|
|||||||||||
|
Вы здесь: Живое слово >> Классика >> Марина и Сергей Дяченко. Vita Nostra >> - 9 - |
Марина и Сергей ДьяченкоVita nostra |
| Предыдущее |
- 9 -
===========
У нее совсем не осталось приличной одежды. В мокром спортивном костюме она выбежала на мороз — и удивилась, не чувствуя холода.
Бегом вернулась в общежитие. Приняла душ. Села перед раскрытым чемоданом, не зная, что делать. До индивидуальных с Портновым оставалось сорок минут.
Обернувшись полотенцем, как римский патриций, Сашка вышла на кухню; у окна сидели две первокурсницы — бывшая соседка Лена и еще одна, рыженькая, веснушчатая, очень бледная.
—Привет,— сказала Сашка и окинула обеих оценивающим взглядом.
Лена была значительно толще ее и шире в плечах. Зато рыжая девочка...
—Как тебя зовут?
—Ира.
—Встань, пожалуйста.
Девчонка испуганно встала. Сашка окинула ее взглядом — и рост, и размер ее совершенно устраивали.
—Пожалуйста, дай мне твои джинсы и свитер. Прямо сейчас.
Девчонка сглотнула:
—Эти? Которые на мне?
—Можно эти. Можно другие. Только быстро.
—Ага,— пролепетала Ира и быстро вышла из кухни. Лена осталась сидеть, оцепенев, над чашкой чая.
—Это на время,— небрежно сказала Сашка.— Дружеский заем. И не надо так смотреть.
===========
Она явилась к Портнову, минута в минуту, в черных шерстяных брюках и ярко-желтом узорчатом свитере ручной вязки. Перепуганная девочка Ира не пожалела для грозной Самохиной лучшего, что нашлось у нее в шкафу.
—Красиво,— сказал Портнов вместо приветствия.— Где-то я уже видел эти цветочки... Готова к занятию?
—Готова.
—Начинай. С первого по десятое, но не подряд, а в той последовательности, как я скажу. Сначала третье.
Сашка на секунду растерялась. Она привыкла делать упражнения по принципу «снежный ком» — второе нарастало на первом, третье на втором, и так далее.
Портнов сидел, развалившись, за своим столом. Смотрел сквозь стеклышки очков, глаза были совершенно безжалостные, рыбьи:
—Мне долго ждать? Или вам надо распеться?
Он издевался.
Упершись руками в спинку скрипучего стула, Сашка набрала полную грудь воздуха — и представила себе длинный ряд взаимосвязанных понятий, никогда не существовавших на свете, но воссозданных сейчас ее воображением... Или чем-то другим.
Понятия... нематериальные сущности, которые виделись Сашке похожими на капли сероватого желе, измерялись числами и выражались знаками. Но эти числа нельзя было записать, а знаки — вообразить; Сашкино сознание оперировало ими, заставляя складываться в цепочки, цепочки переплетаться таким образом, чтобы отдельные фрагменты, сливаясь, образовывали новые и новые сущности. А потом она расплетала цепочки, «отпечатавшиеся» одна в другой, мысленно, не шевеля губами, чувствуя, как подергивается от напряжения правое веко.
—Седьмое! Сейчас, с этой точки... Стоп! Полтакта назад! С этой точки — седьмое упражнение, вперед!
Сашку затошнило от усилия. Мир, воссозданный за несколько минут, накренился. Как будто перевернули улей с пчелами, начался недовольный гул; Сашка ткала из ничего новые цепочки связей и смыслов, закольцовывала, и разрывала кольца, и веко подергивалось все сильнее.
—Десятое.
Новый скачок. Сашка никогда еще не делала упражнения вразнобой, но внутренний механизм, частью которого была ее личность, уже разогрелся и заработал в полную силу, питаемый упрямством и ненавистью к Портнову. Он хочет над ней издеваться? Еще кто над кем!
—Второе!
Сашка покачнулась. Выровнялась. Провела по лицу кончиками пальцев, ощутила фактуру грубой ткани, как будто на голову надели мешок. Второе упражнение... Все почти сначала, где же исходная точка... С какой развилки начать?!
—Будешь еще хамить?
Голос доносился издалека. Сашка видела лицо Портнова будто сквозь множество переплетенных волокон, блестящих, как шелк.
