|
|||||||||||
|
Вы здесь: Живое слово >> Классика >> Алекс Орлов. Тютюнин против ЦРУ >> Части 7 - 15 |
Алекс Орлов. Тютюнин против ЦРУ |
| Предыдущее |
Части 7 - 15
- 7 -
Домой Тютюнин пришел в одиннадцатом часу. Не очень поздно, да к тому же трезвый.
Каково же было его удивление, когда жена встретила его потоком бранных слов и своей любимой скалкой.
Натренированный Серега увернулся от пары ударов, опрокинул стул и журнальный столик, однако в лоб все же получил.
—Ты что! — завопил он. — Я же трезвый!
—Не важно! — наступала Люба, на практике отрабатывая выпады и развороты.
Пробегая мимо софы, Тютюнин подхватил подушку и что есть силы швырнул ее в жену. От неожиданности Люба потеряла равновесие и со всего маху грохнулась задом об пол.
В шкафу зазвенели рюмки, а снизу шваброй в потолок застучали соседи.
—Сволочь ты, Тютюнин! — крикнула Люба и поползла за оброненной скалкой.
—Да ты объясни, в чем дело?!
—В чем? Еще спрашиваешь, харя твоя бесстыжая?! А любовницу себе кто завел?
—Какую еще любовницу? — опешил Сергей.
—Такую... — Люба шмыгнула носом и достала из кармана кусочек серого картона с телефоном. — Вот, у тебя в кармане нашла...
—А где тут написано, что это любовница?
—Не написано, зато духами пахнет... Ты нюхай, нюхай!
Тютюнин понюхал. Действительно, врачиха Света злоупотребила духами.
—А ты звонить по этому телефону пробовала?
—Это зачем еще?
Люба поднялась с пола, однако Серега на всякий случай все еще держался от нее на безопасном расстоянии.
—Затем, что проверить бы следовало, прежде чем на человека с дубиной бросаться. Тебе это в голову не приходило?
—Не-а, — призналась Люба. — Я маме позвонила, а она сразу сказала — бей его...
Решив не откладывать проверку в долгий ящик, Люба сейчас же набрала указанный номер и, когда ей ответили, переспросила:
—Куда, вы говорите, я попала? В морг?!
В испуге бросив трубку, она отскочила не середину комнаты и уставилась на Сергея широко раскрытыми глазами.
—Говорят — морг, Сереж. Откуда у тебя в брюках морг?
—Да в чьей-то шубе в кармане валялся. Я выбросить хотел, да, видать, забыл.
Чувствуя за собой вину, Люба собрала мужу поздний ужин и, глядя, как он ест, тяжело вздыхала.
—Я завтра с Лешкой и Ленкой его в деревню еду, — сообщил Тютюнин между пирожком и киселем.
—Я знаю, — снова вздохнула Люба. — Лена мне звонила. Говорит, они с Лешкой наследство получили.
—Ничего, и мы когда-нибудь получим, — усмехнулся Тютюнин. — Двухкомнатную квартиру, бывшую кооперативную, и старый проржавелый автомобиль «москвич».
- 8 -
Наутро пришедшего на кухню Серегу ожидал небольшой сюрприз. На столе стоял начищенный до блеска самовар. Тот самый, который он притащил, чтобы сдать на цветной лом.
—Удивился, да, Сереж? — лучась радостью, спросила Люба. — Это я до двух ночи драила медяшку, чтобы тебе приятное сделать.
—Ну чего... — Сергей пожал плечами, не зная, что сказать. Самовар, хотя одна ручка у него отсутствовала, а на корпусе красовались несколько глубоких вмятин, действительно смотрелся очень нарядно.
—И крантик, Сереж, работает! — похвалилась Люба. — А воду я кипятильником закипятила. Садись чай пить.
Серега сел и попил. А перед уходом поцеловал жену, показывая, что за вчерашнее недоразумение зла на нее не держит.
Едва он открыл дверь на лестничную площадку, как на пороге показался любимец его жены — кот Афоня, который отсутствовал дома двое суток.
—О, нашлась пропажа! — всплеснула руками Люба и, подхватив Афоню, потащила его в ванную — купать.
«Ну и хорошо», — неизвестно почему подумал Серега и прикрыл дверь.
Возле подъезда его уже ждал Леха на своем «запорожце» канареечного цвета, с женой Леной на заднем сиденье. Весила она немало, оттого желтая машинка, казалось, вот-вот встанет на дыбы.
—Когда-нибудь я куплю себе другой автомобиль, — бывало, говорил Леха, сидя за стаканом. — Но «запорожца» этого я не продам ни за какие деньги. Веришь, Серег?
