4. Нехоженые поля
Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то перепоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состареешься, то прострешь руки твои, и другой перепояшет тебя и поведет, куда не хочешь.
Иоанн. 21, 18
В ночь с субботы на воскресенье в палате, где лежала Анжела, умерла женщина. Суета с этим связанная, разговоры, что они все тут приговоренные, привели к тому, что когда Сергей в воскресенье появился, он не узнал Анжелу, она уже была сама готова умереть. Тот маленький прорыв в нужном направлении оказался временным. И сразу же появились все симптомы, что она попросила таблетку, и до самого вечера то приходила в себя от дурмана, то снова проваливалась.
Да, в обед приходила мама Анжелы, и как всегда за старое, причитать. Сергей чуть ли не силой вытащил ее в коридор.
—Прекращайте сейчас же. Или Вы не видите, что добиваете ее? Два дня Вас не было, она даже улыбалась, она захотела жить. А тут как назло — женщина умерла, Вы причитаете.
—Сергей, если бы ты лучше за ней смотрел, чем бегать по бабам, может и не довели бы до такого.
—Что Вы несете?
—А что не так? Будто я не знаю, что твоя любовница каждый день тебя отсюда забирает.
—Ну еще и это скажите Анжеле. Но если Вы там снова голосить начнете, я своими руками Вас задушу.
—Говорила я Анжеле, чтобы смотрела, кого выбирала. Выбрала, называется, убийцу,— теща махнула рукой, правда, больше не причитала при Анжеле.
==========
В понедельник Борис позвонил Полине.
—Привет, Полина! Да, Борис. Не узнала, что ли? Выйди на три минуты на проходную.
—Борис, по-моему, это лишнее.
—Нет, Полина, мне надо тебе сказать несколько слов. И все.
Через несколько минут Полина вышла на улицу. Борис стоял и смотрел на деревья, на небо, на весь этот мир, будто пытался понять, что же он не может просечь, понять, принять, чтобы только ему самому стало жить хоть чуть легче. Вчерашний разговор с Надей он хоть и был тяжелым, но очень необходимым для Бориса. По крайней мере, очень многое стало на свои места. Особенно, что касается его отношений со всеми женщинами, и самое главное, что Надя ведь была абсолютно права, что, что бы она ни говорила, как бы его ни оскорбляла, он по первому ее зову пошел бы к ней. Потому что она умная, она понимает, она его не боится. Может быть, даже считает себя выше его, но в любом случае, не понятно за что, благодарна. И только поэтому шанс нормально начать с нею жить несоизмеримо выше, чем с той же Жанной, не говоря уже о Кате. Теперь надо решить вопрос с Полиной. А тут и она, появилась в поле его зрения.
—Привет,— улыбнулась она.— Чем обязана такому визиту?
—Полина, у меня есть к тебе очень маленький разговор,— он остановился, заметив, как улыбка стала исчезать с лица Полины. Поэтому он сразу заверил:— Полина, подожди, я еще ничего такого не сказал, чтобы можно было на меня обижаться. Я знаю, что тебя обидел. Мало того, что не извинился, так начал еще с дурацкими предложениями приставать. Так вот, я прошу у тебя прощения за ту пятницу, за тот концерт перед Надиным подъездом и первый, и второй. У меня, конечно, нет достойных оправданий за все эти свои поступки, но я прошу снисхождения. Ты же знаешь, что не всегда можно контролировать себя и свои поступки, поэтому каюсь, я был в состоянии аффекта. Я знаю, что словами нельзя ничего исправить. Но в любом случае, я так благодарен тебе за то время, что мы с тобой были. Спасибо тебе!
Полина смотрела внимательно на Бориса и молчала. Она-то думала, что он придет снова приставать со своими предложениями о разводе. Тем более, сейчас Полине, когда тут началось как раз то, что ей казалось нужным, видеть его совсем не хотелось, но таких разговоров от Бориса она не ожидала. Тем более что Борис продолжил:
—Полина, ты, наверное, знаешь, что сейчас я один. Но в любом случае, ты можешь даже не отвечать. Я хочу только сказать, что больше не настаиваю на своем предложении, потому что оно тебя поставило в тупик, да и сейчас висит, не скажу, невыносимым грузом, но в любом случае висит. Я хочу, чтобы ты сняла этот вопрос о моем предложении жить вместе. Я не требую от тебя ответа ни сейчас, ни после того, как я уйду. Не знаю, как сложится дальше наша жизнь, но в любом случае, если даже захотим возобновить что-то между нами, нам придется начинать все сначала. И еще. Не знаю, как это будет тебе, как ты этим распорядишься, но все равно я хочу тебе сделать подарок, до твоего дня рождения еще далеко, но в любом случае это мой подарок на твой день рождения,— Борис вынул из кармана коробочку, и протянул ее на открытой ладони. Коробочка была запакована.
—Что там?— спросила Полина.
