Глава 4. Новый год
Верх упорства: набирать неверный пароль, пока компьютер не согласится.
В четверг, где-то к часу, появился Борис Иванович и пригласил Иру в кабинет. Женька, как будто почувствовала приближение неладного. Она даже хотела идти вместе с Ирой к шефу, но та остановила одним взглядом. И все двадцать минут, пока Ира была в кабинете, где со скрипом шел тяжелый разговор, Женя не находила себе места.
—Ирина, мы на такие темы никогда не говорили с тобой, поэтому, разговор у нас будет серьезный. Я тут узнал, что ты теперь с Женей живешь. Объяснять будешь или выслушаешь мои предложения?
Ира, насупившись, молчала. Да, конечно, узнать, что они живут вместе, не составляло никакого труда, тем более, Борису Ивановичу, у которого знакомых в городе было столько, что и не перечесть. Наверное, кто-то доложил, или они сами прокололись. А может, он сам где-то их увидел вместе, ведь, по большому счету, они и не прятались, не переходили на конспиративное положение.
—Я понимаю, что у Жени тяжелый период, но взять и воспользоваться тем, что у нее мать умерла! Я тебя не понимаю. Даже больше скажу, не поддерживаю.
—Борис Иванович, я не пользовалась этим.
—А что же ты сделала? Скажи еще, что она сама пришла к тебе жить, а ты даже против была.
—Так и было.
—Но ты же взрослый человек. Это Женьке еще и восемнадцати нет, а ты ей жизнь ломаешь. Или ты думаешь, что проживете долго и счастливо всю жизнь?
—Борис Иванович, Вы никогда не вмешивались в личную жизнь сотрудников. А с чего сейчас вдруг Вам захотелось?
—Я тоже отвечаю за этого ребенка.
—Она не ребенок! Мне самой у нее учиться и учиться. И вообще, какое Вам дело, живем мы, любим? Мы же обе в рабочее время делаем свое дело, и работе это не мешает.
—Но так нельзя. Я вообще, не представляю... И допустить, что это происходит в моей фирме. Кажется, я тоже был не прав, когда отдал ее тебе на обучение. Мне же говорили о твоих увлечениях. Давно говорили, но я забыл, да и подтверждений не было.
—Борис Иванович, давайте оставим этот разговор. Или Вы хотите нас выгнать за аморальное поведение? Но такой формулировки нет в трудовом кодексе.
—Ирина, прекращай. Да, поведение аморальное. И мне кажется, что я должен принять меры, чтобы прекратить это.
—По какому праву?
—Да по жизни.
—Значит, если бы Женя влюбилась в Антона или в Вас, все было бы нормально, да? А в меня — нельзя. Однополые браки не регистрируются.
—В Антона — нормально. В меня, вопрос сложнее, но это тоже более естественно.
—И Вы бы смогли противостоять?
—Я не люблю решать придуманные проблемы. Она в меня не влюбилась, а живет с тобой. И если первая проблема может возникнуть только теоретически, то ваша ситуация она уже в реале.
—Что Вы от меня хотите?
—Прекращай дурить голову девочке. Пусть живет нормальной жизнью.
—А она сможет? И что есть норма? Норма то, что я могу тут неделю сидеть, работая чисто на автомате, и ни один гад не подойдет, не поможет, не вытащит меня? А тут мы обе летаем — это нарушение ваших норм? Человек должен быть несчастен, иначе он трудно управляем, да? Его легче в таком состоянии заставить, принудить. Я знаю, что Вам сейчас не нравится, что я рано ухожу, как никогда раньше не уходила, но я же делаю свою работу. И от времени пребывания здесь результат работы никак не зависит. А Женя, когда ей два месяца зарплаты хватало только на то, чтобы ходить на эту работу. Это тоже норма, да? Да знаете, где я видела ваши эти нормы. Мне самой написать заявление?
—Ирина, прекращай. Я не ставил вопрос об увольнении. Но я не знаю, как должен реагировать на то, что две мои сотрудницы живут вместе, как пара.
