока она не решила забыть этот рассказ.
==========
И как только Госпожа решила это, ей в голову пришëл вопрос: «Куда Танька может пойти? Никуда! А может, то, что я ей дала свободу, хоть на некоторое время — зря сделала? Как она возмутилась, когда я сказала про трусы! Я сама никуда бы не пошла, даже с деньгами, тем более, в таком виде. Может быть, именно поэтому она так не хотела идти. Сколько времени прошло? Тридцать пять минут. Где она? Внизу, на лавочке? Скорее всего. Надо бы за ней сходить», — Госпожа обулась, взяла ключ, открыла дверь в коридор...
И обмерла. Сердце чуть не остановилось.
Прямо перед дверью, как будто только что вышла, стояла еë Танька, в руках кошелëк, голова опущена, из глаз до сих пор текли слëзы. «Какая же я гадкая... — подумала Госпожа, — и конченая скотина!» — а вслух тихо-тихо сказала, обняв Таню:
— Иди сюда, милая. Не обижайся на меня, пожалуйста, я погорячилась.
— Простите меня, Госпожа, я не должна была... — но договорить ей не дала рука Госпожи, легонько прикрывшая рот.
Госпожа повела рабыню в номер, усадила еë на кровать, прижала к себе, потом положила на колени и начала успокаивать: молчала и гладила по головке, как маленькую обиженную девочку. Рабыня плакала, пыталась сопротивляться такому обращению с ней, но и возражать она не имела права.
Госпожа не хотела ничего говорить, ей было жалко девочку, было жалко себя. Весь день, с самого утра, она только и делала, что занималась своей рабыней. А что у неë самой нет никаких дел? Выходит, нет. Почему-то вдруг не стало своих ни дел, ни мыслей. Всë о ней, да о ней. Что с ней делать и как? А как она отреагирует, и что несëт следующий шаг? Первым делом, решила Госпожа, надо избавиться от жалости, сначала к себе, а потом и к ней. Хотя она такая бедная и несчастная, что другого чувства у Госпожи и не возникает. Чем бы себя занять, как от неë отвлечься? Ведь даже когда она ушла, все мысли только о рабыне.
==========
Танька сама не поняла, почему так получилось. Оказалось, она не может врать своей Госпоже. Когда Госпожа попросила придумать историю рабыни, Таньке и придумывать, как оказалось, ничего не надо было... достаточно только рассказать свою жизнь в других определениях. А с ходом рассказа она поняла, что это — правда, именно так дело и обстояло в реальности. Вся жизнь померкла перед глазами, мир перевернулся с ног на голову. Или он стоял на голове, и вдруг стал правильно. А то, что она для себя раньше думала, оказалось только ложью и выдумкой. Как теперь жить? Ведь сейчас только еë нынешняя Госпожа может ей помочь. Если только сможет... «Выходит, и все остальные обманываются так же, как и я. А они даже подумать не могут! Ох, спасибо моей Госпоже, что она пытается меня вынуть оттуда. И у неë получалось. Правда, она сама ещë маленькая и неопытная. Она что-то пробует делать и больше меня этого боится. Я могу позволить ей всë! Всë, что она захочет, тем более, в нынешних условиях. Какое счастье, что я Еë встретила! Милая, помоги мне! Пожалуйста».
Танька думала о своëм поведении. Да, она могла добиться всего, чего хотела. Она добилась и унижений, и боли, и даже того, что еë заставили приоткрыть тайну. Но как достичь того, что необходимо еë Госпоже, как добиться того, чтобы она получила удовольствие? «А мне это надо? Надо!!! Потому что, иначе нельзя. А что бы я сама на еë месте делала, будь у меня такая возможность? Странный вопрос. Подружилась бы. Но как? Разве можно со мной дружить? Дружить можно только с человеком, а я — рабыня... не человек — подстилка, чтобы об меня ноги вытирать. И только секс. Все унижения и извращения на этой почве. Выходит, я этого хочу... А насколько я смогу еë допустить? Я принадлежу ей полностью, на все сто. И это надо принять! Но как я Ей могу помочь? Не знаю!!! А зачем она меня успокаивает? Виновата передо мной? Она не права! Нет, она всегда права. Может, это нам нужно». Рабыня успокоилась, лежала и ждала, наконец, не выдержала и сказала:
— Госпожа, я буду хорошей Вашей рабыней, если Вы позволите.
— Любая рабыня должна мечтать о свободе. А тебе свобода не нужна?
— Нет! Я — Ваша навсегда. Мне было очень плохо на свободе. Я всë готова для Вас сделать, Вы мне только позвольте! — Танька взглянула из-под опущенных ресниц на Госпожу и, поймав одобрительный взгляд, сразу опустила глаза.