—Цепочка и кулон,— улыбнулся Борис.
Полина взяла коробочку, поцеловала Бориса в щеку и сказала:
—Спасибо!
—Не держи на меня зла, и не обижайся.
—Постараюсь.
—Вот и все, что я хотел тебе сказать.
—Борис, все наладится,— тяжело вздохнула Полина.— Будем надеяться, что удастся выбраться с минимальными потерями.
—Я тоже так думаю. Прорвемся. Я пойду. Счастья тебе!— Борис развернулся и пошел к машине, которая была припаркована на стоянке у «Пилигрима».
Полина проводила взглядом Бориса, который так и не оглянулся, пока не дошел до своей машины, и только оттуда, увидев, что она еще смотрит на него, помахал ей рукой.
«Ну и что это значило? Похоже, он приходил прощаться. Хотя ему это и не сильно нравится, но приходится. Наверное, Жанна что-то там творит с ним, что он начал одумываться, ликвидировать переборы и заглаживать вину. Жанна. Кстати, а я ведь так с ним и не рассталась. Как она мне сказала, не бросай его хотя бы три месяца, так я и держусь. Хотя сегодня я не могу сказать, что мы попрощались навсегда. Он сделал вид, что прощается, в надежде на то, что я могу вернуться к нему. А вот те решения уже и будут решающими. Так что у меня есть вариант, куда и к кому можно будет уйти. Или не надо даже об этом думать? Ведь все пока получается как нельзя лучше. Правда, Олег, хоть и отдохнул, но сегодня так просил, чтобы я захотела, чтобы он поработал. Ему так легче, ведь так он выполняет мое пожелание, а иначе, он будет думать только о том, чего же я его попрошу, как он себя перегибать будет через коленку, и как будет мне мстить потом. Я хоть палку не перегибаю. Хотя, и это трудно оценить. Ведь в какой нормальной семье разговаривают всю ночь про всех других женщин и мужчин в их жизнях?
Так, и все же, Борис. Про кулон и цепочку придется рассказать Олегу. Скажу, что приходил прощаться, подарил подарок на будущий день рождения. Ну и расстались. А вот считаю ли я его до сих пор виноватым передо мной? Даже не знаю. Не определилась еще, да и не до того мне сейчас».
==========
—Ну вот и все,— сказала Жанна,— теперь мы совершенно в одинаковом положении.
—Что случилось еще?— спросила Надя.
—Анжелу отправили домой. И больше моя помощь не нужна. Медицина опустила руки, Анжела тоже, и я.
—Но жизнь продолжается.
—И мы будем вынуждены подстраивать себя под эту жизнь.
—А почему не жить?
—Правда, ничего не хочу.
—Жанна, я в первый раз тебя такой вижу.
—Обычное состояние для меня в твоем возрасте. Противная надоевшая работа, нелюбимый муж, сама себя считала большим недоразумением. Кстати, ты сегодня сильно домой спешишь?
—Могу и не спешить, надо только позвонить маме.
—Позвони, работы ведь никакой, жарко. Поехали на речку.
—Поехали.
Они обе позвонили по домам, сказали, что будут поздно. Собрались быстро и через сорок минут уже выезжали из города. Жанна притормозила у дороги, показала на лесные насаждения, сказала:
—Вот тут мы с Сергеем в первый раз были вместе. Совсем другая жизнь была, совсем другие мы были,— Жанна снова нажала педаль газа, но продолжила:— Может, зря я ему навязалась? Надо было проехать мимо, и ничего не было бы. Я бы и не знала, что есть такая Анжела. И не знаю, может, можно было больше сделать. Но ведь своя рубашка гораздо ближе к телу. Я наслаждалась жизнью, черпала большой ложкой, как говорит Сергей, хотела все и сразу. Почувствовала кайф от этого состояния, когда все можешь. И вдруг наелась.
—Увидела последствия своих действий?
—Ну да, почти. И самое главное результат: то было только мне плохо, а теперь всем, кто со мной пересекся за это время.
—Не всем,— улыбнулась Надя.
—Но исключения только подтверждают правило.
—А с другой стороны, если и было плохо, потом чуть ухудшилось, чтобы пошел процесс улучшения. По себе только скажу, я не хочу обобщать, я жила очень плохо. Но благодаря некоторым действиям, стало хуже, на час, а потом, как увидела что-то. Присмотрелась, пошла, и уже ничего и никто не остановит.
—Никто, кроме тебя.
—Тоже правильно, но мне не хочется останавливаться. Ты знаешь, что я с Борисом вчера встречалась. Он думать начал. Вопросы все осмысленнее задает. И только потому, что и его та жизнь не совсем устраивала. Хотя тут вопрос о критериях. Совсем или не совсем, где та мера, когда из одной формы жизнь переходит в другую?
—Не знаю, кажется тут не мера, тут как импульс. Живешь, все плохо, потом бах, все класс, потом снова плохо.
