9 мая

День начинался, как обычный выходной. Мы не торопились вставать. Но если мужу не надо на работу, то Алинка в любом случае поднимается ни свет ни заря. И ее уже никакими способами не уложишь. А в девять пятьдесят — звонок в дверь. Думаю, кто же это может быть? Открываю — Нинка. Вот ведь. Говорит, никаких планов не было, проснулась и поехала на работу. Только у двери вспомнила, что сегодня праздник.

—Не прогонишь?

—Да, проходи. Заодно мужу компанию составишь, чтобы он не в одиночестве отмечал годовщину Победы.

Но мужа все же напрягло присутствие Нинки в доме, он даже поворчал немного, когда брился, а я объясняла, что не могла же я ее прогнать. На этом, вроде бы, инцидент был исчерпан. Все готовились к празднику, занимаясь каждый своим делом. Потом пошли гулять вчетвером. Люди косо поглядывали на нас, ну и пусть. Нам ведь не страшны их взгляды. Муж рассказывал анекдоты, некоторые даже я не слышала.

Кстати, когда гуляли, я подумала, что вот та воспитательная беседа не пропала даром. Вот они же могут нормально общаться. И муж как-то все время за этот месяц ловил себя на слове и не позволял себе больше наезжать на Нинку.

Домой пришли почти в час. Я как раз кормила Алинку, а они вдвоем сервировали стол. Я даже слышала, как они там негромко хихикали. Вот же завелись! Ну вот, засыпает. Уложила дочку и пошла на кухню. Там было почти все готово, только меня ждали. Посидели, отпраздновали очередную годовщину. Муж пил водку, Нинка красное сухое вино. Я тоже чуть-чуть пригубила. Хорошо, в принципе, посидели. Уже начали подниматься, и я сказала:

—Нина, ты не помоешь посуду? Пожалуйста...— и вроде я нормально сказала, и Нинка согласилась не раздумывая. Я спокойно пошла переодеться. Зашла в спальню, сняла одежду, осталась в одном белье, и потянувшись за халатом, обернулась.

В дверях спальни стоял муж. И он был явно недоволен. Я быстро окинула себя взглядом и заметила, что я сегодня надела тот комплект белья, который мне подарил Женька... Ой, что-то внутри екнуло, я быстро ухватила халат, пытаясь закрыться. Неужели он знает или догадывается? А если сейчас спросит? Что ему говорить? Правду или сказать, что сама купила? Все это пронеслось в секунду в голове... Но то, что я услышала, было будто не из этого мира и звучало как-то нереально и неестественно.

—Катя, повесь халат на место и иди сюда,— он прошел и сел в кресло. Его глаза стали будто чужими. От его взгляда у меня дрожали коленки, но я чуть дыша, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать или не начать оправдываться подошла и стала перед ним. Мысли почти перестали шевелиться. У меня была, наверное, такая паника... Он медленно расстегнул брюки, показал одними глазами.

—Давай.

Я хотела снять белье, но он только отрицательно покачал головой:

—Этого не надо. Одним ртом. Без рук. Пожалуйста...

Слава Богу, не расплакалась. Опустилась на колени перед ним, взяла... Я не понимала, что происходит? Зачем он хочет именно так, когда дверь в спальню настежь, когда Нинка на кухне и в любую минуту может сюда зайти. И зачем ему это? Из-за чего? Чтобы меня унизить? И только потому, что я ее посуду заставила мыть? Вот если бы не это слово «Пожалуйста...» и почти с моей интонацией. Или все же из-за этого комплекта? Я же в первый раз его сегодня надела. Когда Женька почти выветрился из головы. Я же не думала, что это произведет на него такое впечатление. А может, я загоняюсь? Но ведь объяснить происходящее не могу. А может из-за того, что я не проводила Нинку домой?

Я краем глаза поглядывала на дверь. Скорее всего, я ее ждала, все-таки. Уж не знаю, сколько времени прошло, но у меня уже начала уставать коленки, голова и нижняя челюсть, но я равномерно двигалась, стараясь возбудить, довести его до конца. И она появляется вдруг неожиданно, как призрак. Не прекращая двигать головой, я встретилась с ее взглядом. Уж не знаю, что она там увидела у меня... Возможно просьбу, возможно мольбу, чтобы она ушла отсюда, чтобы не доставлять мне лишних мучений и смущения... Но и в ее глазах было столько написано эмоций! Тут и недоумение, и смущение, и удивление, и, может быть, даже жалость...

Жалость ко мне! Не надо! Уйди! Ну, пожалуйста!

Нинка была в дверях, может, не больше минуты и исчезла в Алинкиной спальне. Я даже слышала, как там дверь закрылась, подняла глаза на мужа... Он, кажется, и не заметил, что Нинка приходила. А может, это ему и не нужно было.

Прошло еще минуты две, и я поняла, что вот, скоро, сейчас... Но он одной рукой отстранил меня, грубо оттянув за волосы, а другой сам закончил, забрызгав мне все лицо спермой. Я хотела было вытереть рукой. Он остановил:

—Сейчас закончим, пойдешь и умоешься. Так что руками не трогать до ванной.

Я только кивнула, а он снова сунул мне член в рот... Ну, вот и все. Он поднимает меня. Ноги затекли, руки дрожат. Мне стыдно. Он посмотрел на меня еще с минуту, и продолжил:

—Вот теперь ты можешь это снять,— он взглядом показал на трусы и на лифчик.

