Без риска быть... Николай Доля Астрология Живопись Имена Живое слово    Классика    Серебряный век    Психология    Сказки    Самиздат

О Софии Парнок Ольга Пахомова

Приложение к «С.Я. Парнок. 1932-1933 гг.»

Я назвала нижеследующее приложением к «С.Я. Парнок. 1932-1933 гг.». Название малокрасивое, но побуждающее читателя прочесть сначала указанную статью (или освежить ее в памяти) и лишь затем приступить к чтению данного текста.

Жанр, в котором написана «С.Я. Парнок. 1932-1933 гг.», я бы назвала расследованием. Т.е. от изучения деталей — к версии; затем прогноз дальнейшего развития событий, исходя из принятой версии; и подтверждение или опровержение этого прогноза, а с ним и рабочей версии, сверкой с деталями, имевшими место быть в действительности в соответствующем временном периоде. Повторять этот анализ в сокращенном виде здесь просто невозможно, ведь все кроется в деталях. Поэтому нечитавших или забывших отсылаю к «С.Я. Парнок. 1932-1933 гг.». Здесь я повторю только тезис, высказанный там в начале обсуждения циклов «Большая Медведица» и «Ненужное добро»:

 

«Когда, даже мельком, просматриваешь даты под стихами, написанными зимой-весной 1932 г., возникает ощущение некоей цикличности. Если же эти даты сопоставить с днями недели, то получится следующая картина:

 

Здесь видно, что все точно датированные стихотворения зимы-весны 1932 г., за исключением БМ7, написаны в четверг или в среду, причем кульминационные — БМ4, БМ5 и «До Родиона-ледолома...» — в среду. Это наводит на мысль, что встречи происходили по средам. Причем они носили в некотором смысле обязательный характер. Во всяком случае Веденеева, несмотря на все, что впоследствии происходило, могла сделать краткий перерыв в своих посещениях, но не могла перестать ходить туда вовсе. То, что поводом к встречам была астрономия, будет показано далее. Где это было? В планетарии? В Доме Ученых? Еще где-то? ...

...Как бы то ни было, темы «лекций» в точно указанные дни, можно сказать, известны, и желающие и имеющие возможность могут попытаться это место установить».

 

Когда я писала это, я и не предполагала, что такая возможность представится мне.

Говоря о лекциях в точно указанные дни на заранее известные темы, я имела в виду среду 3 февраля и тему «Космология Данте», а также среду 9 марта и тему «Астрономическое толкование Апокалипсиса Н.А. Морозовым». Посмотрим, как эта гипотеза соотносится с действительностью.

Скажу сразу, что речь пойдет о 9 марта 1932 г. В сети на сайте Российской Академии Наук по адресу http://www.ras.ru/namorozovarchive/about.aspx находится архив почетного академика Н.А. Морозова. Работы по созданию информационного ресурса «Архив Морозова» выполнялись в рамках программы Президиума РАН «Информатизация» совместно с Институтом проблем информатики РАН.

По вышеуказанному адресу, а также на многих других ресурсах сети, можно познакомиться с биографией Н.А. Морозова. Я рекомендую www.borok.ru — сайт поселка и научного центра Борок, созданного в родовой усадьбе Н.А. Морозова. После 1917 года усадьба Борок была передана Морозову в пожизненное пользование. Сейчас в Борке находится Институт биологии внутренних вод РАН. История института ведёт своё начало с 1932 года, когда почётный академик Н.А. Морозов передал Академии наук СССР часть своей усадьбы. В 1938 году здесь была основана Верхневолжская база АН СССР, преобразованная затем в биологическую станцию «Борок» им. Н.А. Морозова.

Для нашего расследования важно, что с 1918 г. до конца своей жизни (30 июля 1946 г.) Н.А. Морозов был директором Естественнонаучного института им. П. Ф. Лесгафта, находившегося в Ленинграде. В Ленинграде он и проживал в 30-е годы.

