25/IХ<1933>

Дорогие мои,

завтра будет месяц, как умерла наша Соня. Я се застала уже в гробу — она умерла в половине двенадцатого дня, а я пришла в пять часов. Она заболела 25-го в ночь — началось с желудка — она не могла переварить грибы — никакие клизмы не помогали, начались рвота и удушье, сердце начало плохо работать, она, бедная, металась в смертельной тоске и к ночи впала в бессознательное состояние. Все смотрела в правый угол и от кого-то отмахивалась. При ней были O<льга> Н<иколасвна> и Н<ина> Е<вгеньевна>¹, 26-го, в 11 1/2 час. она, не приходя в себя, умерла от разрыва сердца. Лицо ее было изумительно, она улыбалась радостно и сразу помолодела, потом через несколько часов — скорбная складка залегла между бровями, а когда мы ее привезли в Москву (75 верст на лошади), лицо стало мудро-спокойным с печатью вечной и неразрешимой тайны. О<льга> Н<иколаевна> все вспрыскивала ей формалин, и потому Соня совсем не разложилась. Отпевание было там, в Каринском, а тут была панихида. С такой громадной любовью и нежностью были мы около нее все время. Так все были потрясены и выбиты из колеи. Сколько было слез и отчаяния около ее гроба. О<льга> Н<иколаевна> — святой человек, человек, который стоит на большой духовной высоте. Это герой нашего серого будня. Она была ею при жизни Сони, и осталась ею после ее смерти. Теперь мы так часто собираемся около О<льги> Н<иколаевны>— в этой громадной с голубой лампой комнате. На письменном столе стоят все Сонины какие только есть портреты и масса цветов. Сначала было жутко и до отчаяния тоскливо в их комнате без Сони. Теперь появилось сознание, что она жива, что она с нами, и новое чувство, что ей там стало легче. Я познакомила К<ору> Е<вгеньевну>² с О<льгой> Н<иколаевной> — для О<льги> Н<иколаевны> эта встреча была радостью — т<ак> к<ак> было письмо. Похоронили на Введенских горах. Прелестное место. Над головой голубые ели. Могила вся в цветах. Послезавтра будет панихида, а вечером собрание друзей! Да, столько пережито, что трудно написать, рассказать! Столь ко моментов совершенно незабываемых на всю жизнь! Знаю, что единственно, что примиряет с ее смертью, — это сознание, что болезнь бы ее прогрессировала бы и превратила бы нашу Соню в живой с еле ворочащимся языком труп. Это самое страшное для нее и для всех было бы!

Ну вот! И теперь мне хочется верить, что и я скоро умру, а с другой стороны спрашиваешь себя, а с чем ты предстанешь туда? Ничего не достигнуто и ничего не сделано! Милые мои, я бездарный человек в жизни — во всех отношениях, из-за этого я страдаю и сама мучаюсь! Боже мой, с каким бы я наслаждением пожила бы около Любы — чтобы помочь ей. Знаю, что ей послана громадная помощь моральная, но ведь физически я бы ей пригодилась бы! Женичка, Вы пишете про мою силу и мятежность — милая — я мечтаю о покое — я мечтаю быть смиренной, кроткой и ясной и любящей! Ах, милая, я ничего не умею, я такой ребенок — который и ходить еще не умеет! Но я поднимусь на ноги — верьте в меня, только Вы верьте! Слышите? Женичка, я иногда завидую Вашей умудренности и Вашей внутренней покорности. А я безумная и дикая все еще — все еще! И иногда мне кажется, что все это происходит— от пустоты, нелюбви и эгоизма!

————

Теперь, что с Любой? Я сегодня Вам послала 25 р. только, а хотела больше, но сейчас невыясненности с театром, я пока еще фактически не служу. Как Любино здоровье? Почему о письме ни слова? И о К<оре> Е<вгеньевне> ни слова! З<инаида> М<ихайловна>³ в Москве, я у нее была! Она очень похудела, но здорова.

Мои дорогие! Целую Вас и очень люблю. Пишите хоть открытки, пожалуйста!

Ваша Людмила.

Открытку Любы получила. Еще раз, дорогая, поздравляю тебя со дней имянин — желаю радости и здоровья.

Дорогая Женя! Посылаю Вам стихи Сони за три недели до ее смерти:

————

Эти стихи посвящ<ены> Н<ине> Е<вгеньевне>, первые строчки — как цитата самой Н<ины> Е<вгеньевны> (из ее письма к Соне). Правда, какие замечательные, полные предчувствия стихи?

Ах, Женичка, я живу и не отдаю себе отчета — как во сне! И Сонина смерть — это сон для меня. И кажется, что я проснусь и жизнь будет, как кошмар! На сегодня больше не пишется.

Целую.

Людмила.

Комментарии

Письмо печатается по автографу из архива Т.Н.Жуковской (Черноголовка, Московской обл.) с сохранением особенностей оригинала.

¹ О.Н.Цубербиллер и Н.Е.Веденеева.

² Речь идет о К. Е. Антаровой — певице (контральто), артистке Большого театра, авторе теософской книги «Две жизни».

³ Гагина З.М., см. о ней примеч. 1 к письму 3 Е. Герцык.

Источник — De Visu. 1994. №5/6 (16)