|
|||||||||||
|
Вы здесь: Живое слово >> Классика >> Марина и Сергей Дяченко. Vita Nostra >> - 2 - |
Марина и Сергей ДьяченкоVita nostra |
| Предыдущее |
- 2 -
===========
—Девушка! Торпа через пятнадцать минут!
—Да, спасибо. Я не сплю.
Она еще никогда не возвращалась в Торпу так рано летом. Ночь стояла душная, безветренная. Поезд уехал. Сашка десять метров прошла по перрону и оказалась по колено в тумане.
Просыпались птицы. Автобус пришел вовремя.
Зеленели липы на улице Сакко и Ванцетти.
Сашка втащила чемодан на третий этаж, отперла дверь своей квартиры. Поставила чемодан у входа. Набрала воды в фарфоровую чашку, полила вьюнок в цветочном ящике за окном.
Легла на кровать, вытянулась — и поняла, что вернулась домой. Что темная тень, кружившая над городом, растаяла. И она, Сашка, опять остается в единственном экземпляре.
===========
—Здравствуйте, третьекурсники.
Первого сентября в Торпе всегда солнечно. Третий раз группа «А» встречает новый учебный год, и третий раз за окнами первой аудитории — вернувшееся лето, зеленые липы, темные тени на мостовой, жара и пыль.
Портнов оставался верен себе — мятая ковбойка, старые джинсы, прямые светлые волосы забраны в «хвост». Очки, длинные и узкие, как лезвия, сконструированные так, чтобы удобно было смотреть поверх стекол.
—Гольдман Юлия.
—Есть.
—Бочкова Анна.
—Есть.
Назвав фамилию и услышав ответ, Портнов делал крохотную паузу. Иногда ему хватало секунды, чтобы одарить студента многозначительным взглядом. Иногда взгляд затягивался на три, даже не четыре секунды.
—Бирюков Дмитрий.
—Здесь.
Где-то в актовом зале слушали «Гаудеамус» перепуганные первокурсники. Общежитие, заново заселенное, пахло краской и свежей штукатуркой.
—Ковтун Игорь.
—Есть.
—Коженников Константин.
—Есть.
Костя сидел рядом с женой. Гладко выбритый, аскетически тощий, немного сутулый. У Сашки екнуло сердце, когда он вошел в аудиторию; они поздоровались, будто расстались вчера, и больше не сказали друг другу ни слова.
—Коротков Андрей.
—Есть.
—Мясковский Денис.
—Здесь!— Денис улыбался. Эйфория, охватившая его после сданного Стерху зачета, положила конец затянувшейся депрессии, Сашка отметила, что Денис загорел, что он сидит за столом, свободно раскинувшись, забросив ногу на ногу и, судя по всему, ничего не боится.
—Онищенко Лариса.
—Я.
—Павленко Елизавета.
—Есть.
В черной футболке и черных джинсах, без капли косметике на лице, Лиза была похожа на монохромную фотографию. Гладкие светлые волосы казались приклеенными к голове.
—Монастырский дизайн,— сказал Портнов.— Не хватает клобука.
Лиза ничего не ответила.
—Самохина Александра.
—Я.
Они смотрели друг на друга секунд пять — Портнов поверх очков, Сашка — прямо. Портнов отвернулся первым.
—Топорко Евгения.
—Есть!
Женя опять поправилась, черты ее лица, как показалось Сашке, огрубели. Она водила карандашом по пустой тетрадной странице, будто не решаясь поднять глаза на преподавателя.
—Очень хорошо,— Портнов откинулся на спинку стула.— Я всех вас поздравляю с началом третьего года обучения. В этом семестре мы вплотную подступим к изучению Речи как многоуровневой системы усилий, изменяющих мир либо удерживающих его от перемен.
Группа «А» третьего курса казалась садом камней. Никто не шевелился. Никто, кажется, даже не мигал.
—Стартовый пистолет прозвучал, известна дата переводного экзамена — тринадцатое января. На экзамене каждый из вас получит возможность применить знания, полученные за два с половиной года, и продемонстрировать практические умения, выстроенные на этом фундаменте. В случае, если вы успешно справитесь с испытанием — а я уверен, что так оно и будет — вам предстоит радикальная смена способа существования: вы получите возможность стать частью Речи... Что, Павленко?
—Мы будем ее практически использовать? Пользоваться Речью?