—Верю, — обычно говорил Тютюнин, поскольку из личного опыта знал, что не соглашаться с Окуркиным, когда он в таком состоянии, нельзя. В противном случае Леха либо лез в драку, либо начинал рыдать и рвать на себе рубаху. И неизвестно, что было хуже.
—Вот веришь ли, миллион баксов мне давай — не возьму. В руки пихай, а я не продам. Веришь?
В принципе, Леху можно было понять. Он в этот «запорожец» вложил больше сил, чем завод-изготовитель. Окуркин даже взялся лудить весь его кузов, однако, сточив за полгода четыре паяльника, ограничился только днищем.
—Привет, Мишка Квакин! — басом поздоровалась с Сергеем Елена. Она всегда называла его Квакиным, поскольку ее любимой и единственной в жизни книгой была «Тимур и его команда».
Она повсюду таскала ее с собой и даже теперь, сидя на заднем сиденье «запорожца», перелистывала страницы с полуистершимися буквами.
—Пассажирам пристегнуться! — громко объявил Леха, пролезая на свое место. — Начинаем заезд для иномарок в классе «Формулы-1», до деревни Гуняшкино!
Мотор машины задребезжал, застучал, затрясся и, дернув коробку с пассажирами, тяжело поволок ее по асфальту.
- 9 -
До Гуняшкина доехали довольно быстро — часа за три. И за всю дорогу Леху только один раз остановил гаишник.
—А чего это твоя помойка так свистит? — спросил он.
—Так это турбина, — просто ответил Окуркин, не моргнув глазом. Автоинспектор обошел «запорожец» вокруг, однако проверять турбину не стал. Так отпустил.
—А правда, Леха, чего у тебя там свистело? — поинтересовался Тютюнин, когда они уже въезжали в Гуняшкино.
—Да свисток он в трубу запихал, — пояснила Елена. — Взрослый человек, а туда же.
Прокравшись по заросшим лебедой обочинам, «запорожец» остановился напротив скособоченной избы, стены которой поросли мхом, а кирпичная труба, казалось, вот-вот должна была завалиться.
—Ты на дом не гляди, — предупредил Окуркин, выбираясь из машины. — Дом я новый отстрою. Ты смотри, сколько здесь земли — поместье, е-мое.
—И речка близко, — добавила Лена, с кряхтеньем пролезая через узковатую дверь. — Давайте выгружать продукты и лопаты, и сразу приступайте к делу, а то, если вас, алкоголиков, сразу работать не заставить, потом толку мало будет.
—Аче делать-то надо? — спросил Серега, вдыхая полной грудью чистый воздух.
—Сначала погреб разберем. Там у прабабки каких-то солянок понаставлено. А потом лебеду в огороде палками посшибаем — и все, отработали, — сообщил Леха.
—Зачем лебеду-то сшибать? Может, ее косить надо?
—Не надо косить. Просто мне нужно масштаб будущих работ определить.
—Каких еще работ?
—Ну, картошку мы с Ленкой решили посадить.
—В июне?
—А почему нет? Но если не успеем, то в зиму закопаем.
—А в зиму разве закапывают? — усомнился Тютюнин.
—Конечно закапывают, — уверенно заявил Леха. — Слово «озимые» слышал? Осенью сажают, а по весне выкапывают — все просто. Ну, пошли в погреб.
—Сначала костерок мне разожгите, работяги. А то как же я вам обед приготовлю? — напомнила Лена, стоя над узелками со снедью.
Глядя на нее, Сергей подумал, что работу по сшиба-нию лебеды стоило бы поручить ей, поскольку по телосложению супруга Лехи походила на начинающего боксера-тяжеловеса.
—Ладно, сама разожжешь, не маленькая, — отмахнулся Окуркин. — И вообще, давай лучше печку в доме растопим.
—Нет уж, лучше я здесь. Ну его, этот дом — меня там жуть пробирает.
«Жуть пробирает», — мысленно повторил Тютюнин и еще раз взглянул на скособоченную избушку. Теперь он понял, что чувствовал с самого утра или даже со вчерашнего вечера. Пусть не так явно, как сейчас, но это были те же ощущения.
Его пробирала жуть.
- 10 -
Внутри дома было прохладно, если не сказать — холодно. Бревенчатые почерневшие стены не держали тепло и больше напоминали отсыревший камень.
Под потолком, тут и там висели пучки каких-то трав. По углам лежали на полу отшлифованные, похожие на гальку камешки.
—А свет здесь где включается? — поинтересовался Серега.
—Да нет здесь никакого света. Электричество сюда три раза проводить пытались. Сначала после революции, потом в тридцать седьмом и еще в пятьдесят третьем году.
—И что?
—Не дошли. Говорят, болота забирали к себе монтеров.