На архив Н.А. Морозова я вышла, просматривая информацию в сети, относящуюся к Московскому обществу любителей астрономии (МОЛА) как к одному из кандидатов на проведение еженедельных лекций по астрономии, которые согласно гипотезе посещали Веденеева и Парнок.

Об истории создания и деятельности этой общественной организации можно почитать в работе В.К.Луцкого «История астрономических общественных организаций в СССР» (адрес в сети: http://www.astrogalaxy.ru/download/Astrogalaxy_2007_Lutckiy_1982.pdf). Резюмируя, скажу, что эта организация была создана в 1908 г., первоначально называлась Московский кружок любителей астрономии , с 1913 г. — Московское общество любителей астрономии, просуществовала до 1932 г., включительно, и прекратила свое существование в связи с созданием Всесоюзного астрономо-геодезического общества, объединившего в своем составе общественные астрономические организации, функционировавшие в различных городах СССР (в том числе и Русское общество любителей мироведения, работавшее в Ленинграде и с 1910 г. возглавляемое  Н.А. Морозовым ).

В архиве Н.А.Морозова хранятся повестки-приглашения на заседания МОЛА (опись 03 дело 49). Повесток всего 13. Датируются они 1918, 1925, 1928, 1929, 1930, 1931 гг. Повестки, датированные 1928 и 1929, вообще выпускались не московским, а харьковским обществом любителей астрономии. По-видимому, эти приглашения передавались Н.А. Морозову, когда он находился по тем или иным причинам в вышеуказанных городах.

Среди этих повесток есть три, на которых год не проставлен. Это приглашения на заседания Московского общества любителей астрономии 9 марта и 22 апреля в планетарии и 17 апреля в Доме Ученых. Вот тексты этих повесток:

(http://www.ras.ru/MArchive/pageimages/543/3_049/010.jpg )

 

(http://www.ras.ru/MArchive/pageimages/543/3_049/003.jpg)

 

(http://www.ras.ru//MArchive/pageimages/543/3_049/008.jpg)

Конечно, нас интересует 9 марта — предполагаемая дата лекции (и встречи с Веденеевой), после которой были написаны «Седая голова. И облик юный...» и «Ведь ты не добрая , не злая...».

Но начнем с повестки от 17 апреля. В ней анонсируется доклад Б.А. Воронцова-Вельяминова «О занептунной пленете» (т.е. о Плутоне).

Планета была открыта 18 февраля 1930 г.. Об открытии было официально объявлено 13 марта 1930 г. А свое имя планета получила 1 мая 1930 г.. Так что, скорее всего, заседание 17 апреля происходило в 1930 г.: планета уже открыта, но имени у нее еще нет.

В повестке дня заседания 22 апреля стоит доклад С.Н. Блажко «Памяти Тернера».

Справка: Тернер Герберт Холл (13. VIII 1861 — 20. VIII 1930) — английский астроном. С 1893 по 1930 г.— профессор Оксфордского университета и директор университетской обсерватории. В 1896 г. впервые применил целостат в установке для наблюдения солнечной короны во время затмения. Разработал метод определения точного положения звезд по фотографиям («способ Тернера»). Под его руководством составлен астрографический каталог звезд по программе «Карта неба». Член Парижской АН (с 1908 г.), президент сейсмологической секции Международного геофизического союза (с 1922 г.).

Т.к. Тернер умер в августе 1930 г., то доклад «Памяти Тернера», скорее всего, имело смысл делать в апреле 1931 г.

Остается единственный кандидат на 1932 год, а именно 9 марта.

Почему на 1932 год? Московский планетарий был открыт в мае 1929 г., следовательно, заседание не могло проходить ранее 1930 г.

На заседании 9 марта доклад «Строение и движение Млечного пути» делает И.Ф. Полак.

Справка: Иосиф Федорович Полак (1881-1954) в 1919-1930 гг. профессор и зав.кафедрой Саратовского университета. После Саратова работал в Москве: в МГУ и Государственном Астрономическом Институте имени П.К. Штернберга (ГАИШ).