—Нет,— Портнов глядел на Лизу поверх очков.— Речь будет пользоваться вами. Есть еще вопросы?
===========
Егор стоял перед щитом с расписанием. Скособочившись, прижав к груди правую руку, иногда покачиваясь, будто теряя равновесие — и в последний момент удерживая его снова.
—Как дела?— спросила Сашка без всякой задней мысли.
Волосы Егора, выгорев на солнце, стали еще светлее. Глаза — темно-карие — еще темнее и глубже. Он долго смотрел на Сашку, та уже потеряла надежду на ответ — но Егор разлепил губы.
—Я был на практическом занятии. Вот только что.
—Получилось?
—Ты была права,— сказал Егор.— Слушай... мне страшно.
—Ерунда,— сказала Сашка.— Учись, и ничего не бойся. Выучишься, сдашь экзамен, получишь диплом, сделаешься Словом. Может быть, даже фундаментальным понятием, говорят, это почетно...
—Я глагол,— сказал Егор.
—Что?!
—Мне сказали... Ирина Анатольевна... что я глагол в сослагательном наклонении. Я — если бы. Понимаешь?
—Да,— сказала Сашка.— Крутая у ваших методика. Наши преподаватели до последнего тянули, ничего не объясняли.
—Но я ничего не понял,— сказал Егор.— Если бы я купил тогда лыжи — все было бы по-другому?
Сашка отступила на шаг:
—Наверное, нет. Понимаешь...
И замолчала.
Явилась толпа первокурсников, потрясенных первым занятием. Молча встали вокруг, не решаясь подступиться к щиту поближе, не решаясь обойти страшненького калеку-второкурсника — и Старшую Студентку, с виду обычную, но тем более пугающую.
—Я тоже глагол,— сказала Сашка.— Но я — в повелительном наклонении. Наверное, у нас все равно бы...
И снова замолчала. Не хотелось продолжать разговор в круге перепуганных детей. И не было смысла его продолжать — про «кольцо», на которое ее «подсадил» Фарит Коженников в педагогических целях, она никогда не рассказывала никому — кроме Кости.
—Эй, вам чего? Расписание переписать? Тогда давайте, переписывайте, сейчас звонок на пару, знаете, что будет, если опоздаете?!
Зашуршали карандаши. Зашептались девочки. Сашка взяла Егора за рукав и отвела в сторону; они оказались в тени бронзового всадника, но Сашка не торопилась разжимать пальцы.
—Понимаешь, Егорка, собственный опыт, он... средство индивидуального пользования. Когда что-то понимаешь, знаешь наверняка, но не можешь объяснить другому человеку, у которого просто нет такого опыта... Очень неприятное чувство. Воображаю, как мучалась эта самая Кассандра.
—Не понимаю,— сказал Егор.— Я туго соображаю... после лета.
—Это пройдет... Все пройдет, по большому счету. А где эта девочка, Ира, у которой я занимала свитер?
—Провалила сессию.
—Как?!
—Провалила специальность. Три раза пересдавала. И не сдала. Где она сейчас, как ты думаешь?
—Там, где Захар,— глухо ответила Сашка.
—Кто это?
—Ты не помнишь... Егор, сам-то ты как? Как себя чувствуешь после... всего? И что у вас за препод по введению в практику, нормальный?
—Ты говоришь, будто ты моя мать,— сказал Егор.
Сашка грустно улыбнулась:
—Это плохо?
—Это странно... Но если мы слова, у нас все равно не могло быть никаких отношений.
—Кроме грамматических,— Сашка натянуто улыбнулась.
Егор опустил глаза:
—Прости меня. Когда я еще был человеком... я был не прав.
===========
Все они передо мной виноваты, все признали свою вину, и я сижу теперь в их признаниях, как в шоколаде, мрачно думала Сашка, валяясь на кровати у себя в комнате и пролистывая текстовой модуль. Она научилась проглядывать параграфы, скользить по верхам, не углубляясь в скрежещущий словесный хаос. Это не заменяло вдумчивого изучения, но пользу приносило несомненную. На параграфы не было наложено столь строгого ограничения, как на упражнения Портнова и «пробы» Стерха; Сашке позволено было хоть весь учебник прочитать до конца, что она сейчас и проделывала со сдержанным удовольствием. Иногда в такие минуты ей виделся совсем рядом, над головой, красиво изогнутый фрагмент укрывающей планету сферы; серая, дымчатая, она кишела идеями и смыслами, образами, обрывками и целыми впечатлениями. Все было случайно и все было взаимосвязано, казалось, только протяни руку, возьми свежий смысл, осознай, пойми — и все переменится, мир переменится тоже...