—Что значит забирали?
—Ну, утопли все.
—Ничего себе сказочки. — Серега нервно засмеялся.
—Да ладно, — успокоил его Леха, — у меня здесь лампа есть керосиновая. Пойдем, она возле печки осталась.
Во второй, довольно просторной, однако такой же мрачной комнате стояла большая печь. Пожалуй, даже очень большая, хотя выросший в городе Серега никогда печей не видел.
—Какая здоровая печка, Лех. Зачем она такая? — спросил Тютюнин, в то время как Окуркин ожесточенно встряхивал лампу, чтобы пропитать фитиль керосином.
—Откуда я знаю — я че, Пушкин? Наверно, здесь эти пекли... караваи.
Среди ухватов и кочерег, стоявших возле печи, особенно выделялась широкая лопата. Такая широкая, что, если бы Тютюнин на нее сел и обхватил коленки, его запросто можно было бы задвинуть в жерло огромной печи. Серега хотел убрать заслонку, чтобы заглянуть внутрь печи, но побоялся.
—Ну вот, — бодро произнес Леха, когда ему удалось наконец разжечь керосиновую лампу. — Теперь полезли в погреб.
—Слушай, а фонарика у тебя нет?
—Фонарика? — Окуркин почесал макушку и хмыкнул. — Действительно, нужно было фонарик прихватить. Но тут уж ничего не поделаешь. Пока попользуемся лампой.
—А это что такое? — спросил Тютюнин, указывая на ржавую цепь, которая одним концом крепилась к вбитой в стену скобе, а вторым заканчивалась на ржавом ошейнике с клепкой вместо замка.
—Да хрен его знает. Может, старушка здесь собачку держала.
—На такой цепи не то что собачку, медведя можно держать, — заметил Тютюнин.
—Слушай, Серег, остынь. Откуда я знаю — я ж не Пушкин. Пошли лучше в погреб.
В погреб пришлось спускаться по скрипучей лестнице, которая, казалось, вот-вот обрушится.
—Не бойся, я уже на земле стою! — крикнул откуда-то снизу Леха, и в темноте заметался огонек его лампы.
Вскоре и Тютюнин закончил долгий спуск, а когда посмотрел вверх, то не обнаружил там светлого квадрата.
—Неожиданно, да? — спросил довольный Леха. — Я когда здесь первый раз был, так чуть не обделался. Это обманный эффект такой.
—Оптический? — уточнил Серега, у которого по физике в школе случались четверки.
—Ну ты спросил! Пойдем лучше, я тебе магазин покажу.
Леха повернулся и пошел по какому-то туннелю. Тютюнин, чтобы не отстать, поспешил за ним.
—Вот, смотри! — Леха осветил лампой старые деревянные полки, на которых стояло множество склянок с самым разным содержимым.
—И что же это такое? На варенье не похоже.
—Конечно не похоже. Это бабулины притирки, мази, настойки и прочая природная аптека.
—А зачем ей так много нужно было? Она что, сильно болела?
—Ты, Серег, в не правильном направлении мыслишь, — с наставительными интонациями произнес Окуркин. — Ты бы лучше поинтересовался, на чем эти травки настаивались.
—Неужели все это? — От промелькнувшей догадки Тютюнину стало теплее.
—Да, Серег, все это или почти все настояно на чистейшей деревенской самогонке. Так что нам тут работы непочатый край.
—Здорово! Вот только закуски нет.
—Закуски нет — тут ты прав. Но если б Ленка заметила, что мы с собой харчи потащили, расправа была бы скорой и жестокой.
Леха приподнялся на цыпочки и снял с полки приглянувшуюся ему трехлитровую бутыль.
—А как же ты за руль потом сядешь? — вспомнил Тютюнин.
—Да пока мы с тобой траву рубить будем, все выветрится. А когда пообедаем, вообще следа не останется. И потом, чего бояться — у меня ж в «запорожце» турбина!
- 11 -
При свете керосиновой лампы содержимое трехлитровки светилось как янтарное. Леха открыл пластмассовую крышку и дал Сереге понюхать.
—О-о! — протянул Тютюнин. Он был приятно удивлен тонким фруктовым запахом, поскольку ожидал чего-то совершенно другого. Им с Лехой приходилось пить такие вещи, что врачи из «скорой помощи» только удивлялись, как пациенты к их приезду еще оставались живы. А тут — сюрприз. Дивный фруктовый аромат.
—Из банки, что ли, будем? — спросил Тютюнин.
—Ну зачем из банки? Это харчи принести сложно, а стаканчики — вот они!
С этими словами Леха движениями фокусника открыл с легким щелчком два раскладных стаканчика.