—А это и называется жизнью. А как ты думаешь, Жанна, почему у тебя руки опустились?
—А я вижу последствия своих действий наперед на несколько шагов. Пропадает всякая охота что-либо делать.
—А может, ты не ту сферу приложения сил нашла, поэтому так и получается?
—Может быть. Пока делаю для себя, вроде бы и получается, но как другой человек в это попадает, все, вижу, что добиваю.
—Ладно, если тебе не годится мой опыт, я не буду рассказывать.
—Как это не годится? А где же я возьму еще, если не у тебя? По крайней мере, я знаю, что мы с тобой в одинаковых условиях, и думаем похоже, даже видим что-то одинаково. Рассказывай.
—Я про вчерашнюю встречу с Борисом. Как раз — действие, второй человек, и очередные шаги. Говорили о том, кто кого забирает, точнее, как женщина навязывает мужику свою схему жизни, как его принуждает к ней, и как он с этим сначала пытается бороться, а потом смиряется, потому что ничего другого не остается. Ты же знаешь, как я научилась разговаривать: каков вопрос, таков ответ. Не скажу, что мои разглагольствования были ему приятны, я сама видела, как его корежило от моих слов, но ведь он и сам это знал всегда, только боялся признаться себе, что так все и есть на самом деле. Но когда я увидела три шага впереди: мое согласие, его развод, наша с ним жизнь, когда Витька будет чаще пропадать у нас, чем у тебя, по крайней мере, лет пять, ну и дальше, способы жизни, налаживания отношений с Борисом. Никогда не догадаешься, что я сделала?
—Догадаюсь. Еще сильнее раскатала его.
—Нет, это было бы дальнейшим загоном в свое стойло. Думай.
—Рассказала, как ему со мной наладить отношения?
—Не поверил бы, потому что мы с тобой слишком хорошо дружим. Думай!
—Не знаю. Ведь завести новую любовницу — это для него не выход.
—В том-то и дело, что выход. Только вот не как обычно, а как процесс, как эксперимент, что его хомутают, а он не хомутается. Он привык по накатанной схеме, охмурение, которое называется ухаживанием, потом первые интересные встречи, а потом обыденность, которую и он видит, потому и не хочет, как ты правильно понимаешь. А если он знает, что эта акула — Катя — уже все действия предпринимает, чтобы его заполучить, ему осталось только отсекать вовремя и менять правила игры. У нее тоже ведь есть свои способы, свои схемы, а если их ломать, то уже появляется интерес, и этим вопросом я сняла с себя роль, которую он хотел мне навязать.
—Так ему же будет хуже.
—Не знаю. Он будет думать, потому что интересно, потом будет игра, в которую будут они играть оба, потом если получится у него хорошо играть, то он изменится. В какую сторону, не знаю, но это же его шанс, получить в результате опыта лишнюю боль или найти что-нибудь полезное для себя.
—Может, ты и права. А как быть с тем, что это ты ему навязала?
—Так я думаю, что если ему это не нужно, то он не будет этого делать, а если нужно, так пусть пробует. Жанн, а куда мы едем? Вроде бы все пляжи мимо проскочили.
—Есть у меня одно место, там вообще никого не бывает.
—Ага, поняла, чтобы нам никто не мешал.
—Тем более, раньше там так было, если машина стоит, то ближе чем на сто метров другая не подъезжает — место занято.
—Да, была я однажды в таком месте, и если бы не наша компания со всеми своими разговорами и вещами, можно было подумать, что я в диком лесу потерялась.
—Тут примерно так же, только в двухстах метрах дачи стоят, но в любом случае, они не мешают. Сейчас доедем, я же не ас-водитель, чтобы по таким джунглям ездить, привыкла только по ровному асфальту. Можно, я помолчу? Чтобы нам потом не пришлось вытаскивать машину из какой-нибудь ямы.
—Конечно-конечно. Я не мешаю, сижу и любуюсь.
Хоть от дороги ехать было и не так далеко, с полкилометра, но добирались долго — минут двадцать. Жанна была напряжена, ехала чуть ли не по интуиции, потому как неизвестно было, проходима ли эта лужа или станет для их путешествия последней, протиснется ли между этими деревьями машина, или они надолго застрянут? Но все равно, добрались без особых приключений. Несмотря на непроходимость этих мест, Усманка тут была даже шире чем обычно, хотя, конечно, не как в Боровом, где сейчас яблоку негде упасть.
—Приехали,— громко выдохнув, сказала Жанна.— Думала, не удастся. Я сюда одна не ездила никогда, все время кто-то возил.
—А ты говоришь!
—Что я говорю?
—Что тебе ничего не хочется. Захотела и получилось. Не так, что ли?
—Да поняла я. Я же тебе сказала, все могу, и ничего не хочу.
—С этим и будем разбираться. Я тут, пока ехали, вспомнила одну мысль: «Мудрый человек тем отличается от умного, что может иногда промолчать».
