Николай Доля, Юля Миронова
Американка Must Die
Любовь сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь.
Иван Сергеевич Тургенев
Народу в столовой было мало, но Танька стеснялась. Наверное, это испытание и было рассчитано на то, чтобы вызвать еë стеснение и углубить страх. И она откровенно боялась, что кто-то заметит еë полуголое состояние: бюстика нет — это видно однозначно, но нет ещë и трусов. А ногу так хотелось по привычке положить на ногу, но Танька сама себя одëргивала, когда инстинктивно порывалась совершить это противозаконное действие. Если запрещают, и запрещают что-то одно, то всегда именно это и хочется сделать. Встречаясь взглядом с окружающими, Танька улыбалась, и только Госпоже она не могла смотреть в глаза. Этого делать нельзя было ни в коем случае. Нельзя! Как много стало нельзя! Она молча сидела за столом, не решаясь взяться за еду — ей никто не разрешал. Она ждала.
Стас и Лена не могли понять, почему за их столиком вдруг воцарилась такая напряжëнная обстановка, почему одна из девушек только улыбается, но сидит смирненько, как на утреннике в детском садике — ручки аккуратно сложены на столе, спинка выпрямлена, к еде не прикасается? Вторая вертится, будто ищет кого-то, и тоже не ест.
Наконец, Госпожа сказала негромко:
— Сделай бутерброд.
Танька быстро-быстро сделала бутерброд и положила перед Госпожой. Та, даже не посмотрев на Таньку, не выразив благодарности, начала неохотно жевать. Лена толкнула мужа под столом ногой: «Что происходит? Их как подменили».
Прошло не меньше минуты, прежде чем Госпожа спросила:
— А ты чего не ешь?
Уголки губ Таньки поползли вниз, губы непроизвольно задрожали, в глазах блеснули слезинки. «Ну, что Вы? Зачем Вы?» И это тое было замечено окружающими.
— Кушай, кушай, мы же скоро пойдëм.
Танька быстро сделала себе бутерброд и приступила к завтраку. Тем временем Госпожа спокойно попивала кофеëк. Но когда она, расправившись со своим бутербродом и протянула руку к хлебнице, Танька сразу, чуть не уронив свой кусок, бросилась делать ещë один бутерброд своей Госпоже. Она начинала понимать еë желания без слов.
Муж с женой переглянулись, вопросительно посмотрели на одну девушку, потом на другую, но те как будто ничего не заметили, они были и здесь, и где-то в другом мире. Стас потерял всякий интерес к завтраку и ждал, что будет дальше.
А Госпожа, поглядывая за мучениями своей Танечки, которой кусок в горло не лез, строила у себя в голове новые козни. Она была почти удовлетворена поведением своей рабыни и здесь, и в номере. Только одно ей не очень понравилось — то удовольствие, которое она уловила в глазах рабыни, когда та вставала с колен — вот что вызывало раздражение молодой Госпожи, не к месту было это: еë унизили, а она тащилась. «Здесь что-то не так. Как-то неестественно, вопреки здравому смыслу. Хотя, сейчас всë вопреки здравому смыслу. Ладно, если так, я заставлю еë узнать, что такое власть, и как надо подчиняться!» — решила Госпожа, придумав нечто интересное, от чего еë настроение улучшилось. Танька всë ещë мучила свой первый бутерброд, когда Госпожа негромко сказала:
— Я хотела сходить в магазин. Сбегай за кошельком, — и протянула ей ключ от номера.
Таня положила недоеденный бутерброд на тарелку, оставила кофе и быстро вышла из столовой. Может, она побежала по коридору и по лестнице, но этого Госпожа не видела.
— Куда она? — спросила Лена, ей надоело быть статистом в непонятном спектакле.
— За кошельком, — без лишних объяснений ответила Госпожа, доела бутерброд, встала и, поблагодарив соседей за компанию, вышла.