Следовательно, на заседании МОЛА в московском планетарии в марте он мог выступать не ранее 1931 г. Но повестка на заседание МОЛА 9 марта 1931 г. также имеется в архиве Н.А. Морозова. Вот ее текст:

Московское Общество любителей астрономии.

9 марта 1931 г., в 8 час. Вечера, в помещении Планетария (Садово-Кудринская,5) состоится общее собрание членов МОЛА, на которое Вы настоящим приглашаетесь.

Собрание начнется в назначенное время, независимо от числа присутствующих.

Предметы занятий:

1. Задачи научных обществ и учреждений в реконструктивный период. — Доклад Е..Т. Тер-Оганесова.
2. В ознаменование 13 годовщины Красной Армии: «Астрономия и геодезия на службе обороны СССР.» — Доклад Г.Р. Федорова.
3. План массовой работы МОЛА. — Доклад Е.В. Медынского.
4. Расстояния и строение внегалактических звездных систем. — Доклад А.А. Михайлова.

Вход — свободный для всех.

 

Анкета.

1. Фамилия, имя и отчество ____________________ .
2. Ваша специальность. Данные, характеризующие Вашу подготовку в области астрономии, математики и их приложений.
3. Ваше прежнее и теперешнее участие в популяризации астрономии и в антирелигиозной пропаганде.
4. Какое участие Вы могли бы принять в перечисленных выше работах МОЛА? Если участвуете в аналогичной работе вне МОЛА, не считаете ли Вы нужным, и как именно, согласовать или об'единить ее с работой Общества?
5. Если Вы не член МОЛА, то можно ли рассчитывать на Ваше вступление в Общество в ближайшее время?
6. Ваши пожелания и соображения, касающиеся работы МОЛА в связи с изложенными выше задачами.
   
   Ответы на эту анкету, все запросы и переписку по делам МОЛА просьба посылать по адресу Правления МОЛА — Москва, 1, Садовая-Кудринская, 5, Планетарий.
   
    

(http://www.ras.ru//MArchive/pageimages/543/3_049/007r.jpg)

 

Значит, заседание МОЛА, на которое указывает повестка-приглашение в планетарий 9 марта без указания года, проходило 9 марта 1932 г.?! И на этом заседании присутствовал Н.А. Морозов?

Его появление на заседании наверняка вызвало всеобщее оживление, и Парнок объяснили, кто это. Именно так: объяснили.

Сами лекции, читавшиеся на заседаниях МОЛА, вряд ли можно назвать рассчитанными на неподготовленную аудиторию. Я просматривала книгу И.Ф. Полака «Происхождение Вселенной», изданную в 1933 г.. Парнок вряд ли могла, что-либо в ней понять. Не думаю, что она была в состоянии (да и что у нее было желание) сосредоточиться на абсолютно незнакомом ей предмете. Все, что в стихах осталось от астрономии, это не, так сказать, отзвуки лекций, это отзвуки рассказов и пояснений Н.Е. Веденеевой после лекций.

А Н.Е. Веденеева? Какая связь между ней и МОЛА? Ну, кроме того, что, на поверхностный взгляд, и тут, и там ученые: астрономы ли, физики ли. На этом сайте в разделе «Веденеева. Фотографии» есть групповое фото сотрудников Всесоюзного научно-исследовательского института минерального сырья (ВИМС), предположительно (но с очень высокой степенью вероятности) датируемого осенью 1933 г.

На этой фотографии Н.Е. Веденеева запечатлена сидящей рядом с пожилым человеком в очках, с бородкой клинышком, явно начальником. Он что-то говорит, и фотограф немедленно спускает затвор объектива своего фотоаппарата. Снимок, из-за поспешной реакции фотографа, получился неудачным, но повторного шанса у него уже не было. Снимающиеся, по-видимому, встали и разошлись. . Так говорю, потому что в статье «У истоков ВИМС» (журнал «Природа» №4, 1989, — http://www.ihst.ru/projects/sohist/papers/priroda/1989/4/91-100.pdf) — точно такая же фотография, что и в архиве Н.Е.Веденеевой. Видимо, более удачный вариант просто не существует.