Пока я снимала и путалась в этом белье, он привел себя в порядок, и, забрав себе весь комплект, снова приказал. Именно приказал, а не попросил:

—Сначала позови Нину, а потом иди умывайся.

Вот тут я не выдержала и заплакала. Но он был неумолим.

—Иди, я сказал.

И пришлось же... Я заглянула в спальню Алинки, и сквозь слезы сказала Нинке:

—Зайди к нам в спальню,— а сама быстро смылась в ванную.

Долго плескаться я не собиралась. Я не понимала, зачем он ее позвал, зачем оставил себе этот комплект? Может, чтобы спросить, когда я его принесла? Нинке же я могла похвастаться покупкой. Или еще хуже, он и с нею сейчас будет... Не дай Бог! Не прошло и трех минут, как я чуть ли не бегом выскочила из ванной и была в спальне.

Там сидел один муж. Нинки не было. На мой вопрошающий взгляд он только пожал плечами и сказал:

—Я отправил ее домой и попросил, чтобы в выходные она без нашей просьбы не навязывала нам свое присутствие.

—Обиделась?— мне стало возвращаться нормальное мышление.

—Нет, наверное. Скорее всего, поняла. А ты?

—Что я? Если ты хотел меня обидеть и унизить — тебе удалось. Я не понимаю только, зачем?

—Захотелось. Такого объяснения тебе достаточно?

—Вполне,— сказала я, забрала свой комплект с ручки кресла и уже спокойно надела его, облачилась в халатик... Больше с ним я не хотела ни о чем разговаривать.

===========

Странно устроены человеческие мозги... Было бы желание или цель. Но к вечеру я нашла не только для себя оправдание, но и для него. Допустим, он узнал о моем романе с Женькой, допустим, он знает про этот комплект белья, допустим, он узнал у Наташки ее настоящий день рождения, или даже из-за того, что ночью я ему не дала, а потом оставила Нинку, а еще круче — вчера сказала ей, чтобы она пришла... Любой из этих причин достаточно, чтоб он захотел такого. А вот повод... он даже не интересен. Фиг с ним с поводом. Скорее всего, вот даже не то, как я заставила Нинку помыть посуду, а как я ушла... Будто это ее нормальная, обычная обязанность. Он уже был недоволен, как я только обернулась и увидела его в двери.

Для себя оправдание? Попалась! На чем, не важно. Испугалась — да! А дальше ошибка за ошибкой, пока не ушла Нинка. Вот когда она ушла — я почувствовала себя нормальной хозяйкой, и уже могла делать все, что хочется. Захотела и прекратила эту игру...

Кстати, игра... А вот Нинку нельзя было заставить. Она, когда хочет — играет. Если бы мне эта мысль пришла сразу — я бы выиграла. А вообще, Нинка нянька и домработница... Поэтому в следующий раз я не буду стесняться того, что я делаю, а прикажу присоединяться. Или еще круче, я тут мужу делаю минет, а ты мне задницу полижи. И пусть только откажется! И всего ведь два варианта: согласиться или отказаться. Сегодня бы она согласилась, если бы я правильно поставила вопрос. Ведь она пока еще хочет играть в подчинение мне. Значит, я сама виновата, что загналась. А могли бы и сегодня ее игру закончить. Если она есть, конечно.

===========

Ночью, когда легли спать, муж начал приставать.

—Я же тебя удовлетворила, кажется, еще днем.

—Прости, так получилось.

—Ты же все объяснил: захотелось. Вот это спрашивать не буду. Почему и за что захотелось. Я нашла все, что могло быть. А если брать еще и весь год, как у нас нет нормального секса, да еще я тебе и отказала вчера... То вообще даже и это можно было не спрашивать.

—И что ты решила?

—Ничего не решила. Разводиться с тобой я еще не готова. Других решений нет.

—Кать, может, все наладится?

—Если оба захотим. А это гораздо сложнее. Хотя, если я такое получила, то я тоже этого хотела.

—Кать, не загоняйся.

Так что мне пришлось соглашаться, тем более, самой хотелось.

===========

А по поводу Нинки у меня пришло такое решение: она, если нянька, должна понять, что мы такое можем делать всегда. Если она подруга, то можно было бы попросить присоединиться к нам. Хотя, тут все трое должны быть согласны. Значит, если мы не спрашивали ее разрешения, то, в принципе, не так страшно, что она видела. Главное, она во вне. Вне нашего союза, нашего противостояния, вне нашей системы. И пусть она будет в своей роли домработницы.

===========

А может, и, вправду развестись?

Четверг

Вот как интересно получается, и полночи не сплю, наверное, по привычке. И спать же не хочется — привыкла. Зато мысли прут... И не всегда правильные, но пусть. Уж пусть лучше такие, чем совсем никаких. Да, половина пятого, а я проснулась и хоть глаз коли — может, солнце встает и начинается новый день, что дает массу новой энергии. Встала, вышла на балкон, накинув халатик. Простояла минут сорок — встретила рассвет. Что же он мне сегодня принесет, этот день? Как надо будет вести себя с Нинкой, если она придет. А она придет, кстати, или она вчера смылась навсегда? Нет, говорить с нею на тему вчерашнего — совсем не хочется. Тем более, если они так быстро от своих хиханек перешли к тому, что за три минуты он не только ее выгнал, но она и ушла... Я даже не заметила как, будто ее и не было. Ладно, будем действовать по обстоятельствам...