—Попрошу наполнить, — сказал он, подставляя стаканы, и Серега налил из банки по первой порции. Затем вернул ее на полку и принял от Лехи стопочку.
—За что пьем?
—За удачное начало рабочего дня! — провозгласил Леха. — И чтобы Ленка не дозналась. Ну, поехали...
Оба друга одновременно опрокинули свои порции и, следуя традициям школы, выдохнули пары.
—Хорошо пошла, — заметил Тютюнин.
—Лучше не бывает. И закуски никакой не надо.
—По второй?
—Не возражаю...
—Стоп! А где банка? И где полки? Где все, Леха?
Тютюнин огляделся и понял, что находится в ярко освещенном помещении с неясно очерченными стенами. Они как будто состояли из утреннего тумана.
—Какая-то хреновина, Серег, — подал голос Окуркин.
—О, и ты здесь! А я думал, это только мой глюк.
—Видать, общий, — сделал вывод Леха.
Неожиданно прямо из туманной стены выплыл какой-то размытый осьминог. Он подплыл к Сереге с Лехой поближе и издал нечто похожее на «бу-бу-бу».
—Мама родная! Кажись, опять «белая» началась! — страшным шепотом произнес Леха.
—Не болтай. Одновременно у двоих «белая» не бывает, — не слишком уверенно заметил Сергей.
Между тем осьминог принял обличье шара, и вокруг него закрутились шарики поменьше, которые теснили друг друга и обступали Леху и Сергея со всех сторон.
—Бу-бу-бу-бу? — пробубнил самый большой шар.
—Он чего-то спрашивает, Серег.
—Вроде да, — согласился Тютюнин. А затем его осенило:
—Так это ж инопланетяне, Леха! Собратья по разуму!
—А как мы к ним попали? — спросил Окуркин, испуганно косясь на наплывавший прямо на него шарик. Лехе даже показалось, что он слышит смех.
В прошлом году, когда его забрали прямо с попойки в гараже и отвезли в «дурку», он тоже слышал смех.
«Неужели опять «белая»? — в страхе думал Окуркин. — Завяжу! Честное слово завяжу!»
Большой шар попытался сказать что-то еще, а затем превратился в красный пластмассовый стул. Из стула перетек в зеленое яблоко с синими листочками и, наконец, принял обличье толстого китайца в шелковом малиновом халате.
Маленькие шарики сейчас же превратились в дюжину шумных китайчат, и те забегали по дощатому полу просторной беседки, стенами которой теперь служили увитые плющом деревянные решетки.
—Как сложна аднака на вас настроица. Уй как сложна! — произнес китаец и, подойдя к Сереге, потрепал его по щеке. — Хароший панарепа! Большой панарепа! Вкусный панарепа!
Затем то же самое он проделал с Лехиной физиономией и также остался ею доволен.
—Тебя мы кушать сегодня, — пообещал китаец Окур-кину. — А его — завтра! — добавил он, указывая на Серегу.
Услышав это, китайчата радостно заулюлюкали и стали собираться вокруг Лехи.
—Ну-ка, минуточку, уважаемый, — откашлявшись, начал Серега. — Мне кажется, здесь какая-то ошибка. Мы с приятелем никакие вам не панарепы. Мы люди. И, если уж на то пошло, мы граждане Российской Федерации...
—А-а, — закивал китаец. — Твоя хочет съели сегодня, а его, — тут он указал на Леху, — скушали завтра?
—Не совсем так. Просто мы попали к вам случайно и еще не знаем, какие здесь порядки. Хотелось бы услышать ваше имя. Вот меня зовут Тютюнин Сергей. Моего друга — Алексей Окуркин. А как вас зовут?
—Я хочу твоя кушать, — расплываясь в счастливой улыбке, произнес китаец, словно не слышал вопроса. Затем он нежно дотронулся до Серегиного локтя и певуче произнес:
—Хочу кушать твоя сейчас...
Окуркин и Тютюнин переглянулись.
—Это людоеды какие-то, — пришел к выводу Леха. — А давай им наваляем, чего с ними разговаривать? Сейчас я этому толстому в пятачину дам.
—Постой, — одернул его Серега. — Неизвестно, сколько их тут вокруг сшивается. Нужно попытаться с ними договориться, Восток — дело тонкое.
—Моя хочет кушать, — произнес китаец и, схватив Серегу за рукав, потащил за собой.
—Ну-ка стоять! — закричал Окуркин и рванулся на выручку, однако милые, похожие на кукол китайчата неожиданно преобразились, и их стальные, с крючьями вместо зубов челюсти защелкали у Лехи перед носом.