Этот человек на фото — Владимир Васильевич Аршинов, старший сын богатого купца Василия Федоровича Аршинова, выходца из крестьянской семьи, бывшего до революции директором-учредителем торгово-промышленного товарищества «В. Аршинов и К°», поставщиком императорского двора. Для научных занятий своего сына Владимира отец построил и оборудовал институт, изначально названный сыном «Литогеа», ставший предшественником ВИМС. Для еще одного из сыновей — Сергея, серьезно занимавшегося музыкой, отец возвел на свои деньги здание консерватории в Саратове. После Октябрьской революции 1917 г. по своей инициативе В.Ф. Аршинов передал рабоче-крестьянскому государству все движимое и недвижимое имущество. В свою очередь, правительство РСФСР сочло целесообразным использовать огромные практические знания и опыт В. Ф. Аршинова, его энергию и деловые качества на хозяйственной работе — сперва в суконной промышленности, затем в хозяйственном обеспечении Московской горной академии. Скончался он в глубокой старости, дожив до 88 лет, в своей московской квартире, которую не покидал даже в военные годы.

В 1918 г. после национализации «Литогеа» Владимир Васильевич Аршинов был назначен его директором. В 1923 г. после заседания Президиума Центрального научно-технического совета ВСНХ СССР функции и состав института расширились. В обновленном институте Аршинов возглавил петрографическую лабораторию. Ею он бессменно руководил до самой кончины (в 1955 г.). .

Для тех, кого интересуют годы репрессий: в конце 1937 — начале 1938 гг. в ВИМС прошла волна репрессий, когда был снят со всех постов, а затем арестован и сослан директор института член-корреспондент АН СССР Н. М. Федоровский. Вместе с ним репрессиям подверглись и другие ведущие сотрудники ВИМСа: заместитель директора Д. Е. Перкин, один из близких учеников Вернадского В. А. Зильберминц (оба погибли), И. С. Иовчев (впоследствии академик Болгарской академии наук) и многие их коллеги.

Несколько позднее, в 1939 г., был арестован и В. В. Аршинов. В тюрьме он провел больше полугода. Впоследствии, находясь в эвакуации в Боровом, академик Вернадский так вспоминал об этом трагическом периоде в жизни Аршинова: «...он был невинен — и имел характер, позволивший ему выдержать инквизиторский строй нашей юстиции. И в очных ставках он твердо держался и выдерживал тяжелый режим. Он говорит, что достаточно подвергнуться оговору трех лиц, чтобы попасть в тюрьму — а затем зависит от нервов (для невинных людей). Пыток не было, но он лишился зрения на один глаз, так как он не мог аккуратно лечить глаз, хотя глазной врач был к нему допущен. Он принадлежит к числу тех людей, которые строят новый строй гораздо больше партийных, взятых в целом,— так как это человек высокой моральной силы».

О поведении Аршинова во время следствия можно судить по такой детали: сидя в камере, он обращался с письменными предложениями об организации при следственной тюрьме научной библиотеки, дабы подследственные ученые не теряли понапрасну столь драгоценного времени.

Из заключения Аршинов вернулся, практически ослепнув на один глаз, что лишило его возможности активно заниматься микроскопической петрографией. И в последний период жизни он сосредоточился преимущественно на конструкторской и изобретательской деятельности в области поляризационной микроскопии.

Все вышесказанное о Владимире Васильевиче Аршинове является очень кратким пересказом статьи «У истоков ВИМС».

Но перейдем к тому, какова связь между Аршиновым и МОЛА.