Да, устроил мне муж праздник! А сейчас снова надо будить его, провожать на работу, делать вид, что все в порядке. Что я даже не помню, что вчера произошло плохого... Ведь хорошего тоже было очень много. А что у меня в голове, так ведь это кому кроме меня интересно?

Проснулась Алинка, пока ее кормила, пока провожала мужа на работу, поняла, что ведь сама добивалась этого минета на сцене всю жизнь. Власть и подчинение... В каждой системе, в каждых своих отношениях, я добивалась всего такого похожего в той или другой мере. Конечно, самые страшные и самые отвязные такие отношения были с Вадимом. Я его изнасиловала, не слушая того, что он против, что он не хочет. И этим добилась, что он сразу же примчался за продолжением. А ведь стоило только ему пообещать, что я знаю путь на два шага вперед, так он и не отставал от меня до тех пор, пока не узнал эти два шага полностью. Я показала ему мужчину, потом показала ему женщину... И оба раза я сама предлагала, сама шла и вела его за собой. И ему хотелось вестись. Но я же сразу знала, что любая из этих встреч может быть последней. Я же сама его сразу предупредила, что не хочу и не буду заводить с ним серьезных отношений. Это только секс от того, что я голодна, что он меня хочет, и что он мне нравится. А что потом он будет с этим делать — это уже его трудности.

Значит, это был, наверное, единственный случай в моей жизни, когда я точно знала дорогу и провела по ней своего мужчину. Сама навязалась, провела и оставила, то есть отправила его домой — к жене. А там уж он сам придумал, как приспособить эти новые знания в отношения с женой. И опять же через неимоверное подчинение вывел на отношения равенства. По крайней мере, я так считала, что у меня получилось.

И последняя встреча — прощальный секс — я водила его там, где никогда сама не была, показывала то, что смогла только придумать. И если этого ни разу не повторилось в моей жизни, то я или не готова с этим жить в дальнейшем, или это совсем не нужно для жизни — такие скотские проявления этого животного начала в человеке.

С Борисом вообще все начиналось с этой власти. Тем более, кто был он и кто я. Он директор, я секретарша. У меня даже сомнения не возникло, что он меня хочет поиметь в своем кабинете, когда вызвал и приказал снять юбку. Я даже хотела ему понравиться, когда крутилась в одних стрингах перед ним. Но ему, мало было этого, или, правда, не хотел меня, и только поэтому приказал вернуться в таком виде на свое рабочее место. А еще и Вадима вызвал, чтобы решить, что же со мной делать. Вот почему я вчера даже не остановилась, когда Нинка вошла. Я была к такому готова. Я всей своей жизнью готовилась к этому исполнению на бис. Блин, противно. И это я... которая себя считала звездой нулевой или минус первой величины. За это, наверное, и получила по морде.

Но ведь еще был и диск, который кроме меня и Полины, наверное, никто и не видел. Зачем это нужно было Борису? Он тоже хотел унизиться передо мной? Выходит так. И что? Что дало нам с Борисом это мое и его самоунижение? Мы стали очень-очень близки. Так может это в человеческой природе — творить хрень, чтобы получить по лицу от любимого или совсем постороннего человека... И тогда, его поток событий сразу придет в норму.

А вот тут еще и Жанна Викторовна. В то время они как раз разводились. Хотя, как разводились? Спали же в одной кровати... Из которой он меня и подняла, в то самое утро. Вот она хоть никогда и не навязывала своего превосходства, но я же не могла даже стать равной ей. И даже в последний визит, может, только поэтому я тупила по-страшному. Ведь я же до сих пор ее боюсь, хотя она же ничего мне такого не сделала и даже не собиралась делать. Она меня понимает, как я мечусь, что хочу, зачем мне все это нужно. Она понимает, а я не вижу. Запуталась в трех соснах. Ну ладно, Жанна — это Жанна. Я, может быть, когда-нибудь стану такой как она, наберусь опыта... Хотя, ведь она мне все время говорит, что я и так могу быть с нею на равных, но как это переключить?

Вот со Степаном я думала никогда не будет такого. Но фиг вам. Куда же оно денется, если мне это было нужно? Вот тут и передача ответственности за некоторые вопросы в своей жизни, когда создается иллюзия, что кто-то может решить хоть что-то за тебя. Сначала решает с удовольствием, потом с неохотой, а потом вообще злится... нет, ничего не говорит, просто выползает и выползает это недовольство у него, что он вынужден делать это, а у меня — что он делает совсем не то, и совершенно не так, как мне это нужно.

Лучше всего было с Гариком на первых порах. А может это только потому, что не было никаких серьезных чувств и серьезных дел, обязанностей. Как могли развлекались, как смогли поделили обязанности по совместному ведению хозяйства... И ни у кого не возникало больших претензий друг к другу. У меня, по крайней мере, не было. Да и у него тоже.

