|
|||||||||||
|
Вы здесь: Живое слово >> Классика >> Урсула Ле Гуин. На последнем берегу >> 7. Безумец |
Урсула Ле Гуин |
| Предыдущее |
7. Безумец
Сумасшедший Красильщик с Лорбанери сидел, прижавшись к мачте спиной и обхватив руками колени. Его голова безвольно свисала вниз. Спутанная грива волос казалась черной в лунном свете. Сокол укутался в одеяло и отправился спать на корму. Никто из них не шевелился. Аррен сидел на носу. Он поклялся себе не смыкать глаз всю ночь. Если магу хочется верить, что их пассажир-лунатик не нападет ночью на него или на Аррена, то тем лучше для него. Однако у Аррена есть собственное мнение на этот счет, и он возлагает на себя определенные обязательства.
Но ночь была невыносимо длинной и безмолвной. Лунный свет однообразно лился с небес. Сэпли громко храпел, прижавшись к мачте. Лодка мягко скользила вперед, и Аррен тихонько погружался в сон. Внезапно он проснулся и увидел, что луна по-прежнему сияет почти на том же самом месте. Аррен плюнул на возложенные на себя обязанности, устроился поудобнее и заснул.
Ему опять снились странные сны, к чему, впрочем, за время путешествия, он уже привык.
Сперва его грезы были отрывочны и непривычно приятны и утешительны. У «Ясноглазки» на месте мачты выросло дерево с большими изогнутыми ветвями, покрытыми листвой. Лебеди указывали лодке путь, обогнав ее на сильных крыльях. На горизонте над бериллово-зеленым морем сиял белыми башнями город. Затем Аррен очутился в одной из этих башен, легко и энергично взбегая по ступенькам вьющейся спиралью лестницы. Сцены сменяли одна другую, повторялись, не оставляя в памяти никаких следов. Но вдруг он оказался в наводящем ужас тусклом полумраке посреди вересковой пустоши, и страх неумолимо рос в нем, пока у него не перехватило дыхание. Однако Аррен упорно шел вперед, поскольку должен был двигаться вперед. Спустя долгое время он понял, что идти вперед здесь означает ходить по кругу, вновь и вновь натыкаясь на оставленные тобой следы. И все же ему необходимо было выбраться отсюда, покинуть это место, и как можно быстрее. Аррен побежал. Он бегал кругами, которые постоянно сужались, и земля под ногами начала крениться. Аррен мчался все быстрее и быстрее в сгущающейся тьме по внутренним стенкам ямы — гигантского водоворота, всасывающего его во тьму. И когда он понял это, нога его потеряла опору, и мальчик упал.
—Что случилось, Аррен?— крикнул с кормы Сокол. На востоке забрезжил серый рассвет, море было спокойно.
—Ничего.
—Кошмар?
—Ничего.
Аррен замерз, болезненно ныла прижатая им во сне правая рука. Мальчик закрыл глаза и подумал: «Он всегда ограничивается намеками и никогда не скажет мне прямо, куда мы плывем и зачем, и почему я должен плыть туда. А теперь он прихватил с собой этого чокнутого. Кто же из нас более безумен — лунатик или я, коли отправились с ним? Они-то найдут общий язык, ибо, по словам мага, сейчас все колдуны сошли с ума. Я мог бы в эту минуту сидеть дома, во Дворце в Бериле, в моей комнате с резными стенами, красными коврами на полу и огнем в камине, собираясь пойти с отцом на соколиную охоту. Почему я отправился с ним? Чем он завлек меня? Он сказал, что это мой путь, но колдуны любят громкие слова, которые придают сказанному больший вес. Однако смысл этих слов всегда иной. Если и есть предначертанный мне путь, то это — дорога домой, а не бессмысленные скитания в Пределах. Дома на меня возложены определенные обязанности, а я уклоняюсь от них. Если он и впрямь считает, что здесь действует некий враг, обладающий магической силой, то почему он отправился в путь один, взяв с собой лишь меня? Он мог бы взять в помощники любого мага... да хоть целую сотню. Он мог бы собрать огромную армию, несметный флот. Разве может старик вместе с мальчишкой, на лодке, противостоять великой опасности? Это просто глупо. Он сам свихнулся. По его же словам, он ищет смерти. Он ищет смерти, и желает прихватить меня с собой. Но я пока что в своем уме и еще не стар, я не хочу умирать и не поплыву с ним».