Лена со Стасом шëпотом принялись обсуждать только что увиденное. Было непонятно, что произошло с девчонками с прошлого вечера: когда они были живые и весëлые, а сегодня вели себя неправильно, вызывающе. Не смогли общаться, не смогли объяснить, что произошло. Как не должны были??? И никакого объяснения они, естественно, не нашли, поэтому решили подождать и посмотреть, что будет дальше.
Выйдя в холл, Госпожа увидела, как по лестнице очень быстро спускается Танька, придерживая юбку руками. Несмотря на все старания бедной девушки, Госпожа с удовольствием отметила, что при желании можно заметить, что там, под юбкой... А что там ещë могло быть?.. Но издали были видны трусики, оригинальные, под цвет причëски.
Потом Госпожа долго водила Таньку по окрестностям, пока не пришли в центр города. Она даже похулиганила: пропустив рабыню на полшага вперëд, схватила еë за юбку. Рабыня сжалась, ожидая чего угодно. Тем временем рука Госпожи приподняла край юбки выше пояса. Танька аж задохнулась, но ни слова не промолвила, даже не остановилась, а что у неë творилось в душе — словами не передать: обида, жалость к себе, страдание — всë, кроме возмущения. Госпоже можно всë! Госпожа всегда права!
В городе рабыня покорно следовала за Госпожой, иногда оставаясь стоять возле магазина, иногда, по еë желанию, заходя вместе с нею. А та покупала, покупала, покупала. Танька несла все эти пакеты, даже не зная, что находится в многочисленных свëртках, коробках, кульках. И, даже оставаясь без присмотра, она не могла подсмотреть — не смела.
==========
Пока было время, Юля продолжала сама с собой обсуждать сложившуюся ситуацию. «Не всë так однозначно... Светка сама предупреждала: мол, ты сама смотри, с кем связалась, и у тебя всегда есть шанс сбежать... если сил хватит. Будто я не видела сама, как она отшила тех ухажëров в ресторане, только посмотрела на них своим взглядом, а потом перевела в слова: “Нас мужики не интересуют. Отстаньте, мы — лесбиянки”. И ведь неудобство испытала я, а не она. Будто это я хожу и кричу, что я люблю женщин, что я хочу секса с нею, пытаюсь убедить всех, что имею право. Я оправдывала нас, но ведь тем самым я себя и уговаривала. Именно этим она уложила меня к себе в постель. Странно.
У меня ни с одним мужчиной не было такого чувства защищëнности, как рядом с этой миниатюрной девушкой. Я себя уговорила, что у нас любовь. Но тут она звонит в Воронеж, и из еë разговора, который я даже не подслушивала специально, но он был при мне, я узнаю, что если бы там что-то не получилось, она бы в тот же день уехала. Вот когда мне стало совсем плохо. Я себе придумала, накрутила, решила, что только с нею я могу жить... что у меня со Светой очень серьëзно и надолго. А оказалось, что кроме затаскивания меня через мою же влюблëнность в какую-то тëмную историю, есть проекты и поважнее. Поэтому меня можно бросить в любой момент, что бы я себе не придумала. Но если там получилось, значит, и мне можно было продолжать с нею.
Вот и дошли... Американка — жестокая игра. Может, ради неë и всë затевалось с самого первого дня? И какая разница, что предложила еë я. Она так сформулировала правила... что я ей нужна в качестве рабыни. Чтобы я отдала себя в еë полное распоряжение, и чтобы выход из этой игры был нереальным, невозможным.
Что она собирается со мной сделать? Зачем ей это?
А я считала, что я любила еë...
Хотя, стой! Почему считала? Я и сейчас еë люблю! Даже в такой роли. И только это оправдывает и меня, и еë... И только в таком случае, все мои нестыковки убираются... или их оценка меняет свой знак с отрицательных на положительные. А я могла за неë всë придумать. Могла же...
Я всë равно, верю в нашу любовь. Я еë люблю!
И мы закончим эту дурацкую игру. Я дойду до конца. Я закончу эту игру! Во что бы то ни стало!