А вот, Женька. С ним же сразу эта схема выползла наружу... Он захотел побыть мужчиной, решать что-то самому. Значит, я правильно поняла его наезд, когда он сказал, куда ж ты гонишь! Ведь у меня план! Плановик чертов. Допланировались. Я устала быть такой ответственной за все. Особенно когда перед глазами все время самое беспомощное существо — Алинка. Но она же живой человек, и у нее есть свои потребности, которыми нельзя пренебрегать никому. Особенно мне. И я просто решила тоже закосить под маленькую девочку. Ну и... результат превзошел все ожидания. Получалось все, за исключением того, что он же тоже только игрался, тоже только косил под крутого мужика. А сам-то не старше меня. И все его игрушки — детские. И ему тоже хочется быть маленьким, тоже сбежать от той сверхотвественности, которую на него взвалили все, и он больше всех. И как я поняла, что он не сможет, а мне надо все брать в свои руки, когда я даже не представляю куда идти самой, не то что вдвоем, — сразу же сбежала.

Нинка. Это, вообще, самое страшное. Кто из нас построил эту схему? Я или она? Или вместе, все-таки? Она уже несколько раз говорила, что не хочет подчиняться никому. А мне? Мне она... Блин... А мне она и не подчиняется. То, что я вчера попросила ее помыть посуду, так я также могла попросить и мужа — без всякой задней мысли. И она сама все делает. Причем за деньги. Сама распоряжается своим временем, сама себе дает задания. И если играет в подчинение, то просто так — ради прикола. Ну-ка, скажи, чем ты еще можешь меня озадачить...

Да, и вообще, вот эти мысли у меня-то от нее. Она же мне рассказала, что со своим мужиком они придумали такую игру на двое суток. Ладно, двое не двое, но она же говорила, что через три часа после начала она себя уже ненавидела. Вылезло что-то такое, что не давало нормально ей жить? Наверное. А он принимал. Переживал за нее, видел как ей трудно, но не останавливал. Плакал... Не знаю, как бы я смогла после этого с ним встречаться, спать, если бы он плакал двое суток передо мной. И только после этого он не выдержал сам — тоже переел.

Ой, блин, что-то крутится правильное в голове, а вот дойти никак не может. Она еще говорила, что когда он прокололся, наверное, решил показаться ей мужиком — власть или права покачать — она сразу ушла в полное подчинение и снова отдала ему право закончить. И только после этого поняла, что ей больше этого не нужно. Но что-то же они делали эти пятнадцать минут. Он же пытался ее подмять, заставить. Но она не сопротивлялась, а пропускала через себя. И ему не за что было зацепиться. Значит, она переросла эту схему... И поэтому была такая потерянная... Выкинула ненужную линейку, которая есть у всех, и училась жить без нее...

О, пришла... Делает вид, будто ничего не произошло. И настроение у нее хорошее, не то, что у меня. Дежурные фразы приветствия, дежурные вопросы о вечере. Ну вот и все, вроде бы, поговорили. Она даже не высказывает сочувствия по поводу моего состояния. Но, может, и правильно. И не нужно меня жалеть. И неправильно я решила, что могла бы попросить или заставить ее к нам присоединиться. Она не согласилась бы. Или как? Если бы ей захотелось приколоться — может быть. Иначе, никак.

Ладно, отвлекла меня от такого хорошего анализа. У меня же осталось самое последнее — муж. Я же считаю, что я его, что он мой... Жена, помощница, потому что от мужа взята. Так положено, только такие возможны отношения. И только поэтому, когда он прикладывается к моей груди, он не становится маленьким. Он соучаствовал в этом процессе. Он знал, что делал. Он этого хотел. Мы этого хотели вместе. У него есть право.

А не много ли я ответственности на него перевалила? Я же тоже для него, как Алинка для меня — беспомощное создание. А то, что я придумала про свою ответственность, так может он и не знает ничего о ней. Или даже знает, но не оценивает ее так, как я. Для меня она с перебором, а для него...

Кстати, а чего же они, эти гуляющие мужья, жалуются на своих жен. Только ли потому что не понимают? Или уже все закончилось, и долги заменили все чувства и желания. Блин. Я представляю, как он может рассказывать про меня своей любовнице. Особенно после того, что вчера произошло. Что я до такой степени обнаглела, что даже на праздники приглашаю няньку, потому как обленилась до основания. И вообще ничего не хочу делать.

Вот интересно, а он расскажет, что заставил меня делать? Нет, не расскажет. Потому что любая нормальная девка сбежит, лишь только услышит такое. Ведь всегда проецируешь на себя. А как можно представить себя на моем месте? Ужас!

===========

Елки-палки... Как же все было хорошо когда-то тогда, когда я знала, что я хочу, когда была цель... Когда я ее выполняла любыми способами и средствами. А сейчас все есть, и нет ничего такого, что можно даже представить, что я бы хотела получить, чем научиться пользоваться. Надо договориться с собой. А с собой можно договориться, когда определишься с этой целью. Вот была такая дурь — завести себе любовника, или еще точнее — стать любовницей. И это единственная неделя, да даже меньше, когда я жила нормально, то есть как раньше. Но муж прав, нельзя снова вернуться в детский садик, чтобы там снова заставляли есть фаршмак, а я бы умывалась горючими слезами или орала бы когда укладывали в обед спать. А сейчас у меня есть ребенок, у меня есть семья, муж.

Только вспомнила про него, позвонил. Блин, как я испугалась, когда услышала вчерашние нотки в его голосе. Все опустилось. Вот тебе и размышления... Блин, все же расставила по полочкам, со всем определилась, но тут сама себя перепугала чуть ли не до смерти. А он, значит, позвонил спросить, чем я занимаюсь, в какой магазин собралась, может машину прислать?