Институт «Литогеа» размещался по адресу Большая Ордынка 32 в двухэтажном доме, специально построенном для него в 1905 г. академиком архитектуры Ф.О. Шехтелем. В башенке на крыше была оборудована одна из первых в Москве астрономических обсерваторий, предоставленная В.В. Аршиновым в бесплатное пользование Московскому кружку любителей астрономии (предшественнику МОЛА). Здесь группа молодых (а впоследствии — весьма известных) астрономов наблюдала в 1910 г. в телескоп комету Галлея.

В июне 1928 г. МОЛА заключило договор на пользование обсерваторией с Институтом прикладной минералогии и цветной металлургии (наследником «Литогеа» и предшественником ВИМС), в ведении которого была обсерватория . В официальных документах и в астрономической печати она стала носить название «Первая обсерватория Коллектива наблюдателей МОЛА-МОВАГО», прекратила свое существование в 1939 г.

Н.Е. Веденеева с 1930 г. параллельно с преподаванием во 2-м МГУ (МИТХТ) работала в Институте прикладной минералогии. И когда Парнок позвонила ей «не для забавы», Нине Евгеньевне было к кому обратиться, чтобы узнать, где новоприобретенная знакомая может удовлетворить свой «научный интерес».

Я заметила, что высказанная гипотеза о том, что именно Веденеева — источник происхождения всех астрономических и литературных аллюзий в последних циклах С.Я. Парнок, вызывает у некоторых из тех, кто ценит эти стихи, тихое неприятие. Возможно, в силу того, что такая гипотеза ломает некий присущий литературоведению стереотип отношения к произведению . Получается, что многослойность ассоциаций в этих стихах, обнаруживаемая исследователем (пример — Е.А. Калло ««Большая Медведица» Софии Парнок (попытка интерпретации)»), является не результатом духовного роста автора, некоего его развития как поэта, начинающего тяготеть к крупной форме в поэзии. Оказывается, что это, так сказать, всего лишь цепь неких житейских подробностей, отразившихся в стихах в качестве напоминаний и намеков адресату стихов на хорошо известные и автору, и адресату обстоятельства.

Короче, вопрос стоит так: Парнок жила-была и в силу своего внутреннего развития взяла да и написала «Большую Медведицу» и «Ненужное добро». Или же: Парнок жила-была и вдруг натолкнулась на нечто, отчего взяла и написала «Большую Медведицу» и «Ненужное добро».

В первом случае нам безразличен адресат стихотворений, во втором — только он нам и интересен.

Простодушные современники Данте придерживались второй точки зрения. Благодаря им нам известны сведения о жизни Беатриче Портинари, дочери Фолько де Риковеро Портинари, жены Симона деи Барди, названной в «Новой жизни» лишь по имени.

Вот после такого отступления и вернемся к Веденеевой, которая является источником всех научных, почти всех литературных (исключение — цитата из любимого Парнок Баратынского: эпиграф к «Глаза распахнуты...») и каких-либо иных аллюзий, обнаруживаемых в стихах последних циклов Парнок.

То что «крупная форма» все-таки маячит где-то за стихами, тоже чувствуется. Это или драма: один, пусть самый яркий эпизод из жизни Веденеевой (а считала ли она так сама?) — ее взаимоотношения с Парнок. Или эпический роман, вроде «Войны и мира», — история жизни семьи Веденеевых-Сиротинских на фоне истории страны, но это уже вместе с Веденеевским архивом. Собственно, ощущение присутствия этой нематериализованной в литературе ли, в иных ли жанрах «крупной формы» и заставляет меня писать эти заметки.

Итак, вернемся к стихам. В статье «С.Я. Парнок. 1932-1933 гг.» я упоминала о подмосковном поселке Сходня, указывая на его возможную связь со стихотворением «Измучен, до смерти замотан...». А теперь несколько слов о Сходне в связи с еще одним стихотворением Парнок — «Седая роза».