==========
Вернувшись в номер, Госпожа села на кровать, поджав под себя ноги по-турецки. Танька, как завороженная, не могла оторвать взгляд от предоставленной картины: юбка Госпожи задралась так, что рабыня могла видеть и трусики, и то, что через них просвечивалось. Тем временем, Госпожа внимательно оглядела рабыню, еë привели в раздражение и этот умилëнный взгляд, и слишком большая свобода, и опрятный внешний вид.
— Ты думаешь, что я за просто так должна кормить тебя, одевать?
Рабыня испуганно подняла глаза. «Что теперь будет? Что она ещë придумала?»
Госпожа злобно усмехнулась и продолжила:
— Ты же не маленькая и должна понимать, что даром ничего не даëтся. Вот ты сейчас одета, накормлена, а одëжка-то не твоя, и тебе еë нужно заработать, так же, как и еду.
Рабыня ещë сильнее сжалась. «Как я могу заработать? Когда я в полной власти, в полном распоряжении? Может, надо вести себя правильно, чтобы не вызывать нареканий и своим примерным поведением заслужить одежду и еду?» — она ещë сильнее опустила голову, ожидая приказа.
— Ты ещë не поняла? — повысив голос, с раздражением спросила Госпожа.
Танька в панике пыталась догадаться, что от неë требуется, но мысли путались. Госпожа помогла:
— Раздевайся, быстро!
Танька растерялась. Она, выходит, замечталась и пропустила приказ. Какая же она тупая стала! Рабыня снимала с трудом свою нехитрую одежду, но, всë равно, стеснялась и путалась. Она вдруг стала такая неловкая. Она снова надела маску покорности и ожидания страданий.
Госпожа пристально рассматривала рабыню. А когда Танька, наконец, разделась догола и стала, вытянув руки по швам, опустив глаза долу, Госпожа высыпала на кровать все принесëнные кульки и свëртки и начала что-то искать там. Наконец, она достала какой-то ремешок. «Что это? — подумала Танька, заметив его краем глаза. — Зачем это?»
— Отвернись! — приказала Госпожа. Рабыня повернула голову в сторону, чем снова привела хозяйку в раздражение. — Не так! Спиной повернись! Какая ты бестолковая! — со злостью сказала она.
Рабыня вздрогнула, чуть не заплакав от собственной тупости, отвернулась. Неприятное ощущение, что у тебя за спиной что-то творится, а ты ни ухом, ни рылом. А Госпожа подошла сзади и долго-долго стояла, заставляя Таньку мучиться от неопределëнности. Рабыня всем своим телом чувствовала, что на расстоянии меньше сантиметра от неë находится Госпожа, а тепло, от неë исходящее, повергало еë в трепет. Вдруг рабыня почувствовала, как на еë шее холодным кольцом оказался тот самый ремешок... Ошейник! Застегнувшись, он так плотно сжал в своих крепких объятиях шею, что на мгновение стало трудно дышать. Плечи рабыни сами опустились ещë ниже, шея вытянулась.
— Иди, посмотрись в зеркало, какой я тебе подарок купила. Это твой наряд для этой комнаты. Основной наряд на всю оставшуюся жизнь. Всë остальное — придëтся зарабатывать.
Танька подошла к зеркалу, взглянула и не узнала себя. Из зеркала на неë смотрела запуганная несчастная девочка с неестественным выражением лица. Чëрный широкий кожаный ошейник с большим блестящим железным полукольцом для карабина поводка украшал еë тонкую шею. «Да, круто! Но мне идëт, — подумала Танька. — Рабыня должна быть в оковах и цепях, а ещë с клеймом, с выжженным на теле именем еë Госпожи. И не где-нибудь под платьем, а на самом виду, чтобы всем было известно, чья это вещь. Именно вещь — даже не игрушка», — подумала она, а вслух сказала:
— Спасибо, Госпожа.