Тот в ужасе отпрянул, а его друг Тютюнин принялся отбиваться от настойчивого китайца. Однако это было не так просто. Людоед оказался таким сильным, что старания Тютюнина больше походили на трепыхание мотылька в лапах льва. Поняв, что гибель близка, Серега заорал, как раненый Тарзан, и этим вывел китайца из себя.
—Ну пачиму твоя шуметь, а?! — строго спросил тот. — Ничего не больна — твоя понимаешь? Ничего не больна. Твоя засыпать, а мы кушать.
—Вы не имеете права меня есть! Я член профсоюза! Я не хочу умирать, у меня жена Люба дома осталась!
—Пачиму твоя шуметь, а? — снова принялся за свое китаец. — Твоя же мамбаца пил? Зачем пил мамбаца, если не хочешь твоя кушать мы?
—Так... эта хреновина мамбацей называлась? — перестав шмыгать носом, спросил Серега.
—Мамбаца, — кивнул голодный китаец. — Если попил, стал мой панарепа. Хороший панарепа. Вкусный панарепа... Я на твоя настраивался, много сила потерять, детки тожа кушать нада, а твоя почему не хотеть?
—Прости меня, Серега, это я виноват! — прорыдал Окуркин из угла беседки, куда его загнали зубастые китайчата. — Старушка меня подставила-а! Предложи ему выкуп, Серега! Слушай, хунвейбин, забирай мой «запорожец», у него днище луженое! Только нас отпусти!
—А «запорожца» хароший панарепа? — тут же заинтересовался китаец.
—Хороший, хороший, — закивал Тютюнин. — Железный, крепкий, ты на нем до пенсии кататься будешь...
—Нет, моя мяса нада. Мяса панарепа.
—Тогда колбаски! — дрожащим голосом произнес Серега. — Вкусной колбаски, панарепистой. Костей в ней нет, только чистое мясо. Твоя любить мясо, хунвейбина?
—Где твоя колбаски?
—Моя колбаски дома. Отпусти меня домой, и мы с Лехой тебе дадим колбаски.
—Сыкока колбаски? — спросил китаец и по-собачьи склонил голову набок.
—Столько, сколько мы сами весим — кило в кило.
—Харашо. Будем твоя вешать.
В ту же секунду китайчата сбились в кучу и, задымившись белым туманом, превратились в старые складские весы, какие Сереге доводилось видеть на овощной базе.
—Твоя вставать, — сказал китаец. Тютюнин повиновался. Хунвейбин защелкал грузиками, толкая их туда-сюда, а затем объявил:
—Сто пятьдесят кило.
—Врешь, — не удержался Серега. — Всегда семьдесят пять было.
—Моя ошиблась, — ответил китаец и смущенно заулыбался. — Семьдесят семь... Теперь давай Леха мерить.
Едва передвигая ноги, Окуркин взобрался на весы и попытался улыбнуться, от чего его щека задергалась.
—Семьдесят кило — ровна, — сообщил китаец. Едва Окуркин сошел с весов, как те снова превратились в дюжину детишек неопределенного пола.
—Твоя пиши адрес, — велел китаец и материализовал, снова прямо из воздуха, кожаную папку с листом бумаги и авторучку. — Твоя пиши подробна.
—Не беспокойтесь, я вас не обману, — заверил Серега и, собравшись с мыслями, вывел первые строчки: «Планета Земля, Российская Федерация...»
Потом написал город, улицу, дом и квартиру. А под конец добавил: «К Сергею Тютюнину насчет колбаски».
Поставив точку, он вздохнул и отдал документ китайцу.
—Харашо. Скора приеду, — сказал тот и, сложив лист вчетверо, спрятал его куда-то под халат. — Однака идите.
—А куда теперь идти? — уточнил Тютюнин. — Где тут аэропорт или вокзал какой?
—Твоя вокзал не нада. Твоя прямо идти и сразу домой.
Поняв, что от китайца большего не добиться, Сергей и Леха быстро ретировались из беседки и оказались в большом запущенном саду, погруженном в уже знакомый им молочный туман.
—Тихо как, Серег. Ты чего-нибудь слышишь?
—Нет. Похоже, обманул нас хунвейбин.
—А то, что вокруг нас, оно есть или как? В этот момент Тютюнина ужалил какой-то гнус, и он громко вскрикнул.
—Думаю, что есть, Леха. Смотри, как натурально здесь гады кусаются. — Тютюнин потер укушенное место.
—А чего же они мне в прошлом году все это за белую горячку выдавали, а? Я ведь им верил, Серег, докторам этим.
—Ладно. Пошли прямо. Может, хоть на кого наткнемся — дорогу спросим.
—А куда дорогу?
—Домой. Если нормально вернемся, я, Леха, пить навсегда брошу.