—Ты предлагаешь нам помолчать?
—Только если ты вышла на этот уровень, то можешь молчать, пока я до него тоже доберусь, разговаривая с тобой.
—А ты думаешь, они у нас разные? Уровни эти.
—Не похоже. Мы все можем. И каждая творит в меру своей испорченности. А потом офигеваем от результатов своей бурной деятельности. Нужно найти тормоза или наладить систему управления. Я ведь не только дикой природой любовалась, пока молчала, я любовалась тобой, как ты пробираешься по нехоженому пути. Мне понравилось.
—Хоженый, я же по следам ехала.
—Но я же их не видела. Поэтому мне так и показалось.
—Вот интересно, а вдруг их и вправду не было, а я их придумала или вспомнила прошлогодние?— улыбнулась Жанна.
—Наконец-то, улыбнулась. А я думала, что так и не увижу сегодня твоей улыбки.
—Мне мысль понравилась: идти по нехоженому никем полю, видя нужную тебе дорогу.
—Значит, перед нами поле. Все дороги, которые привели к нему, закончились, и теперь придется идти дальше, но надо увидеть хотя бы куда идем или ориентиры, по которым можно определиться, идем вперед или уже развернулись назад.
—Да, желательно. А ты уже увидела хоть что-нибудь?
—Не-а. Сейчас вижу то, что мы как две дуры, стоим у речки еще одетые и несем философскую пургу. Вместо того, чтобы остудить голову, и чуть умерить бег мыслей. Ты раздеваться будешь?
—Раздеваюсь. А процессор в голове остудить действительно надо, перегрелся, и не только от жары, но и от постоянной работы. Так, машин поблизости не видно, с дач сюда не ходят, у них там есть пляж свой закрытый, так что я думаю, купальники мы с тобой зря брали.
—А я тебе только хотела это предложить,— улыбалась Надя.— Вот в том месте, где была полная дикость, так хотелось быть с этой природой наедине в единстве, но компания, мужики чужие. Сама понимаешь.
—А ты ни разу не пробовала так плавать? Прям, завидую.
—Чему?
—Ты испытаешь неизвестные новые ощущения. А я плавала и в речке, и на море, даже в Турции удалось. Догоняй,— Жанна уже все сняла и медленно пошла к воде. Осторожно попробовала ногой воду, зашла по колено, оглянулась. Увидев, как, немного стесняясь, к речке приближается Надя, Жанна развернулась и, улыбаясь, сказала:— Надь, я не пойму, ты стесняешься, что ли?
—По-моему, да. Хотя не вижу причины для этого. Представляешь?
—Ладно, постесняйся чуток, скоро привыкнешь. Вода классная. Я поплыла,— Жанна снова развернулась и нырнула. Через несколько секунд ее голова снова показалась над поверхностью воды, фонтан брызг полетел с отряхиваемых волос. И Жанна быстро поплыла на тот берег. Пока Надя вошла по пояс, Жанна уже была на том берегу.
Но Надя не спешила, она действительно наслаждалась вот этим недавно еще для себя запретным удовольствием. Ногами она чувствовала качающуюся и поднимающуюся все выше границу воды, посматривала иногда на них, чтобы свериться, правильно ли она чувствует, представляла, как эротично она смотрелась бы, если бы кто ее видел. Вот, теперь увидела, хотя бы Жанна. Но скорее всего, для нее Надя не была эротическим объектом. Ну и ладно, ведь Надя получила то, что хотела — единение. А Жанна была частью той же природы, такая же, как и сама Надя. И пусть эта эротика выражалась только легкими поглаживаниями струй воды в тех местах, до которых уже удалось добраться. Надя еще недолго терзала себя, сделала пару шагов и поплыла. Действительно непередаваемое ощущение. А всего-то нет нескольких кусочков одежды, зато, какая свобода!
Подплыла Жанна, спросила:
—Ну как тебе нравится?
Надя только расплылась в счастливой улыбке, и чтобы ничего не говорить, окунулась в воду с головой. Но через несколько секунду вынырнула, протерла глаза и сказала:
—Ужасно! Нравится!
—Мне тоже.
Они долго плавали, лежали на воде, снова плавали. Вернулись на берег. От Надиного стеснения не осталось и следа. Она спокойно улеглась на подстилку, устремив взгляд в бездонное голубое небо. Рядом лежала и обсыхала Жанна.
—Мне кажется, что мы сильно погружаемся в мудрость,— улыбнулась Жанна.
—Я тащусь. А знаешь, Жанн, я сейчас лягу на траву, там еще лучше. И, конечно, понимаю, что надо продолжить разговор, но сейчас напитаюсь полностью этой гармонией, и смогу, а пока, прости, не успевают мысли собираться в слова. Осознанием ощущений все заняты.
—Не мешаюсь, но по поводу травы, думаю, в этом что-то есть.