— Попробуй только не сделать — шкуру спущу, — сказала для порядка Госпожа.
— Спасибо Вам, Госпожа! Спасибо! И простите меня, — Танька опустилась на колени, прижалась щекой к ногам Госпожи. Через несколько секунд она положила кошелëк на кровать, сняла юбку с майкой и подала ошейник Госпоже. Та сразу надела его на рабыню, теперь она знала, что так будет лучше, потому что всë определено и по-другому быть не может. Вспомнив про порку, Госпожа сказала:
— Повернись.
Танька повернулась — там и следов не осталось. Ведь это же надо! Уже прошло!!? А так сильно было!
— А я тебя, выходит, совсем не наказывала, по сравнению с ней? — спросила Госпожа и сразу поняла, что зря. Не надо было этого делать! Рабыня мгновенно побледнела, но быстро собралась и почти спокойно ответила:
— Она била больно и жестоко, а Вы нежно, ласково. Спасибо Вам, Госпожа.
«Нежно и ласково бить? Как так можно? Это же бить! Это больно», — подумала Госпожа и, не удержавшись, продолжила расспросы:
— Ты ей тогда звонила?
Танька умоляюще посмотрела на Госпожу и отрицательно покачала головой.
— Нет, второй...
— Всë, Танечка, больше не буду. Теперь хоть что-то ясно. Иди сюда, — Госпожа потянула рабыню к себе, обняла, поцеловала где-то возле уха. И вдруг ей дошло, что можно не только унижать и издеваться. Неужели нет такого, что будет обеим хорошо? Тем более, Ей тоже хочется, и я Еë люблю... даже в Таньке. Госпожа потянула Таню на себя, они обе упали на кровать.
— Таня, я тут подумала... ну-ка, ложись нормально.
Госпожа, конечно, перехватила недоумëнный взгляд рабыни. Но ей вдруг самой захотелось с такой силой! И прикалывало, как Танька ложится: вся сжалась, легла на живот. «Она думает, я еë бить собираюсь? А вот и не угадала! Но это даже интересно...»
— Подложи подушку под живот.
Танька резко вскочила, аккуратно положила подушку, снова легла, да, именно так, чтобы попа была поднята повыше, голову отвернула, чтобы не знать, что еë ожидает. Госпожа провела легонько рукой от шеи до пяток, но Танька не расслабилась... «Ладно, а если попробовать раздвинуть ноги? Получается! Стоит только чуть потянуть, как она сама двигает их. Вот, хватит. Теперь вторую, хорошо. Она даже глаз не открывает — боится. Может, сказать, что я собираюсь сделать с нею? Нет, не надо...»
Госпожа разместилась между ног рабыни, положила руки ей на ягодицы... держала долго, пока они чуть-чуть расслабились. Вот, теперь можно. Госпожа хотела провести языком между ягодиц, но не успела продвинуться и пары сантиметров, как Танька напряглась так, что и руками было сложно раздвинуть.
— Таня, прекращай!
Да, это действовало лучше. Рабыня расслабила мышцы, но лишь Госпожа снова коснулась там языком, как Танька вздрогнула, напряглась, и только усилием воли заставила себя отпустить, но теперь заплакала...
— Таня, что случилось? Тебе не нравится?
— Госпожа, пожалуйста, не мучайте меня. Я с ума сойду.
— Таня, а кто мне обещал отдать это тело в моë пользование навсегда? Или я таким способом не могу им воспользоваться?
— Госпожа, я не имею права командовать... распоряжаться. Но мне кажется, так быть не должно.
— Ладно, переворачивайся, я тебя хочу поцеловать. Это ты не имеешь права отказываться.
— Простите... пожалуйста, — Танька, вытащив подушку, легла на спину и раздвинула ноги.
Госпожа мучилась минут двадцать: ни пальцы, ни губы, ни язык не доставляли удовольствия Таньке. Она лежала и тихонько плакала. Никакие призывы расслабиться, принять — не помогали. «Что ж, удовольствия доставить не удалось, — думала Госпожа. — Значит, она получила наказание, хотя я не хотела наказывать. А вообще-то, и у неë редко получается доставить мне удовольствие. Ну и не будем забивать им голову. Не надо, так не надо». Она оставила эту затею, подняла Таню, вытерла ей слëзы, чуть не сказала: «Прости», но вовремя вспомнила, что за этим будет новое наказание для Таньки. «Надо подумать, отдохнуть», — решила Госпожа. Она отпустила Таню, та встала рядом с кроватью.
— Иди, отдыхай, — разрешила рабыне Госпожа.
