|
|||||||||||
|
Вы здесь: Живое слово >> Классика >> Урсула ле Гуин. Последняя книга Земноморья >> 6. Сгущаются тучи |
Урсула Ле Гуин |
| Предыдущее |
6. Сгущаются тучи
После дня солнцестояния прошло уже больше месяца, но сумерки на краю смотрящего на запад Обрыва по-прежнему тянулись долго, и тьма опускалась не скоро. Ферру весь день собирала с тетушкой Мосс целебные растения и так умоталась, что не в силах была даже есть. Тенар уложила ее в постель и, сев рядом, стала петь ей песни. Когда Ферру так выбивалась из сил, что не могла уснуть, она свертывалась клубком, как домашний зверек, и погружалась в полудрему, постепенно переходившую в полное кошмаров забытье, из которого ее потом было крайне трудно вывести. Чтобы предотвратить это, Тенар держала девочку за руку и пела ей песни. Исчерпав запас песен, которым она научилась в Срединной Долине, Тенар переходила к Каргадским балладам, которые она выучила, будучи юной жрицей Гробниц Атуана, убаюкивая Тенар заунывными и слащавыми молитвами Безымянным Силам и Пустому Трону, наполненному теперь пылью и обломками разрушенного землетрясением Зала. Тенар не взывала к могучим силам, а просто пела, наслаждаясь звуками родного языка, поскольку она не знала, какие песни поют матери своим детям на Атуане, какие песни ее мать пела ей.
На этот раз Ферру уснула быстро. Тенар сняла голову девочки со своих коленей, подложила под нее подушку и подождала немного, дабы убедиться, что малышка уснула крепко. Затем, оглянувшись вокруг и убедившись, что никто ее не видит, она поспешно, словно совершая нечто зазорное, но получая от этого подлинную радость, превеликое наслаждение, положила свою узкую, белокожую ладонь на лицо девочки, туда, где глаз и щека были съедены безжалостным огнем, оставившим после себя безобразный гладкий рубец. После ее прикосновения он исчез. Плеть круглого, нежного лица спящего ребенка казалась неповрежденной, словно прикосновение руки Тенар исцелило ее.
Затем она осторожно, с большой неохотой отняла руку и увидела глубокие рубцы, залечить которые не удастся никогда.
Солнце медленно погружалось в плотную молочно-белую дымку на горизонте. Все куда-то разошлись. Сокол, скорее всего, пропадал в лесу. Последнее время он часто приходил на могилу Огиона и часами сидел под буком в этом уединенном месте, а когда достаточно окреп, стал бродить по лесным тропинкам, по которым так любил гулять Огион. Про еду Сокол постоянно забывал, и Тенар приходилось напоминать ему, чтобы он поел. Ища уединения, он избегал общества других людей. Столь же молчаливая Ферру, не мешая ему, ходила за ним по пятам, но Сокол был неутомим, и когда малышка уставала, он отсылал ее домой, а сам продолжал бродить по лесам уже в одиночку. Что он там искал, Тенар не знала. Он возвращался домой поздно, неслышно укладывался спать, и частенько уходил вновь прежде, чем просыпались Тенар и Ферру, взяв с собой хлеб и мясо, которые сну оставляли на ужин.
Тут Тенар увидала Сокола, идущего к дому по петлявшей по лугу тропинке, которая показалась ей бесконечной, усеянной рытвинами дорогой в ту ночь, когда она помогла Огиону преодолеть ее в последний раз. Сокол отрешенно шагал среди колышущейся от ветра травы, сквозь светящуюся предзакатную дымку, безразличный ко всему, с головой погруженный в свое несчастье.
—Не последишь ли ты за домом?— спросила она, когда он подошел поближе.— Ферру спит, а я хочу немного прогуляться.