Минут десять они еще лежали на траве, и каждая думала о своем. Теперь Надя не выдержала и сказала:
—Ты знаешь, Жанна, а я сейчас прошла несколько шагов по этому бескрайнему полю без дороги.
—Прямо сейчас?
—Ну не совсем сейчас, а с тех пор, как поняла эту задачу. Дорога — она же и в действиях и в мыслях. Да, раздеться в лесу при посторонних — это был подвиг для той Нади, той, которая была очень давно, до знакомства с тобой. Но если я сама себе бы не позволила и одна этого сделать, то я же не первый раз раздевалась в присутствии других. Первый раз с Полиной, теперь с тобой. Может это и не шаг, но когда ты меня спросила про мое стеснение, ты знаешь, о чем я думала, почему меня вид обнаженной Полины заводит, а ты — нет? Потом поняла, а мы с тобой по-другому близки. И может, действительно, не обязательно это желание, чтобы человек был исключительно близким тебе. Ведь ребенок, он ведь тоже твой, родной, единственный, но без секса. И не потому что запреты, не потому что еще какие-нибудь заморочки, а просто потому что он и так уже родной тебе. Запуталась. Ладно, что хотела сказать? Что можно быть наедине с природой, и даже ты не мешаешь, потому что ты не можешь помешать, потому что ты часть этой природы. И именно та часть, с которой я хочу быть едина. И даже не просто хочу, а это уже есть. И осознание этого факта — есть шаг вперед по нашему полю.
—Ну и какой вывод?
—Но я же другой человек. Ты помнишь, с чего мы начали? А если с тобой рядом такой человек, и все такие.
—Но все не могут. Причем, не все захотят.
—Так и не надо всех. Но есть такой, с кем ты хочешь быть. Есть такие, которые просят у тебя помощи. Но я не про то хотела сказать, надо научиться всех воспринимать, как я сейчас воспринимаю тебя — как себя.
—Это не просто шаг. Это целая дорога,— улыбнулась Жанна.— Как хорошо ты сказала! Всех, как себя. И всех, как Бога, по образу и подобию Которого мы и созданы.
—Я не права?
—Почему ты так решила? Мне очень мысль твоя понравилась. И мне ее тоже надо принять, как свою.
—Вернемся к нашим баранам. Я что подумала про Бориса. Ведь он позвал меня, чтобы я ему помогла. Ничего, что я про него?
—Надь, а о ком мы можем говорить, если не про себя? Ты случайно вчера встретилась с одним из моих давних знакомых. Поэтому ты рассказываешь о своих мыслях по его поводу. Значит, есть шансы понять чуть лучше твою мысль, тебя, жизнь. Тем более, его-то я хорошо знаю, если знаю, конечно.
—Так вот, какая помощь ему нужна? Не за тем же он приходил, чтобы я его била по больным точкам, не за тем, чтобы я научила его, как ему вести себя с Катей. Ты знаешь, мне сейчас показалось, что он приходил проситься ко мне. Ты представляешь, как ему плохо, что он хватается за любую соломинку?
—Можешь считать, что не просто представляю, я знаю. Я же вижу, какими глазами он на меня иногда смотрит, и сказать что-то хочет, и не получается. Знает, что будет еще больнее.
—Значит, вам обоим нужно это. А как ты думаешь, что он должен сделать, чтобы ты перестала ему мстить?
—Не знаю, я не задумывалась об этом. Скорее всего, ничего не должен сделать, просто изменить себя, изменить отношение ко мне, извиниться, по крайней мере, за те пятнадцать лет. Не знаю. Все это такие мелочи. И ни одна, кажется, не годится. А ты решила меня с ним соединить опять?
—Жанна, ну что ты такое говоришь? Я вчера почти уложила его к Катьке в постель, а сегодня, выходит, хочу, чтобы ты его не бросала, вернула? Нет, я просто так подумала, что ты же можешь и Бориса, и Сергея, и кого угодно взять и вытащить к этому полю. Чтобы они его хотя бы увидели. А вот что они дальше будут делать, уже от них зависит.
—Но если человека тащить, он же будет упираться, сила действия будет равна силе противодействия.
—Не скажи. Не всегда так бывает. А если человек попал в ловушку, и ты, проходя мимо, это увидела, и поняла, что ты можешь ему помочь, ты же можешь хотя бы предложить ему эту помощь? И если он не совсем идиот, он же попытается выбраться, и не будет сопротивляться, тем более, затаскивать тебя к себе в ловушку, из которой самому ему не выбраться ни в коем случае.
—Тоже мысль правильная. Я бы не стала сопротивляться, если бы мне предложили помощь. Слушай, Надь, а ты знаешь, я у Сергея, еще не зная даже, как его зовут, спросила, ему помочь? Он сказал — да, и пошел дальше.
—Сергею тоже надо было помочь. Как смогла, так и получилось.