Я не понимаю, что происходит. Почему у меня такая паника от таких его безобидных, казалось бы, слов? Только ли из-за вчерашнего инцидента? Или из-за того, что надо было бы спросить... Но если бы ему это нужно было, он бы сразу еще вчера рассказал. Но он не хочет. Именно не хочет, а не не знает.

Это все я думала попутно, рассказывая, чем я занимаюсь... Хотя заниматься я только начала, и уже успела убрать постель, но был же у меня целый список дел, которые я запланировала на сегодня, вот их и рассказывала, будто уже сделала.

Ну и ладно, отстал... Сказал, что будет в восемь. Я чуть не спросила: не на свидание ли, но сдержалась. Пусть. Если придет в восемь, то почти и не увижу его, пока он поест, да я Алинку уложу... А как сами ляжем спать, тогда и говорить легче. Может, все ж таки, признаться про Женьку. Вот как раз с этим рассуждением о цели. А может и так придумается...

Вот, вспомнила свой же девиз, с которым жила несколько лет: «Если у человека есть цель, у него вырастают крылья». Не сама, конечно, придумала. Где-то вычитала, но жить с ним было гораздо проще. А может, я мелкие цели поставила? Из-за того, что все они закончились к двадцати пяти годам. Но ни президентом, ни губернатором я становиться не собираюсь. Это — власть. И нужна ли она мне, если я от нее собралась избавляться? Но ведь все правильно, если не хочешь быть у власти, то надо сначала привить иммунитет к ней. Ладно, у меня есть еще время — до осени, до холодов. Вот как отниму Алинку от груди, и времени будет больше, и гораздо свободнее буду. А за это время буду придумывать себе цель.

===========

Скука, страх, злоба. На эту тему переключилась, когда кормила Алинку. Когда делала вид, что готовлю ужин, проводив Нинку гулять с коляской. Вот со скукой, которая суть — отсутствие цели и желаний, можно считать разобралась. Злоба и страх. А вот чьи тут брать? Мои или чужие? Наверное, мои. Что мне от того, что он на меня разозлился? Я же придумала для него оправдание, потому что боялась услышать что-то не то. И правда могла оказаться гораздо страшнее, чем то, что я себе надумала. Нет, все-таки, бессмысленно мне признаваться в измене первой. Это же будет поводом для него, чтобы он меня презирал, размазывал по стенке при любом удобном и неудобном случае. Вот он бы только заикнулся о себе, ведь я так и не знаю, может он сегодня пойдет к ней, а может, и будет работать, как обычно, как работал раньше.

Да, боящийся несовершенен в любви. В любви нет страха. А если есть страх — любовь пропала. Ушла. И след простыл. А как же ее вернуть? Пациент, скорее всего, мертв, чем жив... Пациент перед смертью потел? — Потел. — Это хорошо!.. Реанимационные меры не помогут. И из-за отсутствия любви, ее место заняли и страх, и злоба. Как же все это неправильно. И как можно влюбиться в мужа заново?

Да как? Кажется, знаю. Взять и сломать все, что у нас уже сложилось. Полностью переделать все, начиная от распределения обязанностей, заканчивая мерой ответственности каждого. Но снова утык... мы же разучились разговаривать. Потому что так много всего нерешенного накопилось между нами, что уже и не видим друг друга. Но почему он не хочет сделать мне шаг навстречу? Почему только я должна спасать наши отношения? Я не могу за всех все сама решать.

===========

С Нинкой разговаривали на полном серьезе о моющих средствах, какое лучше. И не долго так... минут сорок, неужели нам больше не о чем поговорить? Так, выходит, нет такой темы. Только бытовые и хозяйственные вопросы. Не спрашивать же про ее хорошее настроение.

Но все заканчивается же когда-нибудь. Вот и шесть часов пробило. Нинка ушла. А у меня с каждой минутой в душе что-то сжималось. Я снова загонялась в какую-то хрень. Я в первый раз в жизни боялась прихода мужа. Я так себя накрутила, что вздрагивала от каждого шороха на лестничной площадке. Но у меня получилось, наверное, как у Нинки: перебрала! Переела! Хватит! И только я это себе сказала ровно в восемь, сразу же было принято окончательное решение. О чем угодно буду рассказывать, но о тех пяти днях с Женькой признаюсь только под пытками. Сама — ни за что! Нельзя этого делать ни в коем случае. Будем потихоньку спасать семью. Как угодно, любыми способами избавляться от страха. Может быть, на освободившееся место вернется любовь...

А муж пришел домой спокойный и усталый. Ну вот кажется правильное решение приняла по поводу страха, теперь можно будет идти дальше. И даже когда легли спать, я у него тихонечко так спросила:

—Степа, а можно я тебя больше не буду бояться?

—А ты меня боишься?

—Боялась со вчерашнего дня. Не туда мы пошли, надо найти, чем дальше жить. Обоим.

—Будем искать,— сказал он и прижал меня к себе.

Пятница, 11 мая

—Катя, тебе не кажется, что нам давно пора поговорить?

—О чем?— Катя прогнала остатки грустных мыслей и подняла взгляд на Нинку.

—Как это, о чем? Будто ты не понимаешь. О нас. Сегодня — ровно два месяца, как я у тебя работаю. И, по-моему, надо уже расставить точки над «е».

—Тебя не устраивает твоя зарплата? Я могу поднять, ты же много работаешь.

—Катя, очнись! Какая к черту зарплата? Ты не видишь, что происходит, что ли?