Аррен приподнялся на локте и глянул вперед. Луна, взошедшая, когда они покидали гавань Сосары, теперь заходила. За его спиной, на востоке, занимался день. Небо было безоблачно, но затянуто легкой дымкой. Взошедшее солнце жарило вовсю, но светило оно тускло, словно из-под вуали.
Весь день они плыли вдоль низкого берега Лорбанери, зеленеющего справа от них. Дувший от суши легкий ветерок наполнял их парус. Ближе к вечеру они миновали последний длинный мыс. Ветерок стих. Сокол вызвал магический ветер, «Ясноглазка» рванулась, словно ястреб с запястья ловчего, и понеслась вперед, оставляя за собой Остров Шелка.
Красильщик весь день не отходил от мачты, панически боясь моря и лодки, а также жутко страдая от морской болезни. Теперь он хрипло спросил, хотя солнце заходило прямо по курсу лодки:
—Мы направляемся на запад?
Сокол, всегда терпеливо выслушивающий его идиотские вопросы, утвердительно кивнул.
—На Обехол?
—Обехол находится западнее Лорбанери.
—Много западнее. Вероятно, нужное нам место там.
—На что оно похоже, это место?
—Откуда я знаю? Разве я его видел? Оно не на Лорбанери! Я искал его годы напролет, во тьме, ночью, закрыв глаза. Оно постоянно звало: «Иди, иди», а я не мог прийти. Но до него можно добраться и при свете дня, когда ярко светит солнце. Этого моя мать и Милди никак не могли понять. Они продолжали пялиться во тьму. Затем старый Милди умер, а мать сошла с ума. Она позабыла заклинания, что мы использовали при крашении, и от этого у нее помутился рассудок. Она хотела умереть, но я уговорил ее подождать. Подождать до тех пор, пока я не найду то самое место. Оно должно существовать. Если мертвые могут вновь оживать, то в мире должно быть место, где все это происходит.
—А мертвые действительно оживают?
—Мне казалось, что вам известно о подобных вещах,— сказал после паузы Сэпли, искоса глядя на Сокола.
—Я хотел бы о них узнать.
Сэпли промолчал. Маг вдруг пристально взглянул ему прямо в глаза, хотя голос его был по-прежнему мягок:
—Не ищешь ли ты путь к вечной жизни, Сэпли?
Мгновение Красильщик выдерживал его взгляд, затем уткнулся своей заросшей спутанной рыжей шевелюрой головой в предплечья рук, вцепился пальцами в лодыжки и стал раскачиваться взад-вперед. Похоже, он принимал эту позу всякий раз, когда был напуган или не хотел отвечать на вопрос. Аррен отвернулся от него, чувствуя отчаяние и отвращение. Как они смогут находиться с ним в одной восемнадцатифутовой лодке долгие дни и недели? Это все равно, что делить свое тело с чьей-то больной душой...
Сокол встал за его спиной на носу и, опустившись на колено, устремил свой взор в желтоватые сумерки вечера.
—Человек по природе своей добр,— сказал он.
Аррен промолчал, затем холодно спросил:
—Что за место такое Обехол? Я никогда не слышал этого названия.
—Для меня это лишь точка на карте и только... Взгляни-ка: спутники Гобардона!
Теперь огромная звезда цвета топаза сияла еще выше в южной части небосклона, а под ней, ясно выделяясь на фоне серого моря, горели еще две звезды,— одна, белая, справа, а другая, голубоватая,— слева, образуя треугольник.
—У них есть Имена?
—Мастер Имен их не знает. Возможно, люди с Обехола и Веллоги дали им названия. Не знаю. Сейчас мы вошли в странные воды, Аррен, лежащие под «Знаком Конца».