—Вот я и думаю, если я что-то кому-то сделала, то это было нужно ведь обоим. И зачем мне нужен был Сергей, зачем я переругалась со всеми? Зачем завела? И как они этим воспользуются? Ведь если смотреть еще шире, чуть подняться над обыденным значением всех действий и поступков, то получается, если я кому-то сделала плохо, то я выступила орудием наказания в руках Вселенной, от которой человек просил себе наказания. Так получается?
—Мне кажется, лучше быть орудием поощрения. Вот как ты для меня. И тут, знаешь, как получается, я не за свои страдания получила награду, а потому что захотела ее получить. Просто, надоело жить плохо. Знаешь, Жанна, а я все равно благодарна Борису за тот вечер с Полиной. Несмотря на то, что они оба виноватыми себя считают. Пусть изнасиловали, но ведь если удалось переключить в голове, то что сразу решила, еще не видя ее, расслабиться и получить удовольствие. А потом она мне повторяет то же самое, да еще не один раз. А потом встреча с тобой, где покаялась и освободилась. А ты еще предложила пойти дальше. Посмотреть другими глазами на все, а не искать себе новых мучений.
—Ну вот, и договорились,— усмехнулась Жанна.— Еще скажи, что в знак благодарности нам обоим с Борисом ты нас помирить хочешь?
—Так ты же его не выгоняешь, значит, держишь.
—Не держу, но он не уходит.
—Сказать точнее? Ни одна не забрала, потому как он — мужик занятый, живет со своей благоверной женой. Да и забирать-то пока некому. Будто ты сама не знаешь? Сама же всех разогнала.
—Я ему Катю подсунула. Хотя я не хочу, например, чтобы меня забрали.
—Но это нормальная постановка вопроса, ты только скажи: пойдем, я знаю как, целая толпа побежит.
—А Сергей не захотел.
—Да потому, что тебя саму эта схема напрягает.
—Угу. Причем, сильно.
==========
В тот же понедельник Анжелу выписали, мол, ничего страшного, и чтобы курс химии завершился. Лишь только Сергей привез ее домой, уложил в их кровать, Анжела попросила Сергея присесть рядом.
—Сереж, скажи, они действительно больше ничего не могут сделать?
—С чего ты взяла?
—Сереж, не надо. Думаешь, я не понимаю ничего. Я еще в пятницу поняла, что мне недолго осталось. После того, как ты пришел от врача. Я почувствовала это, а поняла, да, чуть позже — вчера. А сегодня уже на сто процентов уверена, что последние дни идут. Сколько они мне отпустили?
—Ты же, говоришь, сама поняла.
—Поняла, нисколько. Хотя, так хотелось поверить тебе и Марине Валентиновне, что это возможно. Ты не переживай, я не буду заходиться в истерике, как моя мама. И ты знаешь, я вполне готова умереть.
—Но так нельзя, Анжела! Надо жить! Надо попробовать выкарабкаться.
—Об этом поздно думать, стоя на краю могилы. Жить надо вовремя. Я знаю, что я неправильно жила. Но нельзя же вернуться назад и все переиграть. Знаешь, Сереж, не давай мне этих транквилизаторов. Слишком от них крыша едет. Вообще, ты знаешь, сколько я поняла в ту ночь на воскресенье. Посмотрела назад и ужаснулась. Сколько всяких глупостей мы с тобой натворили. Точнее, я. Слишком я витала в облаках, слишком о многом молчала, и если честно, то забросила себя давным-давно. Недавно прочитала в дневнике, что два года назад к врачу собиралась. Представляешь? И тебе совсем другая жена нужна была.
—Не нужна мне никакая другая жена.
—Сереж, тебе еще жить без меня. Может, очень долго жить. Одного я не пойму, почему ты меня сразу не бросил? Хотя бы через год-два, когда понял, что я не та, которая тебе нужна.
—А ты думаешь, я это тогда понял? Ты знаешь, Анжела, я всегда считал, что мы правильно живем, хотя, если честно, вели себя как дети. Придумали себе ритуалы, заменили ими жизнь.
—А как ее зовут?
—Кого?
—Ту, с которой ты встречался в последнее время.
—Анжела, может, не надо про нее?
—Может, и не надо. А я же тебе говорю, что многое пересмотрела. И еще больше поняла. А тебе жить придется. Скажи, с нею у тебя была жизнь? Или те же ритуалы?