—Стоп, Самохина... Стоп. Я тебя спрашиваю: будешь хамить? Будешь на пары опаздывать?
—Не буду,— сказала Сашка сквозь зубы.
—В последний раз тебе верю,— Портнов усмехнулся.— На завтра готовь задание по активатору — схема на странице три. Будет лучше, если ты постараешься.
===========
Она вышла из института, но не во двор, а на улицу Сакко и Ванцетти. Мостовая блестела, будто натертая маслом. Сашка остановилась под большим фонарем, стилизованным под старину... а может, и в самом деле старинным. За матовыми стеклами медленно колебался огонь и желтой точкой отражался в каждом булыжнике.
Открылась дверь кафе на противоположной стороне улицы. Вышла женщина, одетая не по сезону — в коротком светлом пальто, в легкомысленной кепке с клетчатым козырьком. Когда она ступила на мостовую, Сашка удивилась: как можно ходить по булыжнику на таких высоченных игольчатых каблуках?
Следом из кафе выбрался Денис Мясковский. Прихрамывая, побрел рядом с женщиной, вернее, за ней — как собачка. Сашка наблюдала, заинтригованная: между этими двумя, совершенно непохожими, неподходящими, стремительно разворачивались напряженные, даже взрывоопасные отношения.
Она отступила. В нескольких шагах от фонаря уже начинался полумрак. Сашка остановилась там, где темным проемом выделялся вход в переулок.
—Могло быть и хуже, сам понимаешь,— сказала женщина хрипловатым, почти мальчишеским голосом.
—Не могло,— сказал Денис.
Она стоял в расстегнутом пальто, белый шарф свешивался до земли, как витая веревка.
—Это же начало семестра,— голос Дениса дрожал.— До зачета еще далеко... Это же самое начало семестра!
—Дальше будет труднее,— сказала женщина.
Денис шагнул вперед. Сашка обмерла: он схватил женщину за воротник и вздернул над землей, так что метнулись в воздухе тонкие каблуки; он был выше ее на голову и тяжелее раза в два, женщина в его руках казалась совсем беззащитной — но она и не пыталась сопротивляться.
Прошла секунда. Сашка не успела даже вскрикнуть. Денис, издав странный звук, поставил женщину на мостовую. Обретая равновесие, она все-таки угодила каблуком в щель между булыжниками.
—Простите,— глухо сказал Денис.— Я...
И он вдруг осел перед ней, упал на колени, и Сашке сделалось в десять раз страшнее, чем за миг перед этим.
—Тебя много щадили, Денис,— сказала женщина, пытаясь выдернуть каблук из глубокой щели.
—Не надо!
—Ты можешь им помочь. Ты знаешь, как.
—Я не могу! Я не...
—Можешь, можешь. Твои однокурсники могут. И ты. Посмотри, как работает Павленко. Посмотри, как рвет жилы Самохина.
Сашка вздрогнула.
—Ты помнишь зачет на первом курсе?— женщина говорила легко и даже весело.— Помнишь, что мне тогда обещал?
—Я не могу это выучить!
—Детский сад,— с легким сожалением сказала женщина.— Денис, все в твоих руках. Иди работать.
И, легкомысленно цокая каблуками, она прошла мимо замершего на мостовой Дениса, мимо институтского крыльца, мимо входа в подворотню. Проходя мимо Сашки, повернула голову; у нее было маленькое белое лицо, перегороженное, будто щитом, темными очками.
Сашка никогда не видела ее прежде. Но в этот момент она ее узнала.
===========
Она заварила чай, запарила кипятком бульонный кубик. Отнесла все это в комнату номер двадцать один и, усевшись за пыльный стол, задумчиво раскрыла желтую брошюрку — понятийный активатор. Страница три, схема номер один. Просидев над ней пять минут, Сашка уже не в состоянии была оторвать глаз.
Желтая книжонка, напечатанная на плохой бумаге, была ключом, соединяющим воедино обломки многих головоломок. Она сшивала — грубо, на живую нитку — нелегкий опыт, полученный Сашкой во время учебы, и ее собственные представления о мире — изрядно пошатнувшиеся за последние годы.