—Не знаете, ну так и не реагируйте. Если бы я сама знала, что из этого получится, и чем это может закончиться. Но это жизнь. Моя и Жени. Наша жизнь.
—Чем закончится? Ты будто не знаешь, чем.
—Я не хочу, чтобы закончилось тем, чем Вы хотите.
—Ладно, будем надеяться, что это быстро вам надоест... Или Жене.
—Но Вы же ничего не понимаете.
—Действительно, этого я как раз и не понимаю. Даже больше скажу, не хочу понимать. Да, еще вопрос: а твои родители как относятся к тому, что ты живешь с Женей?
—Никак.
—Не знают, выходит.
—Борис Иванович, зачем Вы это сделали?
—Что именно?
—Испортили нам праздник.
—А ты говоришь, любовь. Придумала себе какую-то чушь, которая от одного серьезного разговора рассыпалась. И все же, если хочешь знать мое мнение. Ладно, я тебе не мешаю. Я не вмешиваюсь в ваши отношения до тех пор, пока они не станут мешать работе. Так, это устраивает?
—Устраивает,— тихо сказала Ира.
—Но не заводи ты ее очень далеко. Обоим потом будет больно очень.
—Поздно. Уже так далеко. И если бы это было только от ума.
Ира вышла из кабинета шефа сама не своя, на грани рассыпания, а может, и за гранью. Только взгляд Жени, который, казалось, ухватил ее на этом краю, отвел от окончательного ухода во вне.
—Подожди, я сейчас,— сказала Женька и сама пошла к шефу.
Она вошла в кабинет полная решимости и направилась к столу директора.
—Борис Иванович, как я поняла, вы разговаривали о нас с Ирой?
—Она уже тебе все рассказала?
—Ага... расскажет, как же. Вы будто не знаете, что с нею творится, когда она выходит из реала?
—Но она тут спорила.
—А Вы, все равно, добили. Понятно. Ладно, Бог Вам судья,— Женька развернулась и направилась к двери.
—Женя, подожди! Стой, когда тебе говорят!— а когда Женя обернулась к нему, продолжил:— Я же за тебя тоже отвечаю... теперь, когда твоя мама умерла.
—Борис Иванович, за свою жизнь я отвечаю одна. Я сама знаю, что я делаю.
—Ладно, сама отвечаешь. А что ты хотела?
—Я не позволю Вам ее обижать. Давайте, мы уйдем, раз это Вам не нравится.
—Жень, прекращай. Заладили одно и то же: увольняться, уходить. Куда вы пойдете? Будто вас везде ждут. Мы договорились с Ирой, что я не вмешиваюсь в ваши отношения, пока это не будет мешать работе.
—Так уже мешает. Но не наша любовь, а Ваш с нею разговор. Ира уже никакая.
—Жень, тогда ты объясни, зачем тебе это надо?
—А Вы когда-нибудь любили? Вы в то время понимали, зачем это? Я этим живу. Это моя жизнь и она мне нравится.
—Кто?
—Жизнь моя, нынешняя. А Иру я люблю. Борис Иванович, может, Вы извинитесь перед ней?
—Ты мне приказываешь?
—Нет, просто прошу. Завтра Новый год. И еще... Мне надо сейчас отлучиться с работы... на полчасика... по-любому...
—Ты что еще придумала?
—Борис Иванович, мы с Ирой не афишировали наших отношений на работе, но Вы их вытащили на свет Божий. И теперь всем либо придется с этим смириться, либо нам надо уходить отсюда,— говорила Женя, а сама думала, что раз они уже засвечены со своей любовью, то за эти полчасика она спустится вниз, добежит до магазина, купит Ире букет роз — пусть все завидуют!
—А что остальные скажут?
—Пусть что хотят, говорят. Мне без разницы.
—Да я и вижу.
—Вы извинитесь или нет? Это чтобы я знала, что делать дальше. За свое счастье и за свою жизнь я буду бороться в любом случае.