—Ее зовут Жанна. Две разных жизни, две любви. Два разных подхода ко всему. Я пробовал привнести свои ритуалы и в ту жизнь, но кто бы мне дал. Там экспромт полный. Мы же расстались на позапрошлой неделе. Она прогнала меня к тебе. Не потому что разлюбила, а потому что поняла, что нельзя любить двоих, как я пытался это себе представить. Ладно, она прогнала, я вернулся в субботу, чтобы договорить, что-то понять, и казалось, даже понял. Но потом случилось в понедельник с тобой. Я заменил СИМ-ку, и из-за нее в основном, чтобы она не нашла, не мешала, не лезла больше ко мне. Но в среду я выхожу из твоей палаты, а она меня встречает. Я говорю, что не время и не место выяснять отношения. А она говорит, что она тут совсем не по этому поводу, как только узнала, что ты заболела, прибежала помогать. А все вопросы наших отношений вынесла на то время, как ты поправишься. И ни разу не намекнула о них даже, будто их никогда и не было. Зато каждый вечер она меня забирала из больницы и промывала мне мозги, чтобы я тебя любыми способами заставил жить, чтобы ты сотворила чудо и выбралась. Ты знаешь, она даже хотела с тобой поговорить, чтобы вместо психолога, которую тоже, кстати, она нашла.
—И в каком качестве она хотела прийти ко мне? Сказать, что ты ее любишь?
—Нет, скорее всего, объяснить тебе, как добиться чуда, как развернуться или даже выбраться оттуда, где ты.
—Зачем это ей?
—Для нее — это по-человечески. И еще, она же первая заставила меня не давать тебе транквилизаторы. Чтобы сознание включилось, чтобы ты остановилась, вернулась в жизнь. Ее одноклассница — главврач, Светлана Игоревна.
—Она старше тебя?
—Угу, и на много. Знаешь, Анжела, я тоже ведь много думал все это время. Нельзя мне было так себя с тобой вести — позволить остаться маленькой девочкой, решать все вопросы за тебя.
—Так, что когда понадобилось мое решение, я не смогла его принять. Не научили, сама не научилась. А там, выходит, наоборот?
—Было наоборот, почти до самого последнего времени. Потом ей понадобилась другая схема, которую я не потянул.
—Какая?
—Равенство. Ей не нужны мои ритуалы, подтверждающие любовь, ей нужна была сама любовь, которая возможна только при равенстве обоих.
—И что, она не могла это тебе объяснить?
—Не могла, объяснила только вот сейчас, когда рассказывала, что я должен дать тебе право жить своей жизнью. Потому что я не могу за тебя принимать решения по всем твоим вопросам, и мой голос только идет за совещательный. Хотя ты его сделала главным, определяющим.
—Сереж, жили, как умели. Я тут смотрела свои дневники, год-два назад писала, — тоска смертная. И полное непонимание того, что происходит. Но после «Олимпика» ты меня так напугал, что надо все же будет жить, и даже попробовал научить, заставить. И я даже решилась на эту жизнь, решила развестись, но... ты взял две недели. Через три дня они заканчиваются. Ты меня не отпустил, значит, я сама должна уйти. Значит, все правильно. Хотя и умирать не хочется, но и жить я не могу. И тоже не хочу. Смирилась. Вот такие проблемы. Ты с нею будешь жить, когда я умру?
—Нет! Не говори так! Возможно, я совершу самую большую глупость, но не смогу я с нею жить. Знаешь, что я понял? Что как я за тебя взял всю ответственность, так и она за меня взяла ту же самую ответственность. И переломить это я буду не в силах. Вот как ты не смогла даже попробовать жить, так и я сбежал от Жанны, потому что превращался в то же самое.
—Маленького капризного ребенка в депрессняке?
—Типа того. Да, почувствовал себя мужчиной с нею. Не в том, что считал главным по жизни, а просто в сексе. Она женщина, я мужчина. И все. А вот в остальном, она хотела того же, но я этого, увы, не понимал до самого последнего дня. Ей не нужны деньги, ей не нужен даже секс, ей важно общение на равных, с полным пониманием, а я тупил, воспринимая все ее слова как наезд. Нет, она не ангел, она живой человек, со своими загибами и перепадами настроения. Но в роли жены я ее мало представляю.
—А она что, ни разу замужем не была?
—Почему не была? Она и сейчас замужем. И муж есть, и ребенку четырнадцать. Я знаю, Анжела, что это было не по-человечески с моей стороны, любить двоих. Но дома любовь духовная, с редкой примесью страсти, а там страсть, с требованием любви настоящей, которую я понимал, к сожалению, как ту же страсть, только в гораздо большем размере, а ее слова не входили. И вообще не имели никакого отношения к действительности у меня. Это я недавно только понял, что они значили. Любовь, которая нас свела с тобой, с которой мы не справились и заменили на символы этой любви, создали такой иллюзорный факт. Помнишь, как мы были счастливы в самом начале? Вот это первая ступень на той дороге, по которой надо было идти.
—Я понимаю. И знаешь, о чем я думаю, а ты можешь взять еще одну маленькую девочку и сделать из нее женщину, которая может все?
—Чтобы получилась еще одна Жанна?
—Нет, чтобы получилась она сама. Которая любит тебя, которая пройдет вместе с тобой этот путь.
—Не знаю. Мне будет невыносимо больно и страшно, что и ее уничтожу, как и тебя. А я не хочу этого.