Есть вещи, которые невозможно представить, но можно назвать. Получив имя, они изменятся, перельются в другую сущность и перестанут соответствовать имени, и тогда их можно будет назвать снова, уже по-другому, и этот процесс — завораживающий процесс творения — не имеет конца; вот слово, которое называет, и слово, которое означает. Понятие как организм и текст, как вселенная.
Четвертое измерение, «зашитое» в схему, напрочь отбивало чувство времени. Слово было результатом, и оно же — первопричиной любого процесса; перед глазами у Сашки поплыли «ракетки» — медленные яркие искры, какие обычно являются, если резко наклониться или встать на голову. Сашкин чай остыл, бульон покрылся жирной пленочкой, но это не имело значения.
Схема на странице три лежала перед ней, как хрустальная модель термитника. Повинуясь каждый своей задаче, передвигались смыслы, обменивались импульсами, выстраивали иерархию и разрушали ее, чтобы выстроить новую. Сашка взяла себя за волосы; слово «гармония» разложилось на оттенки, как солнечный луч, и сложилось снова — в совершенстве.
—Ну нифига себе!
Она провела большим пальцем по срезу страниц. Активатор не казался очень толстым, он был, как журнал «Юность», который когда-то давно приносила Сашке мама. На каждой странице была новая схема — новая, связанная с предыдущими и последующими, еще одна ячейка в бесконечных сотах Сашкиного понимания. Тому колоссальному полю, что на секунду открылось ее глазам, не было предела и не было конца.
—Какая красота,— прошептала Сашка.
Слова резанули своей неточностью, затертостью, пошлостью. Она мигнула — с ресниц полетели случайные слезы — и попробовала сказать то же самое, не прибегая к привычным словам.
Ветром захлопнуло форточку. Разлетелись исписанные листы бумаги. Сашка тряхнула головой, будто вываливаясь из нирваны. Хотела закрыть книгу, но рука дрогнула. Схема номер три, совершенная до слез, притягивала взгляд, приковывала внимание; «оно само». Оно приходит, накатывает, и остановиться невозможно...
Колоссальным усилием воли она заставила себя захлопнуть активатор. Полетела библиотечная пыль; расслабляться было рано. Предстояло еще задание по текстовому модулю.
Она допила остывший чай. Подтянула к себе учебник, раскрыла первый параграф. Мельком глянула на страницу, заполненную бессмысленными знаками. Зажмурилась — от страха и предвкушения.
Щекотное чувство преддверия. Сейчас начнется. Сейчас.
И Сашка вгрызлась в текст.
Привычка концентрировать внимание, привычка к ежедневному напряженному труду делала свое дело. Сашка плыла, рассекая абракадабру, ясно чувствуя, что озарение на подходе. Еще чуть-чуть...
«Они молча миновали трехэтажный особняк, сложенный из розоватого кирпича, и поднялись на крыльцо между двумя каменными львами — морды их стерлись от частых прикосновений, но правый казался грустным, а левый насмешливым, даже веселым. Львы неподвижно глядели на Орион».
—Привет,— сказал Костя.
Сашка подняла глаза. Костя Коженников стоял на пороге, в руке у него был кусок пиццы.
—Извини,— сказала Сашка.— Мне надо доучить параграф.
Костя кивнул. Когда Сашка в следующий раз оторвала глаза от книги, он сидел за столом напротив, пицца его была съедена. Костя пальцем передвигал на столешнице засохшие крошки — выкладывал узоры.
—Извини,— сказала Сашка.— Заработалась.
—Ага... Наши все работают. Сидят, как мыши, носы в книжки спрятали... Портнов Мясковского сегодня дрючил за упражнения... Что с тобой случилось, а?
—Я расту, как понятие.
—Как что?
—Я понятие. Не человек. Ты тоже, наверное, понятие. Мы все — структурированные фрагменты информации. И мне это нравится все больше, оказывается. Мне интересно быть понятием. Я расту.
Костя смахнул крошки на пол.
—О тебе Егор спрашивал.
—Кто это?
—Это парень с первого курса, с которым ты спала.
—И что же он спрашивал обо мне — у тебя?
—Не у меня. У Лизы.
—В другой раз будет спрашивать — пусть Лиза передаст ему, что я уже не человек. А потому ни с кем не могу спать. Кто видал, чтобы математическая статистика трахалась с первым законом Ньютона?
—Сашка,— сказал Костя.— Послушай... Ты держись. Тебе больше всех достается. Наверное.
—Вовсе нет,— Сашка улыбнулась и сразу же посуровела.— Вот Мясковскому... ему надо как-то помочь.
—У него все-таки Попова куратор. Это немного легче.
—Это не легче, Костя.
Он удивленно уставился на нее через стол:
—Ты так уверенно говоришь...
—Потому что знаю. Извини, мне в самом деле надо учиться. Мне очень-очень много задали.
Костя поднялся:
—Зачем я приходил-то. В деканате сказали, тебе дают повышенную стипендию. Как лучшей студентке.
—Павленко будет в восторге.
—Да,— Костя улыбнулся.— Сашка.
—Что?
Он смотрел на нее почти минуту. Хотел что-то сказать, но так и не смог. Покачал головой, будто прося прощения:
—Нет, ничего... Я пошел, пока.
Он распахнул дверь — и столкнулся, буквально нос к носу столкнулся с Фаритом Коженниковым.
Костя отступил — вернее, отлетел, будто его толкнули в грудь.
—Привет,— сказал Коженников-старший, внимательно разглядывая Костю на пороге — и Сашку в глубине комнаты.— Вы поругались, что ли?
Костя, не говоря ни слова, не глядя на отца, проскользнул мимо него в коридор. Фарит проводил его взглядом. Закрыл за собой дверь.
—Прости, если помешал.
Темные очки, на этот раз опалово-дымчатые, делали Сашкиного куратора похожим на лыжника-экстремала. Он подошел, проверил на прочность колченогий стул и уселся, подобрав полы темного плаща.
—У меня нет этих денег,— сказала Сашка.— Я их выбросила. В лес.
Этажом выше бухал магнитофон. За стенкой бормотал телевизор. Кто-то с топотом пробежал по коридору.
—Я спрыгнула с поезда,— сказала Сашка.— Хотела удрать. Но у меня ничего не вышло, и... Короче говоря, денег у меня нет.
—Я не за деньгами,— сказал Коженников.— Я на них не богатею, как ты можешь догадаться. Это всего лишь слова, которые никто не сказал и уже больше никогда не скажет.
В его очках отражался огонек настольной лампы.
Сашка вытерла слезы тыльной стороной ладони. Слезы злости и облегчения.
—Извините,— процедила сквозь зубы.
—Это ты меня извини. Я пришел и лишил тебя душевного равновесия.
—У меня нет душевного равновесия уже давным-давно... Сегодня я видела Лилию Попову, так вот: нет никакой Лилии Поповой. Это — тоже вы.
Коженников покачнулся на стуле — взад-вперед. Скрипнуло рассохшееся дерево.
—Я права?
—Права, конечно,— Коженников улыбался.— Права. Только, пожалуйста, ни с кем больше своими наблюдениями не делись. Кто я такой... что я такое, давай поговорим потом. Когда ты станешь взрослее.
—Если вы хотите знать,— сказала Сашка очень тихо,— я о вас вообще ни с кем не хочу говорить. Я не хочу даже знать, кто вы... что вы такое.
—Хорошо,— Коженников кивнул, прикрыв глаза.— Согласен... Теперь собирайся, пойдем.
—Куда?!
—Институт предоставляет тебе квартиру. На время учебы, съемную. Тут же, на Сакко и Ванцетти, напротив учебного корпуса. Мансарда. Красивое место.
—Я не хочу,— сказала Сашка неуверенно.
—Да ну. Тебе еще не надоел этот сиротский уют?
Он обвел комнату рукой: три кровати, из них две пустые, под желтыми полосатыми матрацами, и одна, Сашкина, вкось укрытая линялым покрывалом. Облупившийся стул, и еще один, трехногий. Раскрытый чемодан. Захламленные столы. Скомканные бумажки в пыльных углах. Сашке сделалось стыдно.
—Ну...
—Не будем тратить времени. Хозяйка ждет нас в половине восьмого, сейчас семь. Есть у тебя время завтра после занятий таскаться с чемоданами? Нету? Вот и я так думаю. Поторопись.
===========
—Вы были не правы насчет Кости.