—Вижу...— Катька не понимала, что это нашло на Нинку, с чего это она вдруг так заговорила.

—Ладно, тогда давай я расскажу. То, что я давно уже не нянька, и даже не домработница, надеюсь, ты в состоянии понять?

—Нина, я не понимаю, что ты вдруг взялась на меня наезжать? Что не так? Ты можешь сказать по-человечески?

—Могу и по-человечески,— Нина как-то недобро улыбнулась.— Ты когда собралась отрывать Алинку от груди?

—К осени, я тебе говорила,— Катя заинтересованно посмотрела на свою работницу.

—Значит, слушай. Да, я пришла сюда нянькой, ты, не долго думая, перевалила на меня все свои обязанности,— Нина говорила медленно, не спеша, глядя в глаза Катьке.— Нет, я не была против, когда ты на меня их возлагала, и когда ты пыталась заняться хоть чем-нибудь в освободившееся время, и сейчас, когда ты уже несколько дней сидишь и тупо смотришь, как я живу вместо тебя.

Катя хотела возмутиться, особенно, когда услышала оценку своего поведения в последнее время, но Нина подняла руку, мол, подожди, я не все сказала, и продолжила:

—Я все ждала, когда тебе самой дойдет. Не получилось, не дождалась. Поэтому и начала этот разговор. Ты же понимаешь, что Алинка ко мне лучше относится, чем к тебе, я ей ближе — это факт. То, что твой Степан — классный мужик, ты забыла, наверное, но я ему напомнила. Мы спим...

Катька аж задохнулась от таких новостей. «Они оба — сволочи и предатели! Воспользовались тем, что я... что мне...»— Катя вспыхнула, хотела вскочить, чтобы залепить пощечину. Но ее остановила Нинка одним взглядом, в котором было больше оскорбления, чем в ее словах. Кате показалось, что вернулась та Нина, институтская, когда Катя даже словом перечить ей не смела, а Нина этим беззастенчиво пользовалась.

—Да, все, что я тебе рассказывала, было именно с ним. Извини, если ты об этом не догадалась. Так что если я забеременею, мы будем вместе. Я думаю, и Алинку сможем отобрать, она же тебе, все равно, не нужна... А тебя возьмем к себе нянькой, если ты захочешь, конечно.

Тот сумбур, что был в голове Кати до сих пор, будто затягивался черной пленкой. У нее даже не возникло паники, была только констатация факта: ЭТО КОНЕЦ! Казалось, сердце перестало биться, не хватало воздуха, слова застряли где-то очень глубоко, только губы силились что-то произнести, но только открывались и закрывались

—Подожди, я еще не все сказала. Я хочу с тобой поговорить. Мне нужна определенность. Да, ты меня многому научила. За это я тебе безмерно благодарна. И только поэтому я с тобой начала этот разговор. У тебя есть еще время — пока не бросишь кормить Алинку. Я тебе обещаю, что до этого я не буду предпринимать никаких активных действий и тебе не советую.

Поток обвинений в словах Нинки иссяк и что-то проскользнуло не давящее, не добивающее, а дающее какую-то надежду, шанс. Катя несколько раз глубоко вздохнула, пришла в себя и сказала, стиснув зубы:

—Значит, это такая твоя благодарность?

—В принципе, да. У тебя есть время все исправить. Правда, не гарантирую, что все это время я не буду спать и общаться с твоим мужем. Могу только пообещать, что сама не буду напрашиваться. Но если Степа предложит, я не откажусь. Ты помнишь, как вы нашли мужской оргазм? Мы с ним тоже его нашли. Так что, мы сейчас с тобой наравне.

—Замолчи! Я не хочу слушать это! Я... Я... я тебя ненавижу!— Катька снова была выведена из себя, она чуть не расплакалась, но это было бы последнее. Если заплачет — сдастся.

—Зря ты так, Катя. Лично к тебе у меня нет претензий. Я тебя до сих пор считаю своей подругой. И даже этот разговор начала, чтобы помочь тебе, чтобы хуже не было.

—Мне не нужна никакая помощь, особенно, от тебя,— еле слышно произнесла Катя. А в голове у нее мелькнуло, что такого странного разговора у нее никогда не было. То будто обухом по голове бьют, то протягивают руку помощи. И то и другое от одного человека. А впереди даже просвета не видно.

—Скажи еще, что ты меня уже уволила. Не вздумай! Это будет объявлением войны с твоей стороны. Я уйду, но вместе с ними. Или ты уйдешь, но мне бы этого не хотелось, сейчас жарко, и никак нельзя бросать кормить Алинку.

—Да замолчишь же ты когда-нибудь?!— Катька плакала, закрыв лицо руками. Она сдалась. И эти слезы только для себя. У Нинки они даже жалости не вызовут.

—Хорошо, я помолчу полчасика, а ты успокойся, подумай. Но я разговор не закончила. Мне нужно с тобой договорить, и договориться тоже.