—Хорошо. Иди,— ответил он, и она ушла, удивляясь про себя, насколько безразличны мужчины к побудительным мотивам женщин. Ведь кто-то же должен был присматривать за спящим ребенком. Свобода одного не обходится без закрепощения другого, если только не удастся добиться некоего равновесия, подобного четкому взаимодействию ног при ходьбе. Раз-два, левой-правой, идет она сейчас, ни секунды не задумываясь над тем, какое это великое искусство — сохранять равновесие при ходьбе... Затем пронзительная красота предзакатного неба и мягкое дуновение ветерка завладели ее вниманием. Выбросив из головы все метафоры, она продолжала шагать, пока не пришла к песчаным утесам. Там Тенар остановилась и некоторое время наблюдала за тем, как солнце медленно опускается в безмятежную розоватую дымку.
Она опустилась на колени и нашла глазами, а затем и нащупала подушечками пальцев длинную размашистую борозду на камне у самого края обрыва — след от хвоста Калессина. Тенар вновь и вновь проводила по нему пальцами, задумчиво всматриваясь в сумеречные дали и о чем-то грезя. Она произнесла вслух лишь одно слово. Имя с шипением и свистом сорвалось с ее губ, на этот раз не обдав огнем горло:
—Калессин...
Она посмотрела на восток. Возвышавшиеся над лесами склоны Горы Гонт отливали багрянцем, ловя последние лучи заходящего солнца. Они тускнели у нее на глазах. Тенар на миг отвела взгляд, а когда посмотрела на Гору вновь, ее склоны уже приобрели тускло-серый оттенок, переходивший внизу в темень лесов.
Она дождалась появления первой звезды. Когда та засияла над дымкой, Тенар нехотя побрела к дому.
К дому, но не д о м о й . Почему она торчит здесь, в доме Огиона, и присматривает за его козами и огородом, вместо того, чтобы жить на собственной ферме, работать на своем огороде и пасти свои стада?
«Жди»,— сказал старый маг, и она ждала. И дождалась прилета дракона. Гед теперь уже достаточно окреп. Она выполнила свою миссию. Нужда в ней отпала. А ей необходимо было присматривать за фермой. Настало время уходить отсюда.
И все же Тенар не могла без боли в сердце думать о том, чтобы покинуть этот утес, это ястребиное гнездо, и вновь спуститься в низины, к плодородным полям, не знающим безжалостных ветров. Что за мечты будоражили ее разум у крохотного окошка, глядящего на запад? Что за дракон прилетал к ней сюда?
Дверь дома, как всегда, была распахнута, чтобы внутри было светлее и легче дышалось. Сокол сидел, не зажигая лампы, на табуретке у потухшего очага. Он частенько сидел здесь. Тенар решила, что это было его любимое место в те далекие дни, когда он, будучи еще мальчишкой, учился у Огиона. Когда Тенар сама была ученицей Огиона, она тоже любила сидеть там холодными зимними днями.
Гед услышал, как она вошла, но не оторвал глаз от темного угла справа от двери. Там стоял дубовый посох Огиона, тяжелый и длинный, в рост человека, отполированный до блеска там, где его касалась рука старого мага. Рядом с ним Ферру поставила свой ореховый прутик и ольховый посох Тенар, которые та срезала, когда они шли в Ре Альби.
Тенар подумала: «А где, интересно, его посох, буковый посох волшебника, который дал ему Огион?..» И тут же: «Почему я вспомнила об этом только сейчас?»
Из-за царящей в доме темноты воздух в комнате казался спертым. Тенар чувствовала себя подавленной. Она надеялась, что Сокол еще не лег и поговорит с ней, но вот он сидит там, а им нечего сказать друг другу.
—Я подумала,— начала, наконец, она, поправляя тарелки на дубовой полке,— что мне пора возвращаться на свою ферму.
Гед промолчал. Возможно, он кивнул, но Тенар не смотрела в его сторону.
Она вдруг почувствовала жуткую усталость и захотела лечь спать, но еще не совсем стемнело, а он сидел посреди комнаты, и она не могла раздеться у него на глазах. Покраснев от стыда, Тенар разозлилась и уже готова была попросить его выйти на минуту из дома, когда он, вдруг прочистив горло, нерешительно заговорил.
—Книги Огиона. Книги Рун и две книги Заклинаний. Возьмешь ли ты их с собой?
—Я?