Мальчик не ответил и с внезапной ненавистью взглянул на безымянные звезды, сверкавшие над бескрайней гладью моря.
День за днем плыли они на запад, наслаждаясь теплом южной весны и ясным небом. Тем не менее, Аррену казалось, что солнечный свет стал каким-то тусклым, словно его пропустили сквозь мутное стекло. Вода в море была очень теплой, и купание не слишком освежало. Солоноватая пища не лезла в горло. Нигде не было ни тени, ни радующих глаз красок. Лишь ночью, когда на небе зажигались звезды, горевшие здесь ярче, чем где-либо, становилось немного легче. Он лежал и смотрел на них до тех пор, пока не засыпал. В его снах всегда присутствовали вересковая пустошь, яма, долина, окруженная отвесными скалами, длинный спуск куда-то под нависающим небом. Постоянный пропитанный ужасом полумрак и безнадежные попытки спастись.
Аррен никогда не рассказывал об этом Соколу. Он вообще не обсуждал с ним ничего важнее мелких бытовых проблем, что возникали в ходе плавания. А Сокол, из которого и без того слова приходилось вытягивать клещами, теперь и вовсе почти не открывал рта.
Только сейчас Аррен понял, каким дураком он был, когда доверил свою душу и тело этому неутомимому скрытному человеку, который поддержал его порыв, а теперь не предпринимал никаких усилий для того, чтобы помочь юноше найти свое место в жизни или даже просто остаться в живых. Все дело в том, думал Аррен, что маг сейчас пребывает в мрачном расположении духа, ибо он не в силах признать своего фиаско — утраты магией положения главенствующей силы.
Как теперь стало ясно всем посвященным, искусство магии, которому Сокол и все поколения колдунов обязаны своей славой и властью, не являло собой большой тайны. В нем не было ничего, кроме умелого использования свойств ветра и погоды, хорошего знания целебных свойств трав и искусного показа таких фокусов, как туман, испускание света и изменение внешнего облика, которые могут впечатлять невежд, но на деле являются лишь ловкими трюками. Реальность изменить нельзя. В магии нет ничего, что дало бы одному человеку подлинную власть над другим человеком. Все заклинания магов не могут и на час отсрочить момента их собственной смерти.
Даже в менее трудных делах на магию трудно было положиться. Сокол крайне редко демонстрировал свое искусство. Они, по мере возможности, плыли, влекомые обычным ветром, ловили рыбу, чтобы утолить голод, и запасали воду, как и все моряки. После четырех дней непрерывной борьбы со все усиливающимся встречным ветром, Аррен попросил его наполнить парус хотя бы слабеньким попутным ветром, и когда тот покачал головой, поинтересовался:
—Почему же нет?
—Я не стал бы просить больного бегать наперегонки,— ответил Сокол,— или увеличивать чью-либо и без того непосильную ношу.
Было непонятно, говорит ли он сам с собой или со всем остальным миром. Маг всегда отвечал неохотно и крайне расплывчато на любые серьезные расспросы юноши. В этом, подумал Аррен, и заключается суть искусства магии: изречь нечто, не имеющее никакого смысла, намекая на глубокий смысл сказанного, а также сидеть сложа руки, напустив на себя вид средоточия мудрости.
Аррен пытался не обращать внимания на Сэпли, но это оказалось невозможным. В конце концов, сумасшедший даже стал для него кем-то вроде союзника. Сэпли был не так безумен, или, точнее, безумие его не было столь примитивно, как могло показаться из-за его спутанной шевелюры и бессвязной речи. Возможно, единственным ярким проявлением психоза являлась его патологическая боязнь воды. Плавание на лодке для него явилось проявлением отчаянной храбрости, и он так и не смог окончательно побороть страх. Сэпли проводил большую часть времени с опущенной вниз головой потому, что не в силах был вынести вида плещущейся вокруг воды, от которой его отделял лишь хрупкий корпус лодки. Встать на ноги ему мешало мгновенно обрушивающееся на него головокружение, поэтому он и прилип к мачте. Когда Аррен впервые решил искупаться и спрыгнул с кормы, Сэпли вскрикнул от ужаса, а когда мальчик вскарабкался обратно в лодку, бедняга позеленел от изумления.