Нина проверила, как спит Алина, и ушла на кухню готовить ужин. Катька, оставшись одна уже не стесняясь, горько плакала. Самое страшное было даже не то, что Нинка права если не во всем, то очень во многом. А то, что Катя вообще никому не нужна, даже себе. Да, она отдала свою жизнь, свои обязанности Нинке, и что осталось после этого? Пустое место. И отсюда даже выхода быть не может. Чуть успокоившись, Катя поняла, во что играла Нина — ни во что. Она не играла, она жила Катину жизнь. И теперь в этой жизни нет места самой Кате. И от этого было больно и ужасно дискомфортно. Может быть, Нина даже не виновата... Катя, действительно все на нее перевалила, или не остановила, когда заметила, что та делает лишнюю работу. Нина хочет поговорить, договориться. Хоть все невыносимо и ужасно неправильно, а, скорее всего, придется с нею мириться, иначе, действительно, хуже будет. Катька в ванной умылась холодной водой, пришла на кухню, села за стол. Нина молчала. Катя тяжело вздохнула, и начала:

—Давай, продолжим...

Нинка долго и внимательно смотрела на нее и отвернулась к плите.

—Пожалуйста,— попросила Катя.— Я готова сесть за стол переговоров.

—Пять минут,— улыбнулась Нина.— Я знала, что ты умная девочка.

Катька промолчала, она еще не определилась, как нужно себя вести, чтобы ее действия не были квалифицированы как активные. Потому что на сегодняшний день она проигрывала по всем статьям. Прошло минут десять, пока Нина не закончила варить кашу, и села рядом — напротив Катьки.

—Одумалась?— спросила Нина, Катя только кивнула в знак согласия.— Теперь спрашивай.

—Что спрашивать? Ты перевела мою задачу из трудно выполнимых в невыполнимую.

—Кать, не я перевела, а ты. Я только показала тебе на это. И если бы я не начала сегодня разговор, то самый худший сценарий для тебя отыгрался бы в любое время. Как будто ты этого не понимаешь.

—Значит, ты остаешься работать у нас?

—Значит, остаюсь. Но могу и уйти, как только сама решу.

—А что будет считаться моими активными действиями?

—Увольнение, например. Или ты сегодня поставишь вопрос ребром перед Степой. Он решит только в мою пользу. Я думаю, у тебя здравый смысл еще присутствует.

—Ты его любишь?

—Как мне кажется, да. Но любовь такая странная штука. Сегодня она есть, а завтра глядишь, и след простыл, остались одни воспоминания. Мне Степа много рассказывал про вашу любовь...

—Он разводиться со мной не собирается?

—Ну, ты спросила. Это только он решает. Он о тебе ни одного слова плохого не сказал, даже вчера, только хорошее вспоминает.

—И как ты предлагаешь нам жить-то теперь?— спросила Катя, но, увидев только пожатие плечами Нины, продолжила:— Тебе тоже нужна определенность.

—Всем троим нужна. Ладно, ты меня до сих пор ненавидишь?

—Я погорячилась. Извини.

—Поняла,— сказала Нинка. Они долго-долго смотрели одна другой в глаза, не решаясь продолжить. Наконец, Нина не выдержала начала:— Да, работа... Подними мне зарплату.

—Хорошо. Договорились. Нина, я не знаю, как тебя спросить...

—Да спрашивай уж как-нибудь. Нам очень нужно закончить этот разговор.

—Зачем ты это сделала?

—Ты знаешь, Кать, я же ничего не делала. Я только безропотно и с желанием делала все, что вы ни попросите.

—Я это видела, но зачем?

—Не знаю. Точнее, не знала до сегодняшнего дня. Да, уточняю, не знала ответ на этот вопрос: «Зачем?» А объяснить могу. Мне на этот год составили гороскоп, и там было на 1 марта плюс-минус 2 дня — изменения в жизни. И совет: принять все, что сможешь и принимать до тех пор, пока не хватит. Глобальный день должен был быть.

—А что это за день такой был? Я не помню.

—Ну, подожди. Заканчивается февраль — и ничего. Жду. Первого марта просыпаюсь, думаю, как же Вселенная найдет меня в этой кровати, когда я даже не выхожу на улицу. Тут звонок от тебя. Пришла, несколько раз сломала себя через коленку, когда брюки принимала, тот комплект, помнишь? Когда соглашалась на предложение о работе, но ты даже не заметила. Ну а потом уже таких терзаний и сопротивлений не было. Просто принимала все, как должное,— Нина замолчала, потом улыбнулась и спросила:— А что же ты меня не предупредила, что тот комплект тебе муж подарил? Я тебе кое-что покажу,— с этими словами Нина расстегнула халат, распахнула полы. То, что Катя увидела, повергло ее в шок. На ней был точно такой же комплект белья, какой Кате подарил Женька!— Теперь ты понимаешь, что подумал Степан, увидев то же самое на тебе, после того, как мне подарил этот взамен твоего подарка. Я сразу все поняла позавчера.

—Да, ну хоть с этим все объяснилось,— придя в себя, сказала Катька.— Он знает, что мне его подарили?

—Кать, ты хочешь, чтобы я ему об этом рассказала?

—Не надо. Я сама,— вот так и отменяются самые страшные клятвы и обещания, данные себе. Катька вздохнула, и решила продолжить:— Значит, я тебя унизила, а ты решила мне отомстить?

—Не-а. Может, ты и хотела меня унизить, но я сама унизилась. Но мстить я не собиралась. Понимаешь, из всего твоего рассказа о твоей счастливой семейной жизни ни одного слова не оказалось правды. И твоя брехня выползала все время. Я, может, первого марта позавидовала тебе, но отнюдь не черной завистью. Я тоже захотела так жить. Вот так и получилось, что я стала жить вместо тебя. Знаешь, как страшно разочаровываться в людях. И теперь я знаю, что жить надо лучше. Так, как живешь ты — жить нельзя, невозможно!

