Я сидел в любимом кресле и медленно чистил апельсин кухонным ножом. Не представляю, почему именно кухонным, фруктовый нож лежал рядом с тарелкой. Но мне нравилось наблюдать, как прозрачно-оранжевые капли сока растекались по блестящей стали большого ножа. А еще мне нравилось выражение глаз шлюхи, которая сидела по другую сторону журнального столика на низеньком пуфике и часто моргала, ловя отблеск ламп на лезвии.

- Почему ты не пьешь вино?

Услышав мой голос, она нервно схватила бокал, неловко и манерно оттопыривая мизинец. Я усмехнулся, глядя, как она глотает темно-красную жидкость, наблюдая за тонкой струйкой вина, потекшей из уголка ярко накрашенного рта. Подвинул ей салфетницу, продолжая чуть насмешливо рассматривать. Мне доставляло удовольствие видеть ее растерянность и смущение. Мне нравилось, какими глазами она рассматривала картины на стенах, тяжелые громоздкие книжные шкафы, забитые томами, как она неуверенно стояла на пушистом толстом ковре. Меня даже радовал вид дорожки, потянувшейся от затяжки на ее чулке. Она так не подходила к моей квартире, была столь явным диссонансом, что это не могло не развлекать.

Зачем я притащил ее сюда? К себе домой... Дешевую вокзальную проститутку. Я вообще никогда не связывался с проститутками. Любовь за деньги? Даже - секс за деньги? Увольте - не для меня. Противно и хочется вымыть руки при одной мысли об этом. А вот ведь - сидит на моем пуфике молоденькая шлюха с вокзала, совсем еще девчонка, и испуганно заворачивается в мой халат, и поджимает худые ноги, боясь поднять на меня глаза. Странно - меня никогда не боялись женщины. Что ж эта-то так дрожит? А, плевать. Собственно говоря, мне до нее дела нет. Пусть дрожит. И неожиданно для себя толкнул к ней тарелку с мандаринами.

- Ешь!

Я смотрел, как она сдирает шкурку с мандарина, неловко, пачкая пальцы рыжим. Наблюдал, как оранжевые кусочки забиваются под алые квадратные ногти. И усмехался. Над ней, над собой. Показал на диван:

- Спать будешь здесь.

И пошел в спальню, не слушая ее недоуменные вопросы. Она мне была не нужна. Зря я ее привел. Совершенно напрасно. Да еще этот мандарин. Терпеть не могу мандарины. Только апельсины из всех цитрусовых. Но вот купил. Зачем? Мандарины из Яффы. Исраэль. Земля обетованная. Страна, где я никогда не буду. Маген Давид на белом поле флага. И та женщина, чей взгляд мне так напомнила эта маленькая вокзальная проститутка. Та, с глазами, любила мандарины из Яффы. Зачем я их только купил сегодня... Так, а вот это нужно выбросить из головы. Закрыть глаза и уснуть...

Я уже засыпал, когда она пришла в мою постель. Зачем пришла, спрашивается? Я и спросил. И вдруг она начала плакать, рассказывать что-то о школе, матери, каком-то институте, куда она не поступила, о том, что ей страшно в этом городе, что-то еще, неразборчивое и непонятное. Я не слушал. Просто не хотел слышать. Мне почему-то стало тепло от того, что она пришла сама, прижималась ко мне и плакала на моем плече.

...А потом я уснул, прижимая к себе ее худенькое тело. И сквозь сон думал о том, что я оставлю у себя эту девочку с глазами той далекой женщины. И она будет встречать меня, когда я буду приходить, и квартира моя не будет уже столь пуста и холодна...

...Утром, выйдя из ванны, я сам удивлялся своим мыслям ночью. Рассматривал ее и видел только дешевую вокзальную проститутку. Не мог понять, что это на меня нашло ночью. Мало того, что привел в свою квартиру, в свою постель... это... так еще и мог допустить мысль, что вот она может остаться со мной.

Почему я ей сунул стодолларовую бумажку? Не больше и не меньше... Не знаю. Но вот - сунул и все. И равнодушно выпроводил за дверь. А она только съежилась как-то и ушла. Из моей холодной квартиры с картинами на стенах и книгами в тяжелых неудобных шкафах, из моей жизни... Как и не было ее. Маленькой вокзальной проститутки...

...И не думайте, что я вспоминаю эту проститутку. Просто такие глаза, как у нее, я уже видел. Видел и не могу их забыть...