—Я решил, что ты утопился,— сказал он, и Аррен не смог удержаться от смеха.
Днем, когда Сокол погрузился в медитацию, ничего не видя и не слыша вокруг, Сэпли осторожно перебрался через сидения поближе к Аррену.
—Ты не стремишься умереть, не так ли?— спросил он вполголоса.
—Конечно, нет.
—А вот он стремится,— сказал Сэпли, едва заметно указав подбородком на Сокола.
—С чего ты так решил?
Аррен избрал повелительный тон, который и впрямь являлся для него естественным, а Сэпли принял его как должное, хотя он был лет на десять-пятнадцать старше паренька. Красильщик отвечал с раболепной готовностью, хотя и в своей обычной отрывистой манере.
—Он хочет найти тайное место. Но я не понимаю, зачем. Он не хочет... Он не верит... в обещание.
—Что за обещание?
Сэпли взглянул на него, тлеющие угли былого мужества вспыхнули у него в глазах, но Аррен обладал более сильной волей, и Красильщик едва слышно прошептал:
—Ты знаешь. Жизни. Вечной жизни.
Тело Аррена пронзила дрожь. Он вспомнил свои грезы: пустошь, яму, утесы, полумрак. Это была смерть, боязнь смерти. Это от нее он стремился удрать, пытаясь отыскать верный путь. А в дверях стояла фигура, закутанная в тень, держа в руках крошечный, не больше жемчужины, огонек — пламя вечной жизни. Аррен впервые посмотрел Сэпли в глаза. Они были карие и очень ясные. В них он увидел обретенное, наконец, знание, которым с ним поделился Сэпли.
—Он,— сказал Красильщик и вновь указал челюстью на Сокола,— не желает отдавать свое Имя. Но никто не в силах пронести свое Имя через проход. Тот слишком узок.
—Ты видел его?
—Во тьме, в моем мозгу. Этого недостаточно. Я хочу попасть туда и увидеть его своими глазами, при свете дня. Что если... Что если я умру и не смогу найти путь к тому месту? Большинство людей не в силах отыскать его, они даже не знают, что оно вообще существует. На это способны лишь те, кто обладает Силой. Но попасть туда нелегко, нужно пожертвовать ради этого всем своим могуществом... Больше никаких заклинаний, никаких Имен. С этим очень трудно смириться! Но когда ты... умираешь, твой мозг... умирает вместе с тобой.
Он вздрагивал от ужаса при каждом слове.
—Я хочу б ы т ь у в е р е н н ы м в том, что смогу вернуться. Я хочу побывать там со стороны жизни. Мне хочется жить, я хочу спастись. Я ненавижу... Я ненавижу эту воду...
Красильщик поджал руки и ноги, словно падающий паук, и втянул свою огненно-рыжую голову в плечи, чтобы не видеть моря.
Но после этого Аррен не боялся вступать с ним в разговор, зная, что Сэпли разделяет не только его видения, но и его страхи. Если дела пойдут плохо, Сэпли, возможно, выступит вместе с ним против Сокола.
Мало-помалу продвигались они, подгоняемые легким ветерком, по спокойному морю на запад. Сокол хотел, чтобы Сэпли служил им проводником, но от того толку было мало. Он ничего не знал о море, никогда не видел морских карт и вообще, впервые оказавшись в лодке, смертельно боялся воды. Именно маг вел их, сознательно сбивая с пути. Теперь Аррен не сомневался в этом, понимая, в чем причина таких действий. Верховный Маг знал, что они и им подобные жаждут вечной жизни, которая была им обещана, стремятся к ней и, возможно, обретут ее. В своей гордыне, самонадеянной гордыне Верховного Мага, он боялся, что они добьются своего, и завидовал им, страшась появления людей более могущественных, чем он сам. Маг решил плыть в Открытое Море, прочь от всех островов, до тех пор, пока они окончательно не потеряют ориентировку и не умрут от жажды, будучи не в силах вернуться обратно. Он умрет сам, но не допустит их к вечной жизни.