—Да, выходит, придется. Тогда и ты, извини, так получилось.
—Да я-то извиняю.
—Вот понимаешь, какая странная вещь, тебе я поверил. Верю. Но она, она сама не верит. Ладно, позови ее.
—Спасибо, Борис Иванович. Извините, что я так разошлась.
—Бывает,— улыбнулся Борис Иванович.
Женя вышла из кабинета и прямиком направилась на лестницу, скорее всего, Ира была там, за столом же ее не было. Женька даже не накинула на себя ничего. Она вышла на лестницу, забрала оттуда Иру, отобрав и выбросив сигарету. В коридоре нежно ее обняла, поцеловала в губы и отправила к шефу. Этот разговор был гораздо короче.
—Ира, извини, я был не прав,— сказал Борис Иванович.— Оказывается, и такая любовь есть. Женька меня чуть не разорвала в клочья за тебя. Живите.
—Будем, куда ж мы денемся. Я пойду, типа, работать.
Ира вышла, а Борис Иванович не знал, прав ли он, не прав? Да, он видел целующихся на улице Женьку с Ирой, случайно видел, и решил, что это неправильно, и что он должен, обязан вмешаться. Оказалось, не надо было. А сейчас тоже ведь повелся на Женькины требования. Но, с другой стороны, терять двоих сейчас, где потом найдешь? Эти уже сработались, и опыт. А новых еще и учить надо, и в коллектив, чтобы влились. «Ладно, будем считать, что вышли с минимальными потерями, если не считать, что Женька обещала эту свою любовь больше на работе не скрывать. Ох... и не нравится мне все это»,— думал сам себе Борис Иванович.
==========
Женька, отправив Иру к шефу, вернулась к своему столу и задумалась: что же теперь делать? Да, ей не понравилось, как Ира, оторвавшись от ее губ, быстро глянула по коридору, не видит ли кто, чем они занимаются. Очень не понравилось. Женя поняла, что не в цветах дело. Ведь цветы имеют значение, только когда приносят радость тому, кому их даришь. Как и нежные слова... если видишь, что они не приносят человеку радости, а только напряг, то какой смысл произносить их. Значит, никаких цветов! Никаких нежностей сегодня на работе. Иначе, это для Иры будет еще хуже, чем разговор с Борисом Ивановичем.
Ира вернулась. Вроде бы, все было нормально. По крайней мере, она выглядела лучше, чем после первого визита к шефу. Значит, Женька правильно с ним разругалась. Но что теперь делать с Ирой, как ее растолкать, как вывести из этого пограничного состояния? А то может так получиться, что она снова себя накрутит и все праздники будет пребывать в своей черной нирване. Может, дать ей возможность побыть одной? Или, как раз, наоборот, предпринять какие-то действия, чтобы она снова почувствовала прелесть жизни?
В течение дня они почти не общались: несколько слов по работе, остальное — только взглядами. Женька чувствовала, как тяжело Ире, но она только успокаивала взглядом, мол, держись, все пройдет, и это — тоже. Выкарабкаемся. Ира грустно улыбалась. И только выйдя из здания, Женя дала себя право говорить:
—Иришка, солнышко, ты как?
—Знаешь, чем он меня зацепил? Даже не тем, что он дал себе право вмешиваться в нашу жизнь, а что ударил в самое больное место — в мои сомнения — права ли я, имею ли право.
—А если я скажу, что ты права, что ты имеешь право, что мы можем любить, ты мне поверишь?
—Наверное. Женечка, прости меня, я не могу так быстро, как ты перестраиваться, начинать новое, воспринимать все так, как ты это делаешь. Может, у меня опыта больше, но ты же сама знаешь, какой он, в основном — отрицательный. Хотя ты знаешь, я сегодня даже ругалась с ним.
—И я тоже.
—Он мне сказал. Сначала, требовал прекратить, потом, типа, разрешил. Сказал, что не думал, что такая любовь вообще возможна, и сказал, живите. Ты чем его напугала?