—Ты же была его последней ученицей.
Она подошла к очагу и села напротив Геда на треногий стул Огиона.
—Я научилась писать руны Хардика, но, скорее всего, уже забыла большинство из них. Огион еще учил меня языку, на котором говорят драконы. Некоторые слова я помню до сих пор. И это все. Я не стала волшебницей. Ты же знаешь, я вышла замуж. Разве Огион оставил бы свои мудрые книги жене фермера?
После некоторой паузы Гед ответил безразличным тоном:
—А кому же тогда он их оставил?
—Тебе, конечно.
Сокол промолчал.
—Ты был его лучшим учеником, его гордостью и другом. Он ничего не сказал, но они, конечно, теперь принадлежат тебе.
—И что мне с ними делать?
Она изумленно уставилась на него в полумраке комнаты. Сквозь западное окно еще сочился призрачный свет. Неприкрытая, необъяснимая ярость, прозвучавшая в его голосе, вывела ее из себя.
—И это ты, Верховный Маг, спрашиваешь меня? Почему ты, Гед, хочешь сделать из меня большую дуру, чем я есть на самом деле?
Он вскочил на ноги. Голос его дрожал.
—Но разве... ты не видишь, что все кончено... все исчезло без следа!?
Она ошеломленно смотрела на него, пытаясь разглядеть в темноте выражение его лица.
—Я полностью утратил магическую силу. Я отдал ее... истратил всю без остатка. Чтобы закрыть... Что сделано, то сделано.
Тенар попыталась осмыслить его слова, не не смогла.
—Я будто выплеснул чашку воды на песок,— сказал он.— На иссушенную землю. Я вынужден был сделать это. Но теперь мне нечем напиться. Но что изменилось? Что такое чашка воды для необъятной пустыни? Разве пустыня исчезла?.. Прислушайся!.. Кто-то шепотом звал меня из-за порога вот этой самой двери: «Прислушайся! Прислушайся!» — и я смолоду отправился в безводную страну. Там и встретил свою Тень, я слился с ней, породнился с собственной смертью... Я выжил благодаря воде, животворной влаге. Я был журчащим фонтаном, родником, источником. Но там не бегут ручьи. В конце концов у меня осталась последняя чашка воды, и мне пришлось выплеснуть ее на черный песок у истока пересохшей реки. И вот вода кончилась, истрачена до последней капли... Что сделано, то сделано.
Благодаря тому, что она узнала от Огиона и от самого Геда, Тенар понимала, о какой стране идет речь. Гед оперировал образами, но те являлись не иносказательным отражением истины, а голой, неприкрытой правдой, как он ее понимал. Тенар также было абсолютно ясно, что она должна отрицать сказанное им, независимо от того, правда это или нет.
—Ты просто не успел еще восстановиться, Гед,— сказала она.— Возвращение к жизни — очень долгий путь, даже если лететь верхом на драконе. Это займет какое-то время. Тебе необходимы лишь тишина и покой. Ты был ранен. Тебя вылечат.
Гед долго стоял и молча смотрел на нее. Она решила, что попала в точку, и у него слегка отлегло от сердца. Но тут он вдруг сказал:
—Так же, как вылечат Ферру?
Ее словно ударили столь острым ножом, что она даже не почувствовала, как он вошел в ее тело.
—Я не знаю,— продолжил он тем же тихим, равнодушным голосом,— зачем ты взяла девочку, отлично понимая, что ее не вылечить, зная, какая жизнь ее ждет. Мне кажется, причина кроется в том времени, в котором мы жили — смутном времени, веке упадка. Я думаю, ты взяла ее по той же причине, какой руководствовался я, когда шел навстречу врагу — мы просто не могли поступить иначе. Итак, мы с тобой вступили в новую эру, обогащенные плодами нашей победы над злом. Тебе достался обожженный ребенок, а я вот остался ни с чем.
Его ровный, тихий голос дрожал от отчаяния.