—Ага, Серег. И я тоже.
И друзья шагнули в наплывающие волны тумана, которые поглотили их целиком, словно никого здесь и не было.
- 12 -
Снова оказавшись в погребе, Окуркин и Тютюнин, не сговариваясь, рванули к выходу и, едва не столкнув друг друга с лестницы, выбрались наверх.
При этом каким-то необъяснимым образом Леха все же успел прихватить с собой трехлитровую бутыль — сказалась приобретенная и укрепившаяся в нем привычка.
Оба героя выскочили на крыльцо избушки и скорым шагом направились к «запорожцу».
—Эй, вы куда? — удивилась такому их поведению кашеварившая у костра Лехина супруга.
—А? — Окуркин остановился и только сейчас стал понимать, где он находится.
—Чего это у тебя в руках, Алексей? — сразу поинтересовалась жена. — Самогонка, что ли?
—Какая самогонка? — Знакомые подозрения стали приводить Леху в чувство. — С чего ты взяла, Лен? Это ж бензин, семьдесят второй.
—Ага, бензин, — поддержал друга Тютюнин, который на воздухе тоже малость проветрился. — Мы его в багажник поставим и сразу обедать.
—Какой там обедать? Вы еще траву не поваляли.
—А разве не поваляли? — спросил Серега у обнимавшего бутыль Окуркина.
—Вроде нет, — ответил тот.
—Тогда нехорошо получается. Клади бензин, и пойдем валять.
—Ага, — тупо кивнул Леха.
Пока эти двое, словно деревянные куклы, устанавливали бутыль в багажник машины, Елена внимательно за ними следила.
—А ну подойдите ко мне, — приказала она. Серега с Лехой повиновались. Спорить с женщиной, похожей на боксера, было небезопасно, — Теперь дыхните! Окуркин — первый.
И без того не особенно хорошо выглядевший Леха побелел как мел, однако сделал шаг навстречу своей любимой и коротко дохнул.
Серега на всякий случай зажмурился. Он не любил смотреть, когда кого-то избивают.
Впрочем, расправы не произошло.
—Теперь ты, Мишка Квакин.
Тютюнин честно дохнул и посмотрел на Елену. На ее лице отражалась напряженная работа мысли, притом всего одной. Так и не сумев определить, в чем состоит противозаконность поведения мужчин, Елена их отпустила, и Сергей с Лехой принялись за работу.
Они ожесточенно махали палками, сбивая созревшие макушки лебеды, и эта работа доставляла им смутную радость.
В голове у обоих была удивительная пустота, которая защищала их от страшных воспоминаний.
—Эй, хватит! Хватит, я сказала! — закричала Елена, когда увидела, что вошедшие в раж работники принялись вслед за травой крушить покосившийся забор.
—Нет, вы точно чего-то нажрались, а, Окуркин? — спросила Елена, когда Леха и Сергей, оставив колья, уселись возле костра.
—Че? — переспросил Окуркин, и супруга, заглянув ему в глаза, не нашлась что сказать.
—Ладно, обедать будем.
Достав из пакета тарелки, Елена налила работникам горячего супа, и те принялись за еду.
—Эй, вы куда спешите, он же огненный! — предупредила Елена. — Нет, ну вы сегодня точно чоканутые...
- 13 -
Домой возвращались молча. Леха рулил словно робот, не совершая ни единой ошибки и не нарушая правил, однако инспектор ГАИ их все равно остановил.
—Нарушаем, гражданин водитель, — произнес он, нагибаясь к окошку.
—Кто? — тупо спросил Леха, и хитрая улыбочка на лице гаишника разом исчезла.
—Где? — в свою очередь произнес он.
—А вы, товарищ майор, китайцев здесь не встречали? — вклинился в разговор Тютюнин.
—А какие они из себя?
—Один толстый, — начал вспоминать Леха, — а остальные маленькие.
—И сколько этих, которые маленькие? — совершенно серьезно стал уточнять майор.
—Примерно двенадцать штук.
—Понял. Предупрежден, значит, вооружен... Счастливого пути.
Гаишник козырнул, и «запорожец» поехал дальше.
—Какой-то он странный, — оглядываясь назад, заметила Елена.
—Да нет, — возразил ей Леха. — Просто человек хороший...
До города они доехали без проблем и подкатили к гаражу еще засветло. Пока Окуркин ставил машину, Тютюнин ожидал его, сидя на старой покрышке.
Леха запер гараж и присел рядом с Серегой.
—Как ты думаешь, это были инопланетяне? — спросил Окуркин.
—Может, и инопланетяне, — пожал плечами Тютюнин.
—А зачем они нас похищали?
—А они нас похищали?