—Я сказала, что раз он вытащил наши отношения из подполья, то теперь пусть пожинает плоды. И пусть все знают.
—Жень, а оно нам надо?
—Не знаю, я же сначала сказала, а потом только подумала, что, может, и лишнее. Вообще, я поняла, что ты этого тоже боишься, поэтому ни одного шага не предприняла.
—Знаешь, Жень, мне все же нужно подумать.
—Мне сегодня придется уехать на Западный?
—Я такого тебе не говорила. Я хотела сказать, что мне надо определиться с собой, в самой себе разобраться. Неужели, он прав, и я только выдумала свою любовь?
—И я, выходит, тоже?
—Нет, в твоей, по-моему, вообще никто не сомневается, даже Борис. И я хочу так же. Значит, надо вынести все скелеты из шкафов души на свалку.
—Хорошо. Я рядом, но не мешаю твоему субботнику,— улыбнулась Женька,— и готова помочь, в случай чего.
—Спасибо. Хорошо, что ты рядом.
==========
В последнюю неделю они всегда ходили домой пешком. Потому как, и для здоровья полезно, и вообще, надо и на улице бывать почаще. Вот и сегодня они не спеша шли по вечернему городу, и каждая думала о своем. Да, Женя дала Ире возможность подумать. Это тоже действие. Остается только надеяться, что ничего страшного она там себе не придумает и не испугается тех скелетов, которые должна сама найти и выбросить. А у самой Женьки были ли такие скелеты? Наверное, были, но в той жизни, до Иры. А в этой, новой, они пока не появлялись и не беспокоили ее. Значит, надо будет заняться чем-нибудь полезным. Может, почитать чего-нибудь?
Молча добрались домой, также молча поужинали. Женька переоделась и нашла книгу, которую давно собиралась прочитать, но все как-то руки не доходили — Новый завет. Эту книгу все читают, одни чаще, другие реже. Но для общего развития она обязательно нужна. Посмотрела содержание, начала читать Евангелие от Матфея. Сначала было непонятно, непривычно, но стала въезжать. Понравилось! Она удобнее разместилась на кровати и очень внимательно читала текст, комментарии.
==========
Ира думала. И весь день, и по дороге, и дома. Думала и наблюдала, что делает Женя. Женя была спокойна и даже занята — нашла Библию и зачиталась. Ира еще днем поняла, что она не хочет рассыпаться по привычке. Ей самой надоело вот это — закапываться в разрушительные мысли и ждать пока они или рассосутся, либо сгладятся чем-то и перестанут терзать душу. По крайней мере, у Иры сегодня были возможности и силы противостоять этим своим дурным мыслям. Но настроение испорчено, и с этим надо было срочно справиться.
А все из-за того, что в их отношения вмешались посторонние люди. Да, можно, конечно, сделать их любовь достоянием публичного обсуждения и осуждения. Потому, что иначе быть не могло, не принято это в обществе. И у Иры никогда не было реального опыта борьбы за свое право любить девушку. Хотя теоретически она была в этом достаточно подкована еще со времен Людки, когда часами обсуждалась эта проблема в чатах, в письмах. Стычка с мамой Люды была не в счет. Это была проблема, по большому счету, только Люды. Мама Иры только пилила, что дочке пора замуж, но пока она не застала ни разу, поэтому такой вопрос и не поднимался.
Итак, борьбой за свои права можно заменить реальную проблему. А оно надо Ире? Если надо, то зачем? Заменить проблему? Только потому, что там дорога изведана хоть чуть-чуть, хоть не самой, так другими.