Отсюда черпают гении, думала Сашка почти без зависти. Сами не понимают, как, интуитивно; руку протяни — и вот она, идея...
До первого в году занятия со Стерхом оставалось десять минут. Сашка захлопнула книжку, бросила в сумку. Проверила, на месте ли ручка и карандаш.
Со вздохом надела на шею розовый футляр с телефоном. Заперла дверь, вышла на улицу, прошла два шага к институту...
И остановилась, будто влипнув ногами в булыжник.
===========
Мама шла по улице Сакко и Ванцетти. Оглядывалась, всматривалась в номера домов. Сашке целую минуту хотелось верить, что это ошибка, по брусчатке идет похожая на маму, но совершенно чужая женщина...
Два разнополюсных мира сошлись. Торпа, институт, Сашкино перерождение, слова и смыслы. Мама, дом, прежняя человеческая жизнь. Они, прежде никогда не соприкасавшиеся, наложились теперь друг на друга, и у Сашки ломило виски при мысли, чем эта встреча может закончиться.
Ее первым побуждением было бежать к маме через улицу, орать, ругаться, выкрикивать в лицо: «Уезжай! Уезжай отсюда!» Сашка сдержалась; вторым побуждением было спрятаться. Нырнуть, как страус, головой в песок. Когда она одолела и этот соблазн, оказалось, что делать-то нечего. Сашка не знала, как поступить, а время до начала занятия сокращалось и сокращалось, Стерх будет ждать ее через семь минут... нет, уже через шесть...
Мама остановилась перед институтом. Группка первокурсниц о чем-то шепталась, сблизив головы, то и дело оглядываясь на окна второго этажа. Маме нужно было задать вопрос, а кроме того, ей очень хотелось услышать, о чем говорят студентки. Сашка ее понимала: иногда представление об институте можно составить, просто послушав случайную беседу...
Мама переступила с ноги на ногу. Она чувствовала себя потерянной и глупой; она долго решалась, прежде чем приехать в Торпу, она сама не знала, что здесь увидит, и вот: милый провинциальный городок, странный, но очень красивый. Четырехэтажное здание института на улице Сакко и Ванцетти. Девушки, по виду благополучные, явно чем-то обеспокоенные, но мало ли поводов для беспокойства у юных студенток в начале сентября?
—Девочки, прошу прощения, вы здесь учитесь?
Группа рассыпалась.
—Здесь,— настороженно ответила видная высокая девица в почти пляжном, очень открытом наряде.
—Вы не знаете Самохину Сашу?
—Она на первом курсе?
—На третьем.
Девчонки запереглядывались.
—Мы никого с третьего пока не знаем... Почти никого. Мы же только первый курс...
—Понятно. Извините.
И мама решительно зашагала ко входу в институт. Взялась за ручку двери.
Скрылась внутри.
Сашка бегом метнулась в переулок. Вылетела во двор. Кинулась к общежитию; только бы он был дома. Только бы...
Забарабанила в дверь с цифрой «три». Именно эту двухместную комнату на первом этаже предоставили в прошлом семестре молодоженам Косте и Жене.
—Войдите!— послышался недовольный Женин голос.
До начала занятия со Стерхом оставалось три минуты. Болтался розовый телефон на шее.
—Сашка?
Она обернулась. Костя шел по коридору, в руках у него дымились две кружки.
—Выручай,— сказала она без предисловий.— У меня практика в двенадцать ноль пять. И мама только что приехала.
—Мама?!
—Я ей запрещала... Без предупреждения... Ну что мне делать, что?! Пойди к Стерху, прошу тебя, а я пойду на твое время...
Костя поставил чашки на пол. Глянул на часы.
—Мое время — сразу после тебя. Двенадцать пятьдесят пять.
И, не оборачиваясь, бегом кинулся к выходу.
Открылась дверь комнаты. Выглянула Женя — в халате, кажется, сонная. Вытаращила глаза:
—Самохина?!
—Тут Костя чай заварил,— сказала Сашка, взглядом показывая на пол.
И ретировалась.
===========
Мама стояла посреди вестибюля, недоверчиво смотрела на бронзового всадника под куполом. Купол озарялся, когда выходило солнце, и пригасал, когда набегала случайная полуденная туча.