—Конечно. С полстакана настойки я еще ни разу никуда не перемещался. Только два раза в больницу — было дело. Но там же все люди были — и санитары, и врачи.
—Может, им нужна была информация? — предположил Серега.
—А какая у нас информация? Мы ж не депутаты какие-нибудь.
—Это да.
Вскоре в сопровождении Елены появилась жена Тютюнина.
—Вот, Любаш, передаю тебе из рук в руки, — прокомментировала Лехина половина. — Какие-то они квелые, но вроде ничего не пили.
Люба забрала Сергея, и они ушли. А Леха еще какое-то время сидел на покрышке, а потом спросил:
—Лен, а ты НЛО хоть раз видела?
—А к чему это ты?
—Да так просто. — Леха поднялся с покрышки и махнул рукой. — Ладно, пошли лучше домой.
- 14 -
Наутро Сергей Тютюнин чувствовал себя в общем хорошо, если не считать некоторой слабости и желания чего-нибудь сделать по дому.
Желание это было таким сильным, то Тютюнин починил подтекавший кран и помыл четыре тарелки, чем вызвал у супруги сначала радость, а затем настороженность.
—Давай сходим на воскресную дневную пьесу, — неожиданно предложил Серега, сам не зная почему.
—А... — В первое мгновение Люба растерялась, потом спросила:
—А это где?
—Тут недалеко, через четыре остановки народный театр есть. Называется как-то... «Цитрамон» вроде.
—Цитрамон, Сережа, это таблетки.
—Нет, таблетки — это анальгин. А, вспомнил — «Центурион»! В двенадцать часов там представление начинается.
—Ну давай, — согласилась Люба. — А кто поет?
—Да никто не поет. Пьеса там.
—Ну пускай пьеса. Я тогда свой сарафанчик новый надену. Который с петухами. И подкрашусь — мне мама такой обалденный набор косметики достала — закачаешься.
Через какие-нибудь полтора часа Люба была готова. Весь набор дареной косметики присутствовал на ее лице.
—Ну как? — спросила она, выходя на середину комнаты. Сергей не успел ничего сказать, поскольку кот Афоня, не признав хозяйку, сорвался с нагретого кресла и, пробив на окне сетку, спрятался на балконе.
—Ой, Афоша, что это с тобой? — забеспокоилась Люба и хотела проникнуть на балкон, однако перепуганный кот вскочил на перила и был готов прыгнуть вниз, лишь бы не достаться ужасному чудовищу.
—Наверно, ему кошку надо, — по-своему истолковав поведение кота, заметила Люба и, подхватив сумочку, последний раз глянула в зеркало. Ее боевая раскраска идеально гармонировала с петухами на сарафанчике, и Люба осталась собой довольна.
Серега нарядился в бежевые хлопковые штаны и рубашку, которую он не надевал, наверное, года три. А потом еще побрызгался одеколоном.
На улице стояла отличная погода. Было солнечно, но не очень жарко. Картину портила только пенсионерка Живолупова, которая, прячась за кустом сирени, бросала в соседских собак мелкими камешками.
Бросила она и в Серегу, однако он сделал вид, что не заметил, и это Гадючиху очень задело.
Проехав в полупустом автобусе, Люба и Сергей успели к двухчасовому представлению. Театр располагался в бывшем доме пионеров. На его афише значилось: «Отелло».
—Это я помню, — оживилась Люба. — Это из мультика Маугли: «Отелло промахнулся! Отелло промахнулся!»
—Ладно, давай скорее, а то еще билетов не хватит.
Возле кассы к ним подошел синюшный мужик, который показался Сереге знакомым. На этот раз он выглядел еще более побитым и один глаз у него был полностью закрыт фиолетовым синяком.
—Не желаете сделать ставочки на исход спектакля? — бодро спросил он.
—А какие же тут могут быть варианты? — удивился Сергей.
—Как это какие? — Маклер усмехнулся. — Ты содержание знаешь?
—Нет, — честно признался Тютюнин.
—Ну вот. Ты ж не можешь сказать, кто кого задушит, Отелло — Дездемону или Дездемона — Отелло. Или, может, Яго их обоих порешит. Так что вариантов много.
—Не, — замотал головой Тютюнин. — Нам этого не надо. Ты вон в прошлый раз все деньги пропил.
—А я больше не буду.
—Сказали же — вали отсюда! — вмешалась Люба.
Спорить с женщиной, тем более такой уверенной, как Люба, букмекер не стал и, тяжело вздохнув, отошел в сторону.
Тютюнины купили билеты и прошли в зал, в котором уже сидели зрители — человек восемь.
—Чего-то пусто, Сереж, — пожаловалась Люба.
—Зато просторно.