Повернувшись, Тенар взглянула на магический посох, стоявший в тени справа от двери. Он был пропитан тьмой. В дверном проеме тускло мерцали первые две звезды. Она посмотрела на них. Ей вдруг захотелось узнать, какие они носят имена. Дымка еще не рассеялась, и остальные звезды пока не были видны. Одну из тех двух звезд, что горели сейчас в дверном проеме, Тенар узнала. Это была яркая летняя звезда, которую на Атуане называли Техану. Она не знала, как звалась Техану на Хардике, а, может, это было ее Настоящее Имя, данное ей драконами. Она лишь знала, что так звала эту звезду ее мать. Техану, Техану. Тенар, Тенар...
—Гед,— спросила она, не отводя глаз от дверною проема,— кто заботился о тебе в детстве?
Гед подошел я встал рядом с ней, глядя на затянутые легкой дымкой море, звезды и темную громаду Горы.
—Да, в общем-то, никто,— ответил он.— Моя мать умерла, когда я был совсем малышом. У меня были старшие братья. Я их совсем не помню. Отец мой был кузнецом. А тетка, сестра матери, была деревенской колдуньей.
—Как тетушка Мосс?— спросила Тенар.
—Та была моложе, но обладала той же силой.
—Как ее звали?
Гед помолчал, а затем прошептал:
—Я не помню.
После паузы он добавил:
—Она показала мыс, как звучат Настоящие Имена сокола, сокола-странника, орла, пустельги, ястреба-тетеревятника, ястреба-перепелятника...
—А как вы зовете вон ту белую звезду?
—Лебединое Сердце,— ответил он, посмотрев туда, куда показывала Тенар.— В моей родной деревне ее называли Стрелой.
Но Гед не произнес Имени звезды на Древнем Наречии, как не назвал он раньше Настоящих Имен ястреба, сокола и других птиц, которым его научила деревенская колдунья.
—Вес, что я наговорил тоща,— неправда,— тихо сказал он.— Мне вообще не следовало открывать рот. Прости меня.
—Если бы ты все время молчал, я давно бы ушла, оставив тебя одного.
Тенар повернулась к нему.
—Почему ты думаешь только о себе? Всегда только о себе? Выйди на минуту за дверь,— рявкнула она на него.— Я хочу раздеться и лечь в постель.
Ошеломленный, он вышел из дома, бормоча себе под нос какие-то извинения. А она подошла к алькову, быстро разделась и скользнула в постель, уткнувшись лицом в теплый шелковистый затылок Ферру.
«Зная, какая жизнь ее ждет...»
Ее злость на него, глупое отрицание очевидного, были следствием глубокого разочарования. Хоти Ларк постоянно твердила ей, что ничего нельзя поделать, она все же в глубине души надеялась, что Тенар сможет исцелить раны девочки. Да и сама Тенар, несмотря на все свои слова о том, что даже Огион не смог бы ничего поделать, надеялась, что Гед вылечит Ферру — просто положит свою руку на шрам, и тот затянется, ослепший глаз прозреет, изувеченная рука заживет, и пошедшая наперекосяк жизнь войдет в свою колею.
«Зная, какая жизнь ее ждет...»
Перекошенные от отвращения лица; жесты, призванные отогнать нечистую силу; страх и любопытство, унизительная жалость и неприкрытая враждебность — зло всегда тянет за собой новое зло... К ней никогда не прикоснется ни один мужчина. Ей не на кого будет опереться, кроме Тенар. Да, Гед был прав, лучше бы девочка умерла тогда. Мы — она, Ларк и Иви, вечно сующие нос не в свои дела, мягкосердечные и, одновременно, жестокие старухи,— должны были позволить малышке уйти в безводную страну. Он был прав, он всегда оказывается прав. Но тогда и те мужчины, что использовали ее, и та женщина, что позволила им сделать это — они тоже поступили правильно, когда избили ее до потери сознания и бросили в костер на верную гибель. Только они не довели дело до конца. Они струсили и не добили ее. Вот в чем была их ошибка. А вот она, Тенар, с самого начала пошла по ложному пути. Она безропотно позволила темным силам, скрывающимся под личиной ребенка, обмануть себя, и была съедена ими. Неужели она всерьез рассчитывала на то, что, переплыв море, выучив чужой язык, выйдя замуж и родив детей, она сумеет зажить собственной жизнью, навсегда забыть те времена, когда она была их покорной служанкой, их пищей, безвольной игрушкой? Уничтожив Гробницы, она унесла частицу похороненного под их обломками зла с собой, став его невольным носителем.