—Привет, ма.
Мама оглянулась, как ужаленная:
—Сашхен?
Ей было неловко. Ей было неудобно перед Сашкой, и одновременно мама была очень рада ее видеть.
—Кого ты тут ищешь?
—Тебя,— мамины щеки порозовели.
—Что-то случилось?
—Да нет... Просто...
—Решила все-таки проверить, чему меня тут учат?
—Нет,— мама отвела глаза.— Просто... Захотелось тебя увидеть, вот и все.
—Тогда пойдем ко мне?
Студенты смотрели на них с удивлением. Сашка вывела маму из института, и дальше, через улицу; провела мимо львов. Отперла нижнюю дверь светлым ключом, верхнюю — темным.
—Заходи.
Мама огляделась. Крохотная, почти игрушечная квартирка, старинная конторка, вьюнок за окном.
—Смотрю, ты неплохо устроилась...
—Располагайся,— Сашка не без труда поддерживала небрежный, уверенный тон.— Отдохни с дороги. Как добралась?
—Доченька, ты понимаешь...
Мама запнулась. Сашка смотрела прямо, бесхитростно, даже не думая ей помогать.
—Мы друг другу наговорили... столько... я знаю, тебе не хотелось, чтобы я приезжала. Но я просто не могу жить с вот этим всем... что мы друг другу сказали.
Сашка растянула губы:
—Ма, это же просто слова. Чего они стоят? Ля-ля-ля, бла-бла-бла... Сказали, бросили, забыли... Извини, мне надо идти на занятия. Здесь чайник, чай, печенье... кефир... Дождись меня, ладно?
Мама провожала ее взглядом. Сашка только теперь заметила, какие у нее воспаленные, тревожные, затравленные глаза.
===========
Она взбежала на крыльцо института, рысью поднялась на четвертый этаж и выше, на чердак. Остановилась перед круглым пыльным окошком и задумалась.
Чем грозит приезд мамы?
Да в общем-то, ничем. Наверное. Сашка не нарушила ни одного правила, установленного Коженниковым. Разве что занятие со Стерхом... Стерх всегда сам составляет расписание и очень болезненно относится к своеволию студентов... но у него нет обыкновения подавать докладную, чуть что. В конце концов, Сашка объяснит ему ситуацию, это же форс-мажор...
Она правильно сделала, что увела маму из института. Но, теоретически говоря, что мама может там увидеть? Что такого компрометирующего? Хромых убогих второкурсников? Но разве инвалиды лишены права на высшее образование?!
Институт окружен толстым слоем информационной ваты, за два года Сашка отлично в этом убедилась. Защитное покрытие глубокого быта, осязаемой провинциальной обыкновенности. Случайный свидетель ничего не заметит. Вот Костина мама приезжала на свадьбу, и не увидела ничего необычного. Однокурсники, лекции, сессии. Любовь, свадьба. Трудно выбить комнату у коменданта. Полосатые матрацы в общаге. Студенческая столовая...
Такая же информационная пустота постепенно, сгущаясь с каждым годом, обволакивала каждого, кто попадал сюда надолго. Просто, обыкновенно, провинциально: «Учится в Торпе». И никому нет до него дела. Разве мало на свете чьих-то знакомых и родственников, которые есть — но их нет? Которые годами не пишут и не звонят, и это никого не трогает, ведь они есть — где-то там...
Сашка прерывисто вздохнула. Мама приехала — это нетипично; никто не ждал такого поворота событий. Страшного-то, конечно, нет ничего...
Но мама должна сегодня же вечером вернуться домой!
Шло время. Костя сидел в четырнадцатой аудитории у Стерха. Хоть бы у него нормально прошло занятие... первое занятие в году. Он сорвался, не спрашивая ни о чем, просто сорвался и побежал — чтобы подстраховать Сашку.
А мама?
Сашка сжала в ладони розовый футляр телефона. Из круглого окна была видна улица; если бы мама вздумала тайком выйти из Сашкиного жилища и явиться с инспекцией в институт — Сашка увидела бы.
За минуту до своего — бывшего Костиного — времени она спустилась к двери в аудиторию. Вышел Костя; Сашка впилась взглядом в его лицо, пытаясь определить: нормально? Хорошо? Обошлось?!
Костя улыбался:
—О-кей.
