Дорогой друг,

получил ли ты мое последнее письмо? Я спрашиваю, так как бросила его в отходящий поезд. Почтовый ящик выглядел довольно жутко: пыль в три пальца и громадный тюремный замок. Я уже бросила, когда это установила, рука поторопилась — письмо, видимо, так и останется там лежать до Второго пришествия.

Около десяти дней назад. Содержание? Письмо и есть содержание, следовательно, не имеет никакого, но чтобы не быть слишком точной: нечто о сне, твоем и моем (et le lit — table évanouie*).

Постель: спина; стол: локти. Человек сам — суть постель и стол, следовательно, не нуждается в том, чтобы их иметь.

(То письмо звучало совсем иначе, и поезд, который его... несет и хоронит,— шумел и свистел совсем иначе, нежели пассажирский поезд, если бы я его услышала, я бы узнала, там ли еще письмо.)

Дорогой Райнер, Борис не пишет мне больше. В последнем письме он писал: Все, что во мне не есть воля, то — ты и твое.— Волей именуются его жена и его сын, которые сейчас за границей. Когда я узнала об этой его второй загранице, я написала: два письма из-за границы — хватит! Двух заграниц не бывает. Заграница и отечество — да. Я — заграница! Есмь и не делю.

Пусть жена ему пишет, а он — ей. С ней спать, а мне писать — да, ей писать и мне писать, два конверта, два адреса (одна Франция!) — почерком вводимые в сестринство... Его за брата — да, ее за сестру — нет.

Такая я, Райнер, каждое человеческое отношение — остров, и всегда затонувший,— с головой — и кожей — и волосами.

В людях мне принадлежит лоб и немножко грудь, от сердца отказываюсь легко. Груди же не отдам. Мне нужен свод для звучности, сердце звучит глухо.

Райнер, пришли мне открытку, всего два слова: письмо из поезда получил или — не получил. После чего я напишу тебе большое письмо.

Райнер, нам нужно сойтись этой зимой, где-нибудь во французской Савойе, поблизости от Швейцарии, где-нибудь там, где ты еще не бывал (но существует ли такое не? Сомневаюсь). В каком-нибудь маленьком городке, Райнер. Столь долго, как ты захочешь, так кратко, как захочется тебе. Я пишу об этом тебе так просто, ибо знаю, что ты меня не только будешь очень любить, но и будешь мне очень рад. (Радость — маняща ведь и для тебя тоже.)

Или осенью, Райнер. Или весной. Скажи: да, чтобы с сегодняшнего дня у меня была большая радость, нечто из потом, то, за чем бы я подглядывала.

Поскольку очень поздно, и я очень устала,— обнимаю тебя.

Прошедшее еще нам предстоит...**

  * И постель — обеспамятевший стол (фр.).

** Строчка из стихотворения Рильке.— Перев.

Источник — Ганс Эгон Хольтхаузен "Райнер Мария Рильке", Челябинск, 
Изд-во Урал LTD, 1998. Перевод Н. Болдырева