Густые, теплые волосы Ферру издавали приятный аромат. Девочка спала, свернувшись калачиком в объятиях Тенар. Разве может малышка причинить кому-то вред? Да, ее изуродовали, изуродовали на всю жизнь, но она не озлобилась, не потеряна навеки. Тенар еще крепче обняла девочку и погрузилась в светлую пучину сна. Ей снился бездонный океан пронизанного светом неба, а в ушах звучали Имя дракона и Ими звезды — Лебединое Сердце, Стрела, Техану.
Тенар вычесывала гребнем из шкуры черной козы густой подшерсток. Опытный ткач превратит его в пушистую шелковистую ткань, которой издавна славится остров Гонт. Старую козу расчесывали уже несчетное число раз, и ей это жутко нравилось. Она всем телом подавалась навстречу движениям жесткой проволочной щетки. Серо-черный пух собирался в мягкие облачка на полу, которые Тенар по окончании работы затолкала в мешочек. Затем она в знак благодарности несколько раз провела гребнем за ушами козы и дружески похлопала ее по мясистому боку.
—Бе-е!— проблеяла коза и отбежала в сторону. Тенар вышла из загона и, обойдя кругом дом, бросила взгляд на луг, дабы убедиться, что Ферру по-прежнему играет там.
Мосс в свое время показала ей, как плести из травы корзиночки, и теперь она осваивала эту премудрость, работая настолько ловко, насколько позволяла ей искалеченная руки. Сейчас Ферру сидела на лугу с недоделанной корзинкой на коленях, но вместо того, чтобы работать, наблюдала за Соколом.
Он стоял вдалеке, у самого края утеса, спиной к ним, и не подозревал, что за ним кто-то наблюдает. Он следил за молоденькой пустельгой, а та, в свою очередь, высматривала в траве добычу. Она шумно била крыльями, надеясь, что какая-нибудь мышка испугается и в панике выскочит из норки. Человек стоял, впившись в птицу таким же нетерпеливым, голодным взглядом. Затем он медленно вытянул вперед правую руку, держа ее ладонью вверх и, похоже, что-то проговорил, хотя ветер унес его слова прочь. Пустельга метнулась в сторону, издав высокий пронзительный крик, набрала высоту и полетела в сторону леса.
Человек опустил руку и замер, глядя вслед птице. Ребенок и женщина тоже не сдвинулись с места. Лишь пустельга свободно парила в вышине.
—Однажды он явился ко мне в облике сокола-странника,— обмолвился одним холодным зимним днем Огион, когда они сидели у очага, и он рассказывал Тенар о заклинаниях Изменения, о перемене облика, о маге Борджере, который превратился в медведя.
—Сокол прилетел откуда-то с запада и сел на мое запястье. Я внес его в дом и посадил у огня. Он не говорил на языке людей, но я узнал его и потому смог помочь. Он сбросил с себя оперение сокола и вновь стал человеком. Но в нем навсегда осталось что-то от птицы. В родной деревне Геда прозвали Соколом потому, что крылатые хищники прилетали к нему по первому его зову. Кто мы такие? Что это за создание такое, человек? Прежде, чем Гед получил свое Имя, свои знания, свою силу, в нем уже было что-то от сокола, так же, как и от человека, и от мага... Больше того, в нем скрывалось нечто, что мы не в силах выразить словами. То же можно сказать и обо всех нас.
Сидевшая тогда у огня девушка вся обратилась в слух. Она всматривалась в языки пламени и видела ястреба; видела юношу; видела, как птицы, названные их Настоящими Именами, слетаются на его зов и, хлопая крыльями, садятся на его руку, осторожно обхватывая ее грозными когтями; видела себя в облике ястреба, вольной птицы.
| Следующее
|