Над городом Торпой высилось звездное небо. Поверх крыш восходил Орион. Тротуар и мостовая взялись ледком, даже ветки голых лип поблескивали под фонарями. Сашка шла бок о бок с Фаритом Коженниковым, несла в двух руках два полиэтиленовых пакета. Коженников катил чемодан, маленькие колеса то и дело увязали в щелях между булыжниками. Тогда он поднял чемодан за ручку и понес.
—Костя единственный сумел мне помочь. И вы напрасно... думаете, что он слабак. Он очень хороший, сильный, честный человек.
—Спасибо, что ты так говоришь,— Коженников быстро на нее взглянул.
—Я сама виновата в том, что случилась,— сказала Сашка.— Виновато слово. Одно-единственное.
—Так бывает. Уж кто-кто, а мы с тобой знаем цену словам.
Сашка поскользнулась. Коженников подхватил ее под руку:
—Не падай. Здесь недалеко. Только улицу перейти.
Сашке показалось, что дома на улице Сакко и Ванцетти сдвинулись, склонились к ней, почти соприкасаясь черепицей, оставив только узенькую дорожку под ногами и полоску неба над головой.
—А можно, я отработаю за Дениса?
—Что?
—Если Денис не может... я отработаю за него. А вы... не трогайте его, пожалуйста.
Они миновали здание института. Почти все окна давно погасли — поздно. Светился фонарь перед входом в темный переулок, две бутылки из-под пива вмерзли в глубокую лужу.
—Саш, ты думаешь, я садист?
—Я о вас вообще не думаю.
—Думаешь, я знаю. Не переживай за Дениса. Он честно выкладывается — до черты. Но рано или поздно ему придется понять: если не прыгнешь сейчас «выше головы» — все пропало. Чем раньше он это поймет, тем лучше.
—Я...
—А ты не можешь ему помочь. Ты помогла Косте, потому что любила его. И сейчас любишь.
—Ничего подобного!
—Да. Только вы, два глупых щенка, навсегда упустили свое счастье. И напрасно ты говоришь, будто в чем-то виновата. Его вина — первая и главная.
—Я его не люблю. Я... с ним дружу.
—Ты за него боишься. Любят не того, кто возбуждает, а того, за кого страшно... А этого парня, Егора, ты никогда не сможешь простить.
Сашка остановилась. Пройдя несколько шагов, Коженников оглянулся:
—Почти пришли. Нам туда, где львы... Ты чего?
Сашка молчала. Коженников вернулся.
—Ну, что случилось?
—Он поймет. Когда будет на втором курсе — он все поймет,— сказала Сашка прерывающимся голосом.
—Конечно, поймет. Ну, пошли?
Они молча миновали трехэтажный особняк, сложенный из розоватого кирпича, и поднялись на крыльцо между двумя каменными львами — морды их стерлись от частых прикосновений, но правый казался грустным, а левый насмешливым, даже веселым. Львы неподвижно глядели на Орион.
Коженников позвонил. Открыла женщина лет шестидесяти, поджарая, быстрая. Взяла у Сашки один пакет.
—Мария Федоровна. А это Александра Самохина, Саша. Вот ключи. Возьми.
Два огромных ключа — с тяжелыми головками, со сложными бороздками,— легли Сашке в руку. Как я буду их носить, удивленно подумала она. Разве что на шее, как украшение?
—Светлым ключом открывается входная дверь. Темный — от твоей комнаты. Идем.
Изнутри пахнуло сырой штукатуркой и почти выветрившимися духами. Автоматически включилась маленькая желтая лампочка. Хозяйка куда-то пропала; Сашка со своими кульками поднималась по винтовой лестнице вслед за Коженниковым, тащившим чемодан. Лестница была такая узкая, что чемодан то и дело застревал.
Сашка вертела головой в полумраке. Толстые перила изгибались, как дека старинного музыкального инструмента. Звук шагов отдавался эхом. Они миновали круглое окошечко второго этажа, и здесь Сашка остановилась, будто у нее ноги приросли к ступенькам.
Коженников обернулся на площадке третьего этажа:
—Саша?
—У меня проблема.
—Кулек порвался?
—Нет. Я...
—Поднимайся, вот уже дверь!
Сашка, спотыкаясь, поднялась на третий этаж. В коридоре было темно, Сашка споткнулась о свой чемодан.
—Где-то здесь выключатель,— пробормотал Коженников.— А, вот.
Загорелась лампочка. Сашка хлопнула глазами. Перед ней была узкая дверь, обшитая потемневшим деревом.
—Отпирай.
Ключ нашел свое место легко и без капризов. Тихий щелчок. Дверь открылась. Сашка сама, первая, шагнула вперед и нащупала выключатель.
Она стояла на пороге крохотной, почти игрушечной квартиры. Потолок, у двери очень высокий, кренился, делаясь все ниже, и у окна достигал Сашкиного роста. За окном был крохотный балкончик, увитый голыми виноградными лозами, а еще дальше лежала улица Сакко и Ванцетти, таинственно подсвеченная фонарями.
Направо вела простая белая дверь, за ней виднелась ванная, отделанная чистой розовой плиткой.
—Смотри. Здесь посуда, электрочайник... Смелее, все можно трогать, осваивайся.
Антикварный письменный стол, вернее, бюро — множество полок и ящиков. Ореховая столешница, когда-то закапанная чернилами, а потом очищенная почти полностью. Книжный шкаф. Гладильная доска с маленьким утюгом. Гардероб со множеством вешалок. Часы с боем; вот они скрипнули механизмом и негромко, деликатно пробили восемь.
Сашка, не раздеваясь, опустилась на край новенькой, в меру жесткой кровати с ортопедическим матрацем. Коженников втащил в комнату чемодан.
—Так что у тебя за проблема?
—Мне показалось.
—Не хочешь — не говори.
—Мне показалось,— повторила Сашка,— что я прочитала кусок из...— она запнулась. Портн... Олег Борисович говорил, что в текстовом модуле можно «считать» фрагмент вероятного будущего...
—Дежа вю,— Коженников улыбнулся.— И что ты прочитала?
—Про львов. У входа. Совершенно точно.
—Ну и что?
—Да ничего особенного,— Сашка облизнула губы.— Наверное...— И заговорила неожиданно для себя, быстро, взахлеб.— Вы можете управлять временем. Вы замыкаете его в кольца. Для вас ничего не может быть странного в том, что человек читает... и это с ним случается через час.
—Весь мир — текст,— Коженников пощелкал выключателем в ванной,— в нем женщины, мужчины — все слова...
—Это Шекспир,— сказала Сашка.— Весь мир — театр.
—Каждый судит со своей колокольни. Шекспир сформулировал так. Ты, возможно, скажешь по-другому.
—Я в самом деле могу читать свое будущее?
—Запросто. Когда ты покупаешь билет на поезд — ты не только читаешь свое будущее, ты его формируешь. На билете указано время отправления... Вагон... Место... Это значит, что в наиболее вероятном будущем ты явишься на вокзал, подойдешь к вагону, номер которого пропечатан в билете...
—Вам нравится надо мной смеяться?
Сашка сама удивилась, как беспомощно прозвучал ее голос. Коженников перестал улыбаться:
—Прости. Я не хотел тебя обидеть. Это слишком серьезная тема, чтобы говорить о ней без смеха.
Он положил ладонь на ручку двери, массивную, бронзовую.
—Спокойной ночи, Саша. Я пойду.
Дверь открылась в темноту коридора.
—Фарит...
—Да?
—Спасибо вам,— пробормотала Сашка через силу.— Вы помогли мне... когда я... ошиблась с братом.
—Не за что,— отозвался он суховато.— Что-нибудь еще?
Сашка съежилась от неловкости.
—Эта квартира... мне очень нравится.
—За это не надо благодарить — она принадлежит тебе по праву. До свидания.
И он ушел.
===========
Утром, перед началом занятий, Сашка подошла к Денису Мясковскому. Молча взяв его за рукав, отвела в сторону, к окну.
—Чего тебе?— хмуро спросил Денис.
—У меня такое было,— сказала Сашка.— Я увязла... но потом справилась. Сама.
—Ну ты же не знаешь, что у меня!— Денис нервничал.— Зачем ты говоришь! Ты не знаешь!
—Знаю,— Сашка смотрела ему в глаза.— Знаю, Деня. У Кости тоже такое было. У всех. Делай, как я скажу: не вставай из-за стола, пока не выучишь.
—Тебе легко давать советы!
—Мне не легко, Денис,— Сашка улыбнулась.— Я знаю, что говорю.
Прозвенел звонок на пару к Портнову.
| Следующее
|