Как известно, Ольга Николаевна Цубербиллер была внучкой знаменитого промышленника-миллионера Петра Ионовича Губонина, выходца из крепостных крестьян. Не буду рассказывать о нем — эту информацию легко найти в сети. Сыновья Губонина не имели склонности к предпринимательству, наследство свое быстро спустили. О ранее не афишировавшихся фактах из жизни самой О.Н. Цубербиллер, в частности об ее участии в революционном движении, можно прочесть в статье К.Б. Шерстобитовой и Б.Ф. Богатикова «Неизвестное об известной» (журнал «Вестник МИТХТ», 2010 (юбилейный выпуск к 110-летию МИТХТ), адрес в сети: http://www.mitht.ru/files/Vestnik/110let.pdf)

Так вот, совпадение это или нет — не знаю, но на Сходне проживал Федор Романович Губонин, селекционер роз. Дальнейшие сведения о нем почерпнуты из некогда популярной телевизионной передачи «Дачники» М.Шаховой (выпуск, посвященный Сходне). Когда я смотрела этот выпуск «Дачников», я еще не знала, что О.Н. Цубербиллер — урожденная Губонина. Иначе бы этот материал обязательно появился в статье «С.Я. Парнок.1932-1933 гг.».

Занятия Ф.Р. Губонина розами носили любительский характер, однако ж его опыт выращивания роз в Подмосковье и выведенные им сорта удостоены упоминания и в современной литературе, когда розы под Москвой перестали быть редкостью. Он лично был знаком с Мичуриным, выставлял свои розы на Всероссийской сельскохозяйственной выставке в Москве в 1923 г. и получил за них медали. Возможно, среди роз, что росли на участке Губонина, были сорта, пригодные к зимней выгонке. По крайней мере, в каталоге для любителей роз, составленным Ф.Р. Губониным и изданном в 1925 г., среди прочих указан сорт Фрау Карл Друшки как чисто белая, очень крупная, сильно растущая роза, годная для гонки и срезки.

Не удивлюсь, если у Парнок была идея подарить Веденеевой на ее день рождения 1 декабря букет роз. И белая Фрау Карл Друшки, пригодная для выгонки... Седая роза...

Эту идею (что подарком был именно букет роз) отчасти подтверждает и то, что именно в декабрьских письмах Н.Е. Веденеевой к сыну впервые возникает тема неблагополучия в отношении Евгении Ивановны Авраменко к Парнок. Конечно, такой подарок от нового члена коллектива — розы в декабре, если только он был, в среде первых курсисток выглядел некоторым диссонансом и, боюсь сказать, выпендрежем и безвкусицей.

Я упомянула выше о переписке Веденеевой с сыном. У меня была возможность прочесть ее письма к сыну с августа 1932 по 1955 гг. и, частично, письма Евгения Сиротинского к матери. Не буду говорить о их содержании: что-то уже опубликовано и размещено на этом сайте с согласия владелицы архива Е.Д. Сиротинской. Скажу только о датах, стоящих на этих письмах. Даты говорят о том, что сталинская почта работала достаточно стабильно. Открытки на Днепрострой приходили из Москвы за 5 дней (это можно проверить по почтовым штемпелям). Для Каринского нужно, конечно, пару дней добавить. И было бы мудрено, если бы было иначе. Поэтому задержка с ответными письмами Веденеевой к Парнок во время летнего отпуска Веденеевой в 1933 г. связана скорее всего не с плохой работой почты, как думала Парнок, а с тем, что Нина Евгеньевна неверно сообщила Парнок сроки своего пребывания у сына на Днепрострое в Кичкасе и своего отдыха на базе Дома ученых в Крыму в Батилимане. По крайней мере, в своем письме к Веденеевой от 28.07.33, отправленном, как следует из текста письма, в Кичкас, Парнок сетует на отсутствие ответов на свои письма, посланные в Кичкас 9-10 и 11 июля и телеграммы от 13 июля. В то время как с 17 июля Нина Евгеньевна уже находилась в Крыму (письмо к сыну от 23.06.33).

Письма Парнок продолжали приходить в Кичкас, когда Веденеевой там уже не было. Естественно, на эти письма не было и ответа. Дискомфорт, испытываемый Веденеевой в первые дни ее пребывания в Батилимане (письма к сыну от 19.07 и 22.07.1933 г.), связан, возможно, именно с этим обстоятельством.

Очевидно, что к лету 1933 г. что-то стало для Веденеевой тягостным в ее отношениях с Парнок. Кое-что о причинах этого, быть может, нам скажет то письмо Веденеевой из переписки с сыном, где она прямо высказывается по вопросам секса. В 1935 г. сын советуется с ней по поводу обстоятельств личной жизни. И Нина Евгеньевна, ранее неоднократно говоря о своем сходстве с ним именно в этой сфере, в письме от 05.06.1935 так формулирует собственное видение предмета. Она допускает, что, возможно, принадлежит к числу тех людей, которым очень нужны близкие, «но они должны быть друзьями только или родными», в силу несклонности подобных людей к « «нормальной» сексуальной жизни, какой она бывает в браке»:

«Я много думала на эту тему вообще и полагаю, что есть «первичное» чувство пола, чувство самца и самки, древнее и физиологически творческое. У большинства людей оно достаточно развито, на нем строится семья, прочная и длительная — вот, как у Наташи Ростовой, когда она вышла замуж, то чувство это заговорило с большой силой. Я полагаю, что счастливый брак, может быть только при наличии явно выраженного первичного sexа. Лестницу начинают люди, у которых все подымается не выше инстинкта. Но чем дальше, тем больше элементарное чувство обрастает вторичными переживаниями. На некоторой стадии — обычно у людей с фантазией, склонных к искусству, вторичный sex может стать самодовлеющим и, как всякая сублимация первоначальн. чувства — творческим уже нефизиологически, а психологически. Но вторичный sex — капризен, если под ним не лежит прочная основа. Данте всю жизнь любил Беатриче, но она умерла и предоставила волю его фантазии. А живых женщин из плоти и крови он менял.»

Опять о Данте.

Отметим, что по мнению Нины Евгеньевны людям, склонным к искусству, (а, значит, и Парнок?) присущ «вторичный sex».

Вернемся к нашей «крупной форме». Что стало концом этой истории? Смерть Парнок?

Нет, вроде бы. Депрессия Веденеевой в 1933-1934 гг. Чудесный выход из нее на балконе в Делижане под яркими звездами южного неба. Вот, казалось бы, конец. Потому что далее, хотя в довоенные годы приступы депрессии периодически возвращались, хотя память жила еще дольше (стихотворение, посвященное Парнок, с датой: сентябрь 1944 г.), никакого ответа извне Веденеева не получала.

Но вот письмо к сыну, написанное в августе 1955 г. Напомню, что это последний год жизни Веденеевой: она умрет 31 декабря в результате инсульта.

Письмо написано из летней поездки на теплоходе по маршруту Москва — Уфа.

Уфа, река Белая и их окрестности — места для Веденеевой знакомые, она бывала здесь в командировках. Способ проведения отпуска (Веденеева работала до конца своей жизни) был избран Ниной Евгеньевной с учетом возможностей Евгении Ивановны Авраменко, 3 года тому назад перенесшей инфаркт.

Веденеева обычно писала сыну с интервалом 7-10 дней. А здесь два письма, посланные одно за другим 12 и 13 августа. В них нет ничего особенного: описание быта и картинки жизни отдыхающих на теплоходе. Но...

В статье «С.Я. Парнок. 1932-1933 гг.» часть 1 там, где я цитировала письмо Парнок к Е.К. Герцык от 6.VI.1926 г. и в связи с ним стихотворение «Изнутри просияло облако...»:

 

я обещала сказать об этих письмах: «Отметим для себя, каков образ рая у Парнок: о нем придется вспомнить, читая последние письма Веденеевой к сыну».

Что ж, вот хронологически последнее письмо Веденеевой к сыну:

 

13/VIII [1955]

Дорогие мои, завтра в 11 час. утра мы должны быть в Уфе. М.б. завтра погода глянет на нас более милостивым оком и не придется жалеть что не взяли меховушек (Не примите это всерьез) Но погода пока делается все холоднее, что совершенно меняет мои представления об Уфе.

Едем и живем тихо и мирно. С удовольствием поедаем то, что не относится к поварскому искусству пароходной кухни и материалам, поставляемым для нее нашим «Витамином». Под этим воодушевляющим именем, присужденным пароходными завсегдатаями линии Москва-Уфа, значится наш «Директор». Это солидная (в весовом отношении) фигура, занимающая салон II класса в качестве своего рабочего кабинета. У него «очень много работы». В дурную погоду он вечером пускает в свой кабинет пассажиров.

Результаты его хозяйственной деятельности переходящего красного знамени не заслуживают. Но публика едет с хорошими характерами и юмором.

На публику пожаловаться никак нельзя. Среди едущих много преподавателей средней школы.

Из речных яств отведали:

1.стерлядь 2) копченого леща и 3) копченого язя (куплены на пристанях).

Рыбы в реке много. Некоторые любители-рыболовы на больших пристанях удят не без успеха с кормы. У нас один из едущих вытащил сегодня большого жирного язя. А на другом пароходе за время стоянки пассажир быстро выудил 6 лещей.

Идет много караванов барж, большею частью нефтеналивных. На Каме иногда проходят громадные плоты. Белая мне на этот раз нравится больше, чем раньше. Она живописная и уютная река. Если бы не холодная погода, проехаться по ней было бы приятно. Здесь есть место, где водятся лебеди. Сегодня мы видели одного возле берега. Почему он был в одиночку — непонятно. Они обыкновенно держатся парами.

Из Дербешки (впадение Белой в Каму) послала тебе, Женюра, письмо¹ в ответ на полученную в Казани открытку. Наверно, оно придет одновременно с этим. В Уфе жду от Вас, Топтыня ², письма. Пока целую всех вас и надеюсь, что у вас все благополучно.

Ваша Н.Е.

Птица и смерть, а лучше сказать: птица — весть из потустороннего мира. По народной традиции и по собственному опыту именно так понимается появление птицы.

Здесь птица — лебедь.

Вот тут, пожалуй, и истинный конец истории.

 

В качестве бонуса для читателей — фотография дома 24 по Кропоткинскому переулку и соседних с ним домов, сделанная в середине 50-х годов уже прошлого века. Фотография принадлежит Ксении Эрдес, выложена на сайте mosday.ru по адресу http://mosday.ru/photos/?112_15. Чтобы получить изображение во весь экран, щелкните по изображению левой кнопкой мыши. Или лучше сразу посмотреть ее здесь Дом 24 по Кропоткинскому переулку.

Полагаю, что на фото все выглядит так, как было и 30-х, за исключением силуэта высотки на заднем плане. Одноэтажный дом в конце улицы (ныне дом 24 строение 1) — это дом, где в 1932-1933 гг. жила Е.И. Авраменко. Ворота справа от него являются входом во двор, в глубине которого стоял (и стоит ныне под названием дом 24 строение 2) дом, в котором жила Н.Е. Веденеева.

 

Комментарии

1 — письмо, написанное 12 августа, накануне цитируемого.

2 — Вера Алексеевна Левашова, домработница Н.Е. Веденеевой, ее соседка по коммунальной квартире, ставшая по прошествии многих лет совместной жизни членом семьи Веденеевых-Сиротинских. Умерла в 1964 г. Н.Е. Веденеева похоронена в могиле родственников В.А. Левашовой на Новодевичьем кладбище.

Предыдущее

Вы здесь: Серебряный век >> София Парнок >> О Софии Парнок >> Приложение к «С.Я. Парнок. 1932-1933 гг.»