У Сергея защипало в глазах, он отвернулся, из глаз потекли слезы. Он не хотел, чтобы она видела его слабость, его бессилие. Но вдруг его головы легко коснулась легкая рука Анжелы, провела по волосам.
—Ты плакать научился.
—Научишься тут. И ведь не первый раз. Жанна говорила, что лучше с нею или одному, чем при тебе.
—Скоро все закончится. Теперь можно и при мне.
Сергей повернулся к ней, осторожно прилег рядом, и потихоньку успокоился.
Потом они долго-долго смотрели в глаза друг другу, и даже потянуло в сон обоих. Сначала пытались скрыть эту зевоту, а когда в очередной раз зевнули вместе, Анжела улыбнулась, и сказала:
—Раздевайся, гаси свет, давай поспим.
Пока Сергей это делал, ему пришла в голову интересная мысль. А вот сейчас, она же сказала, в точности, как Жанна. Она знает, что делать, поэтому и говорит. Она, наконец, знает, что хочет и даже не сомневается в этом, чего раньше совсем не могла. И пусть это маленький шаг, но это шаг на пути к выздоровлению. Пусть там врачи думают, что хотят, а он ей должен сказать.
—Анжела, миленькая, ты знаешь, если бы я эти слова услышал три-четыре года назад, я бы сильно возмутился, потом подумал бы, и, скорее всего, мы бы нашли, как жить дальше... А вот сегодня, ты знаешь, что я подумал, пусть там врачи, что хотят, то и думают. Но если ты сейчас вот можешь так, я снова знаю, как до разговора в пятницу со Светланой Игоревной, что мы с тобой сможем выкарабкаться. Ты сможешь.
—Ложись. Устала я,— она сначала примостилась у него на плече, потом попросила чуть отодвинуться, ее снова бросило в жар. Но вскоре сон все же сморил обоих.
==========
Часа в три ночи Сергей спал тревожным сном, но каким-то сверхъестественным слухом услышал тихий, будто удаляющийся, голос Анжелы:
—Сереж.
Он резко вскочил, спросил:
—Что, милая?
Но не услышал ни слова, ни одного движения в его сторону не почувствовал. Он коснулся ее, и ему показалось, что она уже холодна, и не тем обычным холодом, когда она замерзала, а более глубоким, не живым. Он вскочил, включил свет, обернулся и испугался: Анжела лежала спокойно, руки вдоль туловища, глаза открыты и смотрят куда-то вверх, будто пытаются узнать, что там?
—НЕТ!!!— крикнул Сергей.— Ну что же ты, милая? Разве так можно? Что я буду без тебя делать?
Не в силах смотреть на эти, смотрящие из ниоткуда в никуда, глаза, Сергей инстинктивным движением коснулся их своей рукой и прикрыл. Он сидел возле нее и смотрел, как же она изменилась за эти несколько часов, она, только порадовавшая своим шагом в правильную сторону несколько часов назад, сейчас уже была далеко, не здесь. Не с ним. Не она. Что можно сделать сейчас? Как изменить? Как исправить эту вселенскую несправедливость? Почему она? Она же никому зла не желала, она вообще не была способна на это зло, но почему они все живут, а ее больше нет.
«Нисколько. Она сказала это «нисколько» и смирилась с ним. Но так же нельзя! Так неправильно! Так просто быть не должно!»— Сергей снова плакал, теперь даже ее не было стыдно. Хотя не было стыдно и вечером, перед тем как спать легли, но сейчас было совершенно неправильно, и невыносимо.
Минут тридцать он не мог сдвинуться, не мог ничего сообразить. Все закончилось. Для нее навсегда, а для него? Неизвестно, что осталось. Потом он вдруг решил, что ведь не только он должен быть в курсе последних событий. И пусть он не мог терпеть тещу, но первой позвонил ей. Сообщил. Он ожидал, что сейчас услышит массу всяких слов, не совсем приятных, но на том конце трубки мама Анжелы просто плакала, а это было еще тяжелей. Потом позвонил в больницу, в милицию, и после этого все закрутилось. Только иногда он успевал отвлечься, и, спрятавшись в уголке смахнуть набежавшую слезу. Пока продолжалось все это, связанное с похоронами, он даже думать не успевал. Разум блокировался ото всех мыслей. Нужно было время, чтобы понять и осознать, что же произошло. И эти положенные ритуалы отвлекали.
Первую ночь он провел рядом с нею, она лежала в гробу, а он сидел рядом. Долго-долго сидел, только смотрел на нее, только пытался понять, легче ей теперь стало, или снова она там мучится? Нет, не должно быть хуже! Хуже, чем ей было здесь — уже ничего не может быть. Потом были похороны, на которые пришло столько народа, что он даже и не ожидал: ученики, знакомые, общие и ее личные. Потом были поминки. Сергей пришел в себя, когда остался один.
==========
|