Время от времени Сокол обсуждал с Арреном какие-то проблемы управления лодкой, купался вместе с ним в теплом море или желал ему доброй ночи под огромными звездами — в такие минуты все эти идеи казались мальчику полной чушью. Он глядел на жесткое спокойное лицо своего спутника и думал: «Вот мой повелитель и друг».
И ему казалось невероятным то, что он мог усомниться в нем. Но немного погодя сомнения вновь возвращались к юноше, и они с Сэпли обменивались многозначительными взглядами, предупреждая друг друга относительно их общего врага.
Каждый день солнце жгло вовсю, но было каким-то тусклым. Его свет наводил обманчивый глянец на лениво вздымающиеся волны моря. В воде отражалась первозданная, ничем не замутненная, голубизна неба. Подул легкий ветерок и тут же стих. Они развернули парус, дабы поймать его и продолжить свое неспешное плавание в никуда.
Однажды, после обеда, задул, наконец, попутный ветерок, и Сокол ткнул пальцем вверх, в сторону заходящего солнца, сказав:
—Смотрите.
Высоко над мачтой летела, словно черная руна, начертанная на небе, стайка чаек. Они направлялись на запад. «Ясноглазка» последовала за ними, и на следующий день на горизонте показался большой остров.
—Вот он,— сказал Сэпли.— Нужный нам остров. Мы должны были прибыть сюда.
—Место, что ты ищешь, находится здесь?
—Да, мы должны высадиться. Дальше нам плыть некуда.
—Это, должно быть, Обехол. Кроме него, в Южном Пределе есть еще остров — Веллоги. А острова Западного Предела лежат много западнее Веллоги. Ты уверен, Сэпли?
Красильщик разозлился так, что глаза его вспыхнули огнем безумия, но рассуждал он здраво, не то что, подумал Аррен, в тот день, когда они впервые встретили его на Лорбанери.
—Да. Мы должны высадиться здесь. Мы заплыли достаточно далеко. Место, что мы ищем, находится на этом острове. Хочешь, я поклянусь, что уверен в этом? Могу я поклясться своим Именем?
— Не можешь,— сурово ответил Сокол, глядя на более рослого Красильщика снизу вверх. Держась за мачту, Сэпли выпрямился во весь рост, чтобы лучше видеть остров.— И не пытайся, Сэпли.
Красильщик нахмурился, словно от ярости или от боли. Он взглянул на синеющие прямо по курсу лодки горы, вздымающиеся над неспокойной водной равниной, и сказал:
—Вы взяли меня в качестве проводника. Вот нужное вам место. Мы должны высадиться здесь.
—Мы высадимся в любом случае, поскольку нам необходимо пополнить запасы пресной воды,— заметил Сокол и пошел к румпелю. Сэпли вновь уселся на свое место у мачты, что-то бормоча себе под нос. Аррен слышал, как он твердит:
—Я клянусь своим Именем. Своим Именем,— повторяя эти слова вновь и вновь, каждый раз морщась, словно от боли.
Подгоняемые северным ветром, они приблизились к острову и поплыли вдоль берега, ища удобное для высадки место или гавань, но на всем протяжении береговой полосы в жарком мареве солнца оглушительно ревели буруны. Заросшие лесом до самых вершин склоны гор, расположенных в глубине острова, купались в океане света.