—Ты мне делаешь больно. Я сейчас заплачу.

—Да плачь. Этого я запретить тебе не могу. Каждый что хочет, то и делает,— Нина замолчала, вздохнула и продолжила:— Катя, запомни, пожалуйста, любое резкое движение все сломает. Может, даже у всех. Я видела ты «Чайку...» читала. Помнишь, если одно перышко на такой большой скорости повернуть больше чем на долю дюйма, то дальше он летел, как винтовочная пуля. Это тебе картинка, чтобы понять активные действия.

—Хорошо, я это поняла. Одного не могу понять, зачем ты мне все рассказала?

—Да, этот вопрос посерьезнее. Я же тебе сказала, я все принимала. Все, что могла, все что давали. А сегодня я поняла, что и мы со Степой дошли до предела — известные пути закончились. Ему дальше некуда вести ни тебя, ни меня. Так что, я уточняю, невыполнимая задача у всех троих: найти путь или научиться жить в новых условиях. Значит, надо искать всем. И кому повезет найти это раньше, тот и будет решать за всех. А мы с тобою почти на равных. За тем малым исключением, что Степан — твой муж официально, а меня он любит, как и тебя любил когда-то. Но ты сама все испортила, и сама можешь все вернуть. Одно плохо для тебя — ты не переешь с ним власти-подчинения, он не согласится пройти через то же самое второй раз. Значит, ты не поймешь, что без равенства нет любви,— Нина помолчала, грустно вздохнула и добавила:— Такие вот дела.

—А ты можешь уйти... одна?— Кате показалось, что-то человеческое промелькнуло в словах или в глазах у Нины. Вот к этому человеку она и обратилась.

—Конечно, могу, но не хочу. Тем более, я с ним еще могу разговаривать.

«Да,— подумала Катя,— если тебе и всучили что-то, а потом предлагают отдать вернуть... Мне бы тоже жалко было».

—А мы его не угробим, дергая в разные стороны?— спросила Катя.

—Есть такая вероятность, но мне бы не хотелось... А знаешь, Кать, мне тоже иногда помощь требуется,— улыбнулась Нина,— хотя бы хозяйству, и чтобы ты не имитировала работу, а делала. Иногда я так ухондокаюсь у тебя, что сил нет никаких... даже отдаться.

—Ты его уведешь?

—Степу? Кать, только ты не обижайся. Ты когда-то обзывала себя разными нехорошими словами, мне очень не нравилось, но сегодня я сама скажу, что ты — дура! Набитая! Как ты не понимаешь, что я не могу его увести! Только он сам может уйти, и сам же может остаться. Но он — не твоя собственность!— Нинка долго успокаивалась, наконец, продолжила:— Итак, подводим итоги: до осени мы как-то живем втроем, и мы с тобой не воюем, чтобы не дергать Степу, а тем более, нашу красавицу, Алинку.

—На это, считай, договорились.

—Знаешь, Кать, я что подумала. Я Степе, все равно, про наш с тобой разговор расскажу. Давай, я уговорю продолжить его втроем. Так будет лучше.

Катя только кивнула в знак согласия. Они принципиально обо всем договорились. Поэтому, что может быть нового в этом разговоре втроем, если Нина все расскажет Степе. И тут Катю как осенило: она хочет больше! И гораздо больше! В голову такое полезло... Катя спросила, будто хотела убедиться, что ею придуманное, не дай Бог, могло оказаться правдой:

—Ты к нам переедешь?

Нинка удивилась такой постановке вопроса, но улыбнулась и сказала:

—Звучит, как официальное предложение. Но такой вопрос я не хочу решать одна. И об этом тоже можно будет поговорить.

—Чего ты улыбалась?— спросила Катя, а сама подумала, может, зря она дала такой вариант Нинке, ведь она сама еще не хотела этого, как показалось.

—Нет, такого конечно не будет. Я позавчера видела твои глаза, полные беспомощного крика. А улыбалась, представила картинку, мы чем-нибудь занимаемся со Степой в постели, а я кричу тебе: «Кать, принеси нам пару чашек кофе, пожалуйста...»

—Или наоборот,— улыбнулась Катька.— В такой же ситуации я кричу: «Нин, ну где ты? Иди скорее, присоединяйся!» Дурдом... Да?

—Две жены в одной квартире — прикольно. Знаешь, Кать, если такое случится, возможно, тебе удастся меня уговорить с тобой сыграть. Надо же достигнуть равенства во всем. Ты сможешь отдать мне всю власть над собой?

—Не поняла,— искренне удивилась Катя.— Ты же говорила, что быть сверху — сложнее и больнее. Тем более, подчиненная роль легче. Быть в ней, а не притворяться.

Нина заинтересованно посмотрела на Катьку, а в голове промелькнуло: «Неужели, она что-то поняла?»

—Я подчинюсь тебе? Интересный расклад,— говорила Нина, а в голове мелькали картинки, сцены, слова. И сразу же появились сомнения:— Ты думаешь, что без любви это получится?

—Две жены. И Степа в курсе этой игры и держит под контролем.

—Ох уж эти пути неизведанные,— вздохнула Нина.— Но я не хочу уходить! Я тоже хочу найти что-то... чем жить дальше.

—А кто говорил: «Я не могу сбежать»,— улыбнулась Катя.— И почему ты решила, что больше не сможешь принять?