—Спасибо,— горячо прошептала Сашка и, придерживая на груди футляр с телефоном, вошла в аудиторию:
—Добрый день, Николай Валерьевич, извините, что я переставила время, это я виновата, тут такое дело...
—Тихо, тихо, Сашенька, зачем столько темперамента... Ничего страшного, мы хорошо позанимались с Костей. Больше так не делайте... Что случилось?
Сашка села за стол. Сплела пальцы:
—Мама приехала в Торпу.
Стрех поднял брови. Треугольное лицо его оставалось невозмутимым, но Сашка сразу почувствовала, что новость произвела на него куда большее впечатление, чем даже Сашка рассчитывала.
—Она сегодня уедет,— сказала очень быстро.— Я ее провожу.
—А... почему, вы не знаете?
—Мы поругались летом, перед моим отъездом. Она... ну, я ее переубедила, кажется, но она очень хотела, чтобы я бросила... перевелась,— Сашка опустила глаза.
—А зачем конкретно она приехала? Не говорила?
—Хочет удостовериться, что меня не втянули в тоталитарную секту,— после паузы призналась Сашка.
—Это странно,— задумчиво сказал Стерх.— У вас очень близкие отношения?
—Да. То есть нет. То есть... У нас всякие отношения... были. Она вышла замуж, родила ребенка...
—Знаю, знаю... Сашенька, не надо беспокоиться и не надо ее обижать. Можете познакомить ее с Олегом Борисовичем, со мной... С другими преподавателями... Пусть пройдется по институту... Но чем скорее она вернется домой, тем лучше будет для нее и для вас.
—Ага,— сказала Сашка.— Николай Валерьевич... У меня к вам еще один вопрос.
—Да?
—Что такое глагол в сослагательном наклонении?
—Вы имеете в виду юношу по имени Егор Дорофеев?
Сашка выпрямилась:
—Да.
Стерх, раздумывая, коснулся острого подбородка:
—Довольно редкая специализация... Все глаголы исключительно ценны, но сослагательное наклонение имеет свою специфику. В Речи это проектные конструкции, открывающие веер возможностей... Вы, насколько я понимаю, расстались с Егором?
Сашка нахмурилась:
—Это важно?
Стерх потянулся, разминая сложенные крылья:
—Считаете, это не мое дело? Как скажете. Давайте-ка вспомним пошаговые внутренние трансформации...
—Да, мы расстались,— сказала Сашка сквозь зубы.— И больше нас ничто не связывает.
—Вы нервничаете,— Стерх вздохнул.— Вас беспокоит ситуация с мамой... Ладно, давайте договорим. Глаголы в сослагательном наклонении очень уязвимы. Эта их неопределенность... Иногда — на пути формирования — такой человек, особенно молодой, может стать тенью другого глагола. Глагола в повелительном наклонении. Повелитель оставляет отпечатки, сослагатель принимает их. Как штамп и сургуч, как форма и воск, как две цепочки ДНК... Таким образом, сослагатель живет и поступает так, как этого хотел бы, сознательно или бессознательно, повелитель.
Сашка разинула рот.
—Я сказал «это возможно», я не сказал «так бывает обязательно». Но факт налицо: мальчик полюбил вас, когда вам это было нужно, и бросил, когда это понадобилось вам.
—Я не хотела, чтобы он меня бросил! Наоборот — мне было важно, чтобы он был со мной! Потому что в тот момент...
—Прекрасно понимаю. Вы не хотели. Но вам надо было, что бы он вас бросил. Вам было необходимо остаться в одиночестве.
Сашка долго молчала. И Стерх молчал, не торопил ее, просматривал журнал, потирал подбородок.
Еще год назад Сашка, возможно, сломалась бы от такой новости. Постаралась не поверить. Впала в отчаяние.
Теперь она поймала себя на поразительном спокойствии. Как будто все, о чем говорил Стерх, она знала заранее или предчувствовала.
—Николай Валерьевич... вы уверены, что я влияла на Егора?
—Не уверен,— Стерх посмотрел ей прямо в глаза.— Но исключить такой возможности не могу.
—Это... как-то скажется на его судьбе?
—Он давно вышел из-под вашего влияния. Я говорил с их преподавателем введения в практику, она со мной советовалась... Это талантливый, но очень сложный студент. К сожалению, не слишком прилежный. Ему нужно больше учиться, он многое пропустил на первом курсе.
—Он будет учиться,— твердо сказала Сашка.— Я с ним поговорю.
| Следующее
|