Обогнув мыс, они заметили, наконец, глубокую полукруглую бухту с песчаными берегами. Здесь волны улеглись, сдерживаемые мысом, и лодка могла пристать к берегу. Вокруг не было никаких следов пребывания здесь человека: ни лодок, ни крыш, ни единой струйки дыма. Легкий ветерок стих, как только «Ясноглазка» вошла в бухту. Было безветренно, тихо и жарко. Аррен греб, а Сокол правил. Лишь скрип весел в уключинах нарушал царившую здесь тишину. Заросшие лесом холмы возвышались над бухтой, закрывая обзор. Поверхность воды ослепительно сверкала в безжалостных лучах солнца. Аррен слышал даже стук сердца в собственных ушах. Сэпли оставил безопасное место у мачты и скрючился на носу, держась за планшир [деревянный брус с гнездами для уключин, идущий по бортам лодки и накрывающий верхние концы шпангоутов]. Он весь подался вперед, пристально разглядывая приближающуюся землю. Смуглое, испещренное шрамами лицо Сокола блестело от пота так, будто его намазали маслом. Взгляд мага постоянно перескакивал с легких бурунов на покрытые зеленью утесы и обратно.
—Давай,— крикнул он Аррену и лодке. Юноша сделал три мощных гребка, и «Ясноглазка» легко скользнула на песок. Сокол прыгнул в воду, чтобы вытолкнуть судно подальше на последнем импульсе теряющей силу волны. Изготовившись для толчка, он вдруг споткнулся и чуть не упал, в последний момент ухватившись за борт лодки у кормы. Мощным рывком маг послал «Ясноглазку» на откатывающейся волне обратно в воду и повис на планшире, когда тот болтался между морем и берегом.
—Греби!— крикнул Сокол и упал на четвереньки, отплевываясь и пытаясь восстановить дыхание. Маг держал в руке копье — двухфутовый дротик с бронзовым наконечником. Где он его раздобыл? Еще один дротик возник в тот момент, когда Аррен нерешительно взялся за весла. Он скользнул по банке, расщепив дерево, и отлетел в сторону. Среди деревьев, растущих на невысоких утесах, что нависали над полоской пляжа, метались согнутые фигурки людей, метавших в них дротики. Воздух переполнял их тихий свист. Аррен внезапно втянул голову в плечи, пригнулся и изо всех сил налег на весла: два гребка, чтобы сойти с мели; три — чтобы развернуть лодку, и прочь отсюда.
Сэпли, стоявший на носу лодки за спиной Аррена, начал орать во всю глотку. Юношу неожиданно схватили за руки, весла повисли над водой, а тупой конец одного из них так ударил его в солнечное сплетение, что Аррен ослеп на миг и чуть не задохнулся.
—Поворачивай назад! Поворачивай!— кричал Сэпли. Лодка вдруг клюнула носом, затем выровнялась. Ухватившись снова за весла, Аррен обернулся, злой как черт. Сэпли в лодке не было.
Вокруг сверкала и переливалась в свете солнца водная гладь глубокой гавани.
Обескураженный Аррен вновь оглянулся по сторонам и тут заметил скорчившегося на корме Сокола.
—Там,— сказал маг, ткнув пальцем куда-то в сторону. Но в той стороне было лишь море да блеск солнца. Мощно пущенный дротик пролетел в нескольких ярдах от лодки и бесшумно исчез, погрузившись в воду. Аррен сделал еще десять-двенадцать хороших гребков, затем поднял весла и вновь посмотрел на Сокола.
Кисти и левое предплечье мага были в крови. Он прикладывал к плечу кусок парусины. На дне лодки лежало копье с бронзовым наконечником. Значит, когда Аррен впервые увидал дротик у мага, тот не держал его в руке — дротик торчал у него из плеча. Сокол внимательно изучал полоску воды, отделявшую их от белоснежного пляжа, где бегали и прыгали в жарком мареве солнца несколько крошечных фигурок.
—Поплыли,— произнес, наконец, маг.
—Сэпли...
—Его не вернуть.
—Он утонул?— все еще не веря, спросил Аррен.
Сокол кивнул.
Аррен греб до тех пор, пока пляж не превратился в тоненькую белую полоску у подножия поросших лесом утесов. Сокол сидел у румпеля, прижимая клочок ткани к плечу. Он не обращал на рану никакого внимания.
—В него попал дротик?
—Он прыгнул.
—Но он же... не умел плавать и вообще боялся воды!
—Да, смертельно боялся. Он хотел... ему хотелось добраться до берега.
—Почему они напали на нас? Кто они?
—Должно быть, местные жители приняли нас за врагов. Не мог бы ты... подать мне вот это?— Аррен увидел, что ткань, которую Сокол прижимал к плечу, насквозь пропиталась кровью.
Дротик вонзился между плечевым суставом и ключицей, повредив крупную артерию, и кровь хлестала вовсю. Под руководством мага Аррен разорвал тельняшку на полоски и наложил повязку на рану. Сокол попросил подать копье, и когда Аррен положил дротик ему на колени, маг обхватил правой рукой длинный узкий наконечник из закаленной бронзы, похожий на лист ивы. Он попытался произнести заклинание, но спустя минуту покачал головой.
—У меня нет на это сил,— сказал Сокол.— Позже. Сможешь вывести лодку из бухты, Аррен?
Мальчик молча вернулся к веслам. Он налег на них со всей силой своего гибкого тренированного тела, и вскоре «Ясноглазка» вышла из полукруглой гавани в Открытое Море, скованное послеполуденным штилем Предела. Парус бессильно обвис. Солнце нестерпимо жгло сквозь завесу легкой облачности, и зеленые вершины, казалось, дрожали и пульсировали в этом мареве. Сокол вытянулся на дне лодки, положив голову на сидение у румпеля. Он лежал неподвижно, с полуоткрытыми глазами и губами. Аррен было больно видеть его лицо, и он глядел поверх кормы. Знойное марево струилось над водой. На небо словно накинули покрывало из тончайшей паутины. Руки мальчика дрожали от усталости, но он продолжал грести.
—Куда ты нас везешь?— хрипло спросил Сокол, немного привстав. Обернувшись, Аррен увидел полукруглую гавань, вновь окружившую их своими зелеными рукавами, белую полоску пляжа впереди и горы, нависающие над ними. Сам того не заметив, он сделал круг.
—Я больше не в силах грести,— сказал мальчик и, убрав весла, прилег на носу лодки. Ему все казалось, что Сэпли по-прежнему сидит у него за спиной около мачты. Они немало дней провели вместе, и его смерть была настолько внезапной и бессмысленной, что просто не укладывалась в голове. Аррен был выбит из колеи.
Лодка качалась на волнах, парус бессильно обвис на перекладине. Прилив, начавший заполнять бухту, развернул «Ясноглазку» боком к течению и мало-помалу затаскивал ее все глубже и глубже, направляя к белой полоске далекого пляжа.
—»Ясноглазка»,— ласково позвал маг и добавил пару слов на Древнем Наречии. Лодка слегка покачнулась, развернулась против течения и заскользила по сверкающему морю прочь из объятий бухты.
Но, меньше чем через час, она постепенно начала терять скорость и, наконец, парус вновь обвис. Оглянувшись, Аррен увидел, что маг лежит в той же позе, только голова его немного откинута назад, а глаза — закрыты.
Все это время в Аррене рос жуткий, душащий страх, который словно спеленал его тело прочными путами, не давая действовать, и подернул пеленой его мозг. У юноши не хватало мужества бороться с ним, и он ощущал лишь глухое неприятие ожидавшей его участи.
Ему нельзя было позволять лодке дрейфовать столь близко от гористых берегов острова, жители которого нападают на чужеземцев. Но теперь это не имело никакого значения. Что Аррен мог предпринять? Плыть обратно на Рокк? Он потерялся, потерялся окончательно и бесповоротно в бескрайнем Пределе. Ему не под силу было совершить многодневное плавание к какому-либо дружественному острову. Аррен мог сделать это только под руководством мага, который лежал теперь больной и беспомощный. Его ранение было столь же неожиданно и бессмысленно, как и смерть Сэпли. Лицо мага осунулось и пожелтело. Возможно, он умирал. Аррен понимал, что должен пойти и соорудить над ним навес, дабы защитить Сокола от палящих лучей солнца, а также дать ему воды. Людям, потерявшим много крови, необходимо вдоволь пить. Но у них осталось совсем немного пресной воды, бочонок был почти пуст. Что из этого следовало? Во всяком случае, ничего хорошего. Удача отвернулась от них.