Актеры не стали дожидаться полного аншлага и начали спектакль. Серега сразу задремал, а Люба, напротив, прониклась знакомой атмосферой латиноамериканских сериалов и даже немного поплакала.
«Завтра на работу, — сквозь сон думал Серега. — Интересно, как там Фригидин? Отмочили его или он еще слипнутый?»
Время от времени, когда Люба толкала его в бок, Сергей просыпался и произносил: «Ух ты!» Затем снова погружался в липкую дрему.
Окончательно он проснулся, лишь когда Отелло, Дездемона и Яго запели примирительную песню.
Люба заливалась счастливыми слезами и сморкалась в платок, а Серега чувствовал себя отдохнувшим и подумал, что правильно сделал, отправившись в театр.
- 15 -
Ранним утром, когда будильник Сергея Тютюнина только собирался зазвенеть, на другом конце города, возле парка Зрелых пионеров, случилась природная аномалия.
Кусты возле вагончика паркового сторожа вдруг подернулись туманом, который закрутился в тугой жгут и превратился в молодое голое деревце.
Деревце задрожало ветвями и выпустило листочки. Затем оно покрылось белыми цветами, которые тут же облетели, но только из одного из них начал стремительно расти плод.
Из-под дощатого настила, на котором стоял домик с метлами и лопатами, медленно выполз сторож. Он не помнил, как оказался под домиком, однако не придал этому значения. Подобное случалось и прежде.
С трудом поднявшись с четверенек, сторож посмотрел мутными глазами на увеличивающийся плод и сказал:
—Тоже мне мичуринцы...
Затем повернулся и на полусогнутых ногах поплелся в сторожку, чтобы вооружиться лопатой. Когда же он вернулся, то не обнаружил никакого дерева.
И снова не удивился. Такое с ним тоже случалось.
—Ох, — вздохнул сторож и запустил пальцы в нечесаную бороду, в которой было полно сухих листьев и выброшенных трамвайных билетов. Выпить хотелось так же сильно, как и накануне вечером.
—Ох, — вздохнул кто-то рядом. Сторож повернулся и увидел своего двойника. Один в один. И, хотя он давно не смотрелся в зеркало, сразу себя узнал: так страшно — на его памяти — никто никогда не выглядел.
—Ты кто? — спросил сторож и несильно ткнул двойника черенком лопаты.
—Ты кто? — повторил тот.
—Я — Палыч.
—Я... Палыч...
—Ну и хрен с тобой, — махнул рукой сторож и, положив лопату на плечо, заковылял в сторону пруда, где не так давно закопал несколько пустых бутылок. Теперь пришло время их достать.
Его двойник постоял на месте еще какое-то время, несколько раз повторил фразу «я — Палыч» и отправился к выходу с территории парка.
Несмотря на ранний час, перед воротами стоял крупный лысый мужчина и рассыпал голубям зерно.
—Я хочу быть с вами... Вы так красивы... Я хотел бы всегда кормить вас... — говорил лысый, тем самым подтверждая, что утро — время птиц и сумасшедших.
Двойник сторожа понаблюдал за кормящим голубей человеком и, раздувшись до его размеров, проскрипел:
—Я хочу быть с вами... Вы так красивы... Я хотел бы всегда кормить вас...
Получилось не слишком похоже. Двойник лысого толстяка немного потренировался и двинулся вдоль парковой ограды.
Он долго шел, никого не встречая, пока не увидел остановку троллейбуса, под козырьком которой стояла юная проститутка.
У нее были точеные ножки, обесцвеченные длинные волосы и свежий фингал под правым глазом.
Двойник толстяка задержал на ней свой взгляд и, остановившись, произнес:
—Я хочу быть с вами, вы так красивы, я хотел бы всегда кормить вас...
—Че-о-о? — угрожающе протянула проститутка и достала из сумочки кастет. — Повтори, чего ты сказал!
—Я — Палыч.
—Пошел вон, козел, пока я тебе рога не поотшибала.
Мимо проехали две машины, потом показался троллейбус. Девушка убрала оружие и, как только двери открылись, заскочила внутрь.
Двери зашипели, и троллейбус уехал.
Двойник лысого издал шипение, имитируя закрывающиеся двери, а затем вздрогнул и уместился в узкую фигурку увиденной девушки. Под глазом проявился живописный синяк. Мгновение спустя с легким хлопком материализовалась из воздуха сумочка.
Девушка задумчиво постояла, вспоминая, чего еще не хватает, потом потерла двум пальцами — и на ее ладонь лег кастет.
—Я — Палыч, — произнесла она неженским голосом и, убрав кастет в сумочку, зашагала дальше — к центру города.
| Следующее
|