— Так, ещë подарки. Это поводок, если ты будешь наказана, и с тобой придëтся выйти на улицу. Ремень, наручники, хотя можно было и колготками обойтись, но наручники — серьëзнее, — Госпожа наблюдала за реакциями рабыни. Но та только смотрела на «подарки»: ни одобрения, ни осуждения. Как будто, она всë это видела и не один раз.
— Спасибо, Вам, Госпожа, за подарки. Я очень Вам благодарна, — сказала Таня.
«Так, подарки ею приняты. Безотносительно... — подумала Госпожа, — значит, надо переходить к более серьëзным процедурам».
— Сейчас я осмотрю тебя, давно надо было этим заняться, а то не знаю, что купила впопыхах, может, ерунду какую подсунули. Стань так, чтобы ноги были шире плеч!
Рабыня вздрогнула, но расставила ноги не меньше, чем на метр — даже перестаралась. Госпожа внимательно посмотрела на Таньку и решительным движением руки взялась между ног рабыни, другую руку положила на грудь и сильно сжала там и там. Танька скорчилась и негромко вскрикнула от неожиданной боли.
Госпожа, испугавшись, отдëрнула руки:
— Прости... Я переборщила, — она хотела обнять Еë, стать перед Ней на колени и умолять простить за такое. Она же Еë любит и... не хотела! То есть она, как раз, и хотела, но не так сильно. Но рабыня только потупила глаза, ещë шире раздвинула ноги и выпятила вперëд свои груди.
— Простите меня, Госпожа, я не должна была так себя вести. Потому, я должна быть наказана, — искренне каясь, произнесла Таня.
— Не понимаю, — удивилась Госпожа. — За что?
— За каждое Ваше «прости» я должна быть строго наказана. Гораздо строже, чем обычно. Рабыня не имеет права жаловаться, даже показывать, что ей больно, — сказала Таня, и из еë глаз покатились две слезинки. — Накажите меня очень строго. Это тело — Ваше! Навсегда. И Вы можете делать с ним всë, что Вам угодно. Пожалуйста.
— Спасибо Тебе! Я согласна, — поблагодарила Госпожа, чмокнув Еë в щëчку, так что одной слезинкой стало меньше. А Таньке сказала: — Хорошо, продолжаем осмотр. Я тебя потом накажу, после этой процедуры.
— Да, Госпожа. Спасибо.
Руки Госпожи вернулись на прежние места. Чуть помедлив, они начали медленно двигаться, обследуя миллиметр за миллиметром это безраздельно принадлежащее им тело. Руки то нежно порхали над бархатной кожей рабыни, то безразлично прикасались к ней, то грубо сжимали там, где им этого хотелось. Госпожа лапала, щупала, щипала и довольно сильно. Чего она добивалась? Сама не знала, но только вдруг ноги рабыни заходили ходуном, она уже не могла стоять ровно. И тогда мокрые пальчики Госпожи прекратили терзать это тело и оказались у приоткрытого рта. Они скользнули по зубам и дëснам, нырнули за щëку, потом за другую, постучались между зубов. Танька с готовностью раскрыла рот. Они не спеша исследовали на ощупь всë, что им попадалось: язык, под ним, коснулись нëба. И вдруг остановились. Танька, стараясь не касаться пальцев зубами, сомкнула губы, начала их облизывать. Госпожа водила взад-вперëд, а другой рукой, взявшись крепко за Танькины волосы, регулировала темп и глубину проникновения. Иногда она пыталась вынуть пальцы,, но Танька тянулась за ними, за этими любимыми пальчиками. Они покинули рот рабыни так же неожиданно, как и ворвались в него. Госпожа приказала:
— Повернись ко мне задом и наклонись.
Танька развернулась и вытянула руки, чтобы упереться в пол, но тут последовал новый приказ:
— Раздвинь ягодицы!
Пришлось, ухватившись за обе половинки, широко раздвинуть их в стороны. Пальцы Госпожи опять побежали по телу рабыни, но проникнуть в узкую тесноту не получилось. Наконец, Госпожа сама догадалась: нужно один, а ещë и облизать его. Вторая попытка. Чтобы не упасть и помочь Госпоже, Танька двинулась назад, ей показалось, что мышцы сами разошлись, сначала немножко, потом дальше, ещë дальше. И пальчик заскользил взад-вперëд, иногда влетая так глубоко, что Танька чувствовала прикосновение всей кисти к ягодицам. Второй рукой, придерживая ногу рабыни, Госпожа ласкала еë спереди.
Тане казалось, что ещë чуть-чуть, ещë немножко и... «Но почему не получается? Чего не хватает? Что мешает? Ведь Госпожа для меня старается. Выходит, ей хочется, чтобы я?.. Да?!! Как интересно! — размышляла Танька. Еë поза и положение рук, подчеркивающие унизительность этой процедуры, и это внутреннее сопротивление разума желанию своего тела... — Да, именно это надо принять! Именно в этом кайф! — Таньке стало хорошо. — Ещë, ещë, ещë-о-о-о-о!!!» Она вскрикнула, но даже наказания за это не получила, а Госпожа продолжила еë терроризировать.
— Похотливая сучка, — вслух сделала вывод Госпожа. — Стой так, — она вышла в ванную, помыла руки и вернулась к Таньке, стоявшей так, как еë оставили.
Танька восприняла слова, сказанные еë Госпожой, не как осуждение, не как запрет, а как поощрение, как подтверждение того, что она правильно себя ведëт. Ведь этого хотела еë Госпожа, ведь этого хотела она сама. «Будь я на месте моей Госпожи, что бы я сделала? Заставила бы любой ценой подчиниться! А для этого нужно найти то, чего рабыня боится или чего не хочет. И, перегибая еë через колено, сломала бы гордыню и подчинила себе полностью и окончательно. Но я сразу подчинилась, не сопротивляясь, и это только усложнило задачу моей Госпоже. Может, мне надо показывать, если что-то не совсем нравится? Превратить человека в раба — одно, тут, более-менее, понятно: чего боится или чего не хочет, то и надо заставлять делать. А когда я на всë готова? Возможно, сделав мне приятное через унижение, через моë “не могу”, она пытается найти другой способ. Не знаю».
Госпожа мокрой холодной рукой шлëпнула свою рабыню по заднице и оставила ладонь прижатой на несколько секунд. По телу Таньки снова пробежала дрожь от холода и возбуждения.
— Поднимайся и повернись ко мне.
Рабыня повернулась и стала, как раньше, широко расставив ноги.
— И какое наказание ты заслужила? — спросила Госпожа, подумав: «Раз она предложила, то пусть сама и выбирает. Я так ничего и не придумала, может, она подскажет?»
— Только не делайте мне больно, пожалуйста, — жалобно заскулила Танька. И когда убедилась, что еë правильно поняли, она сказала самое глупое, что было возможно в данной ситуации: — Я всë сделаю, пожалуйста... Я всë сделаю, — на глазах у рабыни даже слëзы заблестели. — Пожалуйста... я прошу Вас.
Госпожа подумала: «Интересно, это она специально или нечаянно? Прямо, как в мультике: только не бросай меня в терновый куст. Значит, надо сделать ей больно, обязательно». Госпожа села на краешек кровати, согнув под прямым углом ноги. Она решила для начала отшлëпать Таньку, как маленькую.
— Ложись! — приказала Госпожа, показав на свои на колени. — Тебя, наверное, давно не наказывали, если ты так распустилась.
Рабыня, увидев выставленные колени и решимость во взгляде Госпожи, поняла: сейчас еë будут бить. Добилась, чего хотела? А какое ещë наказание может быть? Только боль и ничего кроме. А чем? Там есть ремень, поводок... есть рука... И какая она? Тяжëлая ли? Но просить прощения, умолять о снисхождении она не стала, а легла так, как сказали. А чтоб еë Госпоже было не так тяжело, она практически только касалась животом еë коленей, сама стояла на вытянутых ногах и руках. Сейчас ей достанется. Было страшно, но очень хотелось. И сейчас рука Госпожи или ремень пройдутся по заднице, но другого рабыня не заслуживает. Тем более, после этого Госпожа станет с ней ласковее, должна бы стать. На это Танька и надеялась.
А Госпожа подумала: «Если рабыня хотела порки, то она еë сейчас получит!» Она шлëпнула по выставленной заднице, раздался звонкий хлопок, Танька сжалась, но на коже даже красного следа не осталось. Этого мало? Ещë удар, только посильнее, и немного с оттягом, оставляя руку прижатой на несколько секунд. На белой коже, к радости Госпожи, появилось розовое пятно — отпечаток еë руки. Удары посыпались один за другим, ягодицы Таньки напрягались, она сама ëрзала.
— Прекращай дëргаться, привяжу.
Госпожа била, и кожа на попе рабыни стала равномерно розовой. Танька просила прощения, теперь было можно, потому что каждая просьба только усиливала степень вины рабыни, и каждый следующий удар был ещë сильнее... Какое же это наказание без мольбы о прощении? Госпожа хотела бросить, чуть ли не после первого удара, и тоже просить прощения. Но тем самым она бы навлекла на рабыню новое наказание, ещë строже, ещë страшнее. Просить прощения должна только рабыня, а Госпоже позволено всë, и ни за что она не получит осуждения или даже порицания. Да, Танька — специалистка — настоящая рабыня, она учит Госпожу быть настоящей Госпожой, чтобы той было неповадно обращать внимание на чувства и эмоции какой-то там рабыни. «Награда... Ей нужна награда. Какая? Я разрешу ей поласкать меня. Как она смотрела! Да! Это класс! Точно. О-о-о, это что? У меня вся коленка мокрая. Ей приятно? Ужас! Это же больно! А если ещë сильнее?» — и тут Госпожа заметила, что рабыня плачет. Но та плакала не от боли, а потому, что не могла разобраться в своих чувствах, потому, что ей хотелось ещë и гораздо сильнее, а приходилось просить прекратить, потому что так положено. А Госпожа пока не может еë наказать так, как еë рабыня заслуживает, поэтому Танька только скулила, чтобы Госпожа поняла, чем сильнее она просит, тем сильнее надо бить. Но у Госпожи рука немеет. — «Хватит!»
— Всë. По-моему, ты достаточно наказана. Сядь в кресло!
Танька пошла к креслу и села битой задницей, нагло расставив ноги. Впрочем, как положено. Госпожа подумала: «Чем ещë заняться? Как еë ещë помучить? А зачем мучить? Это же я хотела удовольствия. А кончила она, и уже не раз. А я, “хуже собаки”? Кто кому для забавы? Я или она? Ишь, расселась!»
— Танька, иди сюда, раздень меня, — приказала Госпожа.
Раздевание проходило медленно и ласково, как и одевание утром. Госпожа теперь и раздетая чувствовала себя Госпожой. Если она хотела, то могла ходить хоть без ничего, а рабыня должна быть в ошейнике — это и будет отличать их. Госпожа упала на кровать, широко расставила ноги и приказала:
— Вылижи вот тут у меня! Подмываться не хочется.
— Я не могу, Госпожа... Я не смогу... Простите, — чуть не плача скулила Танька. Но сама располагалась на коленях между расставленными ногами Госпожи и приближалась лицом всë ближе и ближе туда. Она могла бы целовать, ласкать, но это... именно так... Значит, там грязно? Как противно! Танька снова внутренне вздрогнула. Но сама опускала голову, приближаясь к лобку Госпожи, будто не зная, как начать. Это продолжалось долго, пока Госпожа не взяла еë грубо за волосы и просто уткнула лицом между своих ног.
— Вылизывай! Могу — не могу. Делай, что приказано!
«Выделывается! — думала Госпожа. — Или, может быть, так положено? Но почему меня это раздражает? Когда она подчиняется, мне тошно. А когда не подчиняется — ещë противнее. Всë равно, должно быть только по-моему. Я так сказала».
Танька долго колдовала языком, но никакого наслаждения Госпожа не испытала. Танька плакала, у Госпожи тоже щипало в глазах.
— Достаточно! Теперь поцелуй, как ты умеешь... — и многозначительно добавила: — Ты поняла?
— Да, Госпожа, — подняв на секунду зарëванное лицо, сказала Танька. В еë глазах была благодарность, за то, что Госпожа позволила себе и ей сделать это. Теперь Танька действительно целовала, целовала умело, нежно, ласково, страстно. Наконец, оргазм. Танька только сильнее прижалась к еë лону, когда Госпожа билась в экстазе.
«Она всë может! У меня ответственность за неë и за еë действия, — Госпоже хотелось оторвать еë оттуда, притянуть к себе, поцеловать. Как хотелось, чтобы это была не рабыня, а девушка, которая ей очень нравится, которую она любит. — Но нельзя! Запрещено!»
— Хватит, — остановила Таньку Госпожа. — Ты массаж умеешь делать?
— Да, Госпожа.
— Массаж всего тела, — заказала Госпожа, перевернулась на живот и вытянула руки, расслабившись. Танька, присев рядышком на кровати, делала этот массаж, как могла, как чувствовала, сначала сзади, потом спереди, потом снова сзади.
==========
Голова, не занятая разговорами, постоянно возвращалась к тому, что было до сегодняшнего утра.
В одном из первых разговоров Света рассказала про девушку, которая для неë всегда была «непререкаемым авторитетом». Вот только этими словами я могу назвать своë отношение к Свете. Я с первого взгляда в неë влюбилась, но даже признаться себе не могла. Или нет? Не сразу влюбилась...
Мне сначала не понравилась еë причëска с непотребным цветом волос. Но еë необыкновенные глаза, еë готовность идти мне навстречу, еë забота обо мне в первый час — меня очаровали. Стоило нам доплыть до буйков, а потом постоять, держась за руки и любуясь восхитительным закатом, она для меня стала исключительно красивой и загадочной. Света — такая личность, такой человек, с которым мне хочется быть рядом или вместе. Она, как магнит, меня притягивает, завораживает, манит.
Какой я только Светы не видела за первые сутки! Весь день мы провели на пляже. Я не воспринимала еë как подружку, скорее всего, знала, что она — не-подружка. Что и показал вечер, а тем более первая ночь в еë номере...
А наша встреча в холле перед рестораном — это нечто! Внезапно, в полумраке лестницы появился лик Светы, как на иконе. Одно лицо в обрамлении светло-рыжих волос, словно в сиянии. Темнота медленно сгустилась, и под этим неземным ликом показалась тонкая фигурка. Я чуть не задохнулась от счастья. Не зря столько сил я приложила, чтобы быть под стать этому ангелу, одетому во всë чëрное. Она приближалась, и я боялась, что моë сердце разорвëтся от бешеной скорости своего биения. Не знаю, кто кого коснулся рукой, но с этой секунды всë вокруг поплыло.
Вообще, весь вечер прошëл как в тумане. Света будто поставила себе цель поражать меня всем, начиная с еë удостоверения — зам управляющего банком, поводом для похода в ресторан — еë день рождения, требованием продолжения общения на равных, как было весь день, предложением научить меня всему, что умеет и знает она...
Пару раз я видела Светлану Николаевну в действии: когда она разогнала ухажëров в ресторане и когда уничтожала мою бывшую соседку за то, что та мне сделала больно. Это было ужасно видеть даже со стороны! Я бы не хотела получить хоть один такой еë взгляд, от которого стыла кровь в жилах.
А когда она, маленькая и несчастная, жаловалась, плача на моëм плече, я знала что это моя Светочка — самый непререкаемый авторитет для меня...
Даже сейчас... Даже не так: тем более, сейчас! Даже в такой ужасной роли!