Шли часы, солнце палило вовсю. Сероватое марево окружало неподвижно сидящего Аррена.
Наконец, лицо его овеяло прохладой. Мальчик поднял голову. Наступил вечер: солнце уже село, на западе догорала полоска заката. Подгоняемая легким ветерком, «Ясноглазка» не спеша скользила на восток, огибая крутые, лесистые берега Обехола.
Аррен прошел на корму и позаботился о своем компаньоне, положив его на соломенный тюфяк под навес и дав ему воды. Он сделал все это поспешно, стараясь не смотреть на повязку, которая нуждалась в смене, ибо из раны продолжала сочиться кровь. Сокол так ослаб, что не мог говорить. Не открывая глаз, маг жадно попил и тут же вновь погрузился в сон, в котором он нуждался больше всего. Когда опустилась тьма, ветер стих, но магический ветер не пришел ему на смену, и лодка вновь лениво закачалась на легкой волне. Теперь возвышавшиеся справа по курсу горы черными глыбами выделялись на фоне усыпанного звездами неба, и Аррен долго не мог оторвать от них взгляда. Их очертания казались ему странно знакомыми, будто он уже видел их прежде, а, может, знал их всю жизнь.
Когда он лег спать, то расположился лицом к югу, где над безмятежной гладью моря высоко в небе горела звезда Гобардон. Чуть ниже виднелись еще две звезды, образуя вместе с ней треугольник. А под ними вытянулись в линию еще три, служа стороной большего треугольника. Затем, по прошествии некоторого времени, взошли еще две звезды, грациозно скользя по усыпанной серебром угольно-черной равнине. Они были желтыми, как Гобардон, но не такими яркими, и сияли у правого угла большего треугольника, причем правая располагалась чуть выше, чем левая. Словом, взошли восемь из девяти звезд, которые, как считалось, образовывали человеческую фигурку или Хардикскую руну Агнен. Аррен не видел в этом узоре фигурки человека, разве что, как обычно бывает с созвездиями, она была невероятно перекошена, но руна различалась отчетливо, не хватало лишь последнего штриха у основания, чтобы завершить ее — девятая звезда пока что не взошла.
Наблюдая за звездами, Аррен уснул.
Проснувшись на рассвете, он увидел, что «Ясноглазку» еще дальше отнесло от Обехола. Берега острова окутал туман, из которого торчали лишь верхушки гор. Над фиолетовой гладью южного моря он слегка редел, превращаясь в дымку, затмевавшую последние звезды.
Аррен взглянул на своего спутника. Сокол дышал неровно, словно боль скользила по поверхности сна, не нарушая его. Лицо мага казалось осунувшимся и постаревшим в холодном, не знающем тени свете. Аррен смотрел и видел перед собой человека, у которого больше не было ни власти, ни магической силы, ни здоровья, ни даже молодости — ничего. Он не смог ни спасти Сэпли, ни избежать направленного в него дротика. Он вовлек их в это безумное предприятие и не смог защитить от напастей. Теперь Сэпли мертв, он сам умирает, и Аррен тоже вскоре умрет. А всему виной этот человек, и главное — все напрасно, впустую.
Итак, юноша глядел на него полными отчаяния глазами и не видел ничего.
В нем не шевельнулись воспоминания о фонтане под раскидистой рябиной, о белом магическом свете в тумане на невольничьем корабле, о запущенном саде Дома Красильщиков. В нем не проснулись ни гордость, ни упрямство. Аррен наблюдал за тем, как над спокойным морем забрезжил рассвет, окрасив едва заметные волны в бледно-аметистовый цвет. Все вокруг стало таким призрачным, без присущих реальности силы и напора, что больше смахивало на сон. В глубинах моря и грез не было ничего — пустота, бездна.
Лодка медленно плыла вперед, повинуясь слабым порывам ветра. За ее кормой ясно вырисовывались на фоне восходящего солнца вершины гор Обехола. Оттуда и дул ветер, унося «Ясноглазку» прочь от острова и от всего мира — в Открытое Море.
| Следующее
|