Танька, не задумываясь, пошла к креслу, села возле него, сжавшись и обхватив руками коленки. «Рабыня. Вот поэтому мне так с ней трудно, — подумала Госпожа. — Она всë знает. А я?.. Красиво сидит. И она начинает мне такой нравиться, но пусть посидит, а я что-нибудь для себя теперь могу сделать». Она достала журнал, стала неторопливо его листать, иногда читая статьи, рассматривая картинки. Изредка она бросала взгляд на Таньку, та сидела, как еë посадили.
==========
Игра — игрой, но ведь совсем недавно были те фантастические двое суток...
Да, признавшись в своей любви другой, мы обе, всë-таки, перепугались. Слава Богу, что ненадолго. Как только она освоилась с той мыслью, что и я люблю еë не меньше, чем она меня, время исчезло. Я снова заметила календарь только через два дня. И то, случайно, когда проходили мимо администратора, я увидела число — прошло двое суток. Но это было как мгновенье, и это же было, как вечность. Мы ходили куда-то, говорили, ласкались или просто засыпали вымотанные до бесконечности, чтобы через полчаса проснувшись, продолжать всë с бесконечными силами. И всë только потому, что мы дали себе право быть, любить, жить!
Всë-таки, странно устроен человек. Вот сейчас я пытаюсь вспомнить, что же было за эти двое суток, но последовательность, слова, мысли, они не только не имеют временной привязки, но и не восстанавливаются в цепочку. Всë произошло в это такое длинное мгновение. Я не удивилась бы, если бы увидела совсем другой год на календаре. Потому как не существовало ни часов, ни минут, ни... Ничего кроме нас не существовало. Я была сама собой, я была ею, я была звëздным небом над своей же головой, я смогла всë, что могла позволить в этой ситуации.
И мне даже показалось, что я случайно разрушила все стены, за которыми пряталась так долго, и впустила в свою жизнь весь мир. А ещë я научилась разговаривать без слов. А слова. Как их мало, чтобы передать то, чем я переполнена, чем я живу. Это всë равно как словами описать тишину. Какие бы слова ни нашла — это будут звуки. Написанные, произнесëнные, придуманные — но звуки... не тишина. Как ими объяснить — вот это единение того, что казалось изначально безусловно отдельным? Два отделëнных человека, ограниченные поверхностями кожи, черепными коробками. Проклятый натурализм! Но как я иначе препарирую это чудо?? Как превращу в слова тот волшебный момент метаморфозы, когда граница человека становится путëм для объединения? Когда возвращаешься домой! Когда губами, ладонями, сквозь кожу, сквозь взгляд — начинают сплетаться волокна той невидимой сетки кровеносных сосудов, нервов. И двое становятся одним. Когда я чувствую, что и как нужно сделать — раньше, чем она сама это осознает. Когда любое еë движение предупреждает моë собственное желание. Когда всë, что было до сих пор, отодвигается куда-то в другое измерение. И как никогда остро ощущаешь, что вот этот миг ты живëшь в первый раз.
И снова, каждый раз, как в первый — кажутся непостижимым чудом такие простые вещи, как стук сердца, влажность языка, мурашки по коже — всей нашей, без границ — звук дыхания в тишине, неразделимо связанный с движением еë тела, наших тел. Эта музыка звучит отовсюду одновременно, и она воспринимается не только слухом, а всеми чувствами сразу. Это потрясающее ощущение, что мы с нею и музыканты, и инструменты на которых мы играем, и единственные слушатели невероятной симфонии звуков, прикосновений, нежности, отражений, понимания без слов. Это — творение. То, что у нас получается — именно акт чистого творения, не завязанного на материальном воплощении, но чего-то состоящего из истинной, глубинной сути вещей... Того, на поверхности чего простые человеческие слова лишь плавают, как случайно брошенные щепки.
Неужели всë, что сейчас происходит, только как следствие того, что было всю эту неделю? И эта игра — шаг вперëд или назад?.. Буду надеяться, что вперëд. Я должна еë доиграть, и мы еë доиграем два раза!.. Иначе я жить не смогу!
Мы прошли всë, что обговаривали... почти всë. А я обещала с радостью сделать всë, что она потребует, на 200%. А может как раз тут и есть разгадка? Позволить всë себе и ей, согласиться на всë с радостью... даже на запредельное? Надо пробовать! Надо всë принять как должное. Надо!!! Да, надо закончить эту игру любым способом! Через не-могу, через все запреты и границы... через ВСË!
Для рабыни всë в радость, даже наказания... Нет, не всë... она отказывается получить удовольствие, наслаждение. Но почему?!! Ей же тоже хочется, но по моральным установкам — не положено, НЕЛЬЗЯ! Значит, надо ломать и себя и еë.
Надо ЗАСТАВИТЬ СЕБЯ выйти за пределы возможного, чтобы всë у нас получилось.
Я так хочу этого!