Но по этому поводу Ира когда-то давным-давно для себя решила, что если не напрягаться, то можно спокойно расслабиться. Когда проблема сформулирована и поставлена ребром, она начинает разрастаться в голове, как под увеличительным стеклом, от излишней на ней концентрации. Это в одной голове, а если таких голов будет несколько, тогда процесс вообще будет неконтролируемый. Если самим вести себя так, чтоб не акцентировать данную проблему, то окружающие гораздо легче принимают любые отношения, даже нетипичные. Если они просто видят, что человек ведет себя естественно и не боится. Но стоит только показать этот страх, люди реагируют именно на него, сразу — нездоровый интерес: «Что-то здесь не так!» Мысли рождают действия, действия — ошибки. И люди начинают реагировать на вызов обществу и принимают его. Принимают эту игру «против», как игру против себя.
Итак, с этим, вроде бы решили, то есть, сама решила для себя. А с Женей надо будет поговорить при случае, объяснить все это. И проблем не будет. Проблема у Иры только одна. Дать себе право любить. Причем в таких условиях, что Женя уже живет с нею. Живет на полном основании, как она сама себе считает. И она здесь дома. И что? Это напрягает? Так-так-так... что-то здесь неправильно. Начинаем сначала.
«Появляется человек, приходит в гости, даже еще не приходит, но постепенно поселяется в мыслях, в душе, занимает часть времени все большую и большую. Нет, не страшно. Это так положено, что начинаешь думать больше, чем позволительно. Ладно, «чем позволительно» — это я перегнула, но когда начинаешь думать о ней больше, чем о себе, сначала даже хочется этого. А когда думаешь о ней постоянно? Что сделать, что сказать, как ей объяснить? Вот тут и происходит то, что и должно произойти — она просто приходит в гости, чтобы быть рядом большую часть времени и не только в мыслях, но и в реале, в пространстве. Сначала визиты, потом приходит с вещами и говорит: «Я пришла к тебе жить, пустишь?» Куда же тут денешься? Конечно же, пущу. И уже 24 часа в сутки она рядом. И дом этот — уже ее дом. А еще на работе вместе. С субботы на какое время мы расставались? Не больше чем на три-четыре часа, когда обеим надо было сбегать за подарками. Но даже и в это время вместе, потому как она в голове, в мыслях постоянно. Ладно, пусть. Вот сегодня мне надо побыть одной, подумать одной, даже о нас, но решить для себя что-то. А я не могу сосредоточиться, мысли разбегаются, спотыкаются, циклятся. И если ей даже сегодня тут есть, чем заняться, и ей, может быть, даже комфортней, чем мне в своем доме. Мне — напряжно. В первый раз почувствовала необходимость побыть одной, чтобы никого рядом не было, чтобы самой отойти и посмотреть со стороны. Черт его знает. Может, надо было все же согласиться и отпустить ее. И только потому, что мне тут места сейчас нет».
—Женя, а может, я к родителям съезжу? Поздравлю, а может, и переночую там.
—Ага. Съезди, а я дома останусь... у нас... тут,— сказала Женька, и только потом оторвала взгляд от книги и посмотрела на Иру. У той был такой удивленный взгляд, что Женька додумалась.— Ир, тебе, все-таки, надо побыть одной? А хочешь, я тебе ключи дам от квартиры на Зорге — там тоже наш дом. Поедешь?— Женька вскочила с кровати, достала из сумочки ключи, протянула Ире.— Ты, извини, надо было еще в субботу захватить вторые для тебя. Я же потом так туда и не попала.
Ира ключи взяла. «Странная рокировка. Вот тебе и надумала. Места нет. Да местов этих... сколько хочешь! Две двухкомнатные квартиры на двоих»,— Ира улыбнулась.
—Извини, я тут хрень такую придумала. Не поеду я никуда. Нечего дурака валять! От кого бегаем, на самом деле?
—Это правильно. А хочешь, я в ту комнату пойду, там почитаю?
—Кстати, хорошая мысль, я пошла туда. Заодно, помедитирую. Ты не обижаешься за мое предложение?
—А ты?
—Вот будет правильное решение, я тебе и это расскажу. А сейчас в шавасану минут на 15, и разбираться дальше, а то такое лезет в голову.
—Вытащила такой скелет, что сама перепугалась?
—Ага,— улыбнулась Ира.— Хорошо, что ты рядом оказалась. Спасибо!
—За что?
—Нестандартное решение.
Женька только улыбнулась. Она только хотела помочь Ире, ведь не специально она придумывала такой ход. Само пришло.
Ира ушла во вторую комнату, где было только два больших зеркала и ковер на полу, на котором раньше она занималась йогой. Отдохнула в позе трупа и успокоилась. По большому счету, это был как выход из пике падения. Решение тоже было хоть маленькое, но очень полезное. Да, Женя занимает мысли, голову сердце, но Ира же хочет этого. Да, она занимает место в своем доме, который когда-то был только домом Иры. Но для Иры всегда есть и будет место в нем. Потому как физически объем-то у них маленький. Вот только страхи Иры, именно они, занимают и голову, и дом, выпихивая Иру вовне, в небытие. Хотя разговаривать еще не хотелось, но мысли стали приходить в порядок.
Часа через три, зайдя по дороге на кухню, Ира пришла к Женьке, протянула ей сушку, улыбнулась и спросила:
—Может, будем спать ложиться?
—Устала, маленькая,— обняла ее Женька.— Я тут такое прочитала! Но все потом. Сейчас тихонечко ложимся, и спать.
Ира забралась под одеяло в ласковые объятия Женьки и, засыпая, подумала: «Да, есть у меня право любить Женечку. Есть...»
==========
Наутро Женька проснулась ни свет ни заря. Она даже завтракать не стала, сказала, что вчера на полчаса отпросилась у Бориса Ивановича, поэтому сегодня где-то на часик опоздает. Ира спросонья ничего не поняла и пришла в себя, как только захлопнулась входная дверь. Ира, не торопясь, собралась и пошла на работу. Сегодня она пришла самая первая. Даже ключ сразу спросила внизу, на всякий случай, чтобы потом не возвращаться, как бывало обычно, когда приходила слишком рано.
Где-то около десяти, улыбаясь отнюдь не виноватой, а довольной улыбкой, влетела Женька. Она повесила свою курточку и сразу же подошла к Ире, сказала негромко:
—Я на Зорге снасалась, у нас там все в порядке. А это — твои ключи от второй нашей квартиры, второго нашего дома.
Ира только улыбнулась и кивнула в знак согласия.
Работы в предпраздничный день хоть и было много, но она как-то легко делалась. И даже известие Бориса Ивановича о том, что четвертого уже надо будет выйти на работу, несмотря на официальные выходные, не огорчило, а было принято к сведению. Тем более, что шеф дал премию по случаю праздника. Часа в три сели за стол, коротенько шампанским и сухим вином отпраздновали в рабочей атмосфере Новый год, и в начале пятого девчонки вышли на предпраздничные улицы.
—Ириш, а ты хочешь куда-нибудь съездить?
—Куда? Сегодня же Новый год.
—А мы в дороге его и встретим. Поехали?
—Куда?
—Не знаю. В Москву, например. Я так давно не ездила на поезде.
—А что мы там будем делать?
—Не знаю. Я в поезд хочу.
—Поезд — это, конечно, хорошо. Я никогда не встречала Новый год в поезде. А поехали!
—Голому собраться, только подпоясаться. Сейчас домой! Быстро! Собираемся и на вокзал.
—Ни фига себе, романтика! Тогда бежим на троллейбус.
Действительно, дальше все пошло, как в ускоренном фильме: забежали домой, переоделись, захватили вещи для поезда, подарки. Ира только по телефону успела предупредить родителей, что срочно уезжает в Москву. И вот, они уже едут на вокзал. В магазин: еда, вино, шампанское. В кассу. Билеты. Дух перевели только в начале восьмого, оказавшись вдвоем в купе «Тихого Дона».
—Авантюристка!— выдохнула Ира.
—Сама такая,— улыбнулась Женя.— Я как подумала, что если один из дней мы будем рядом, но не вместе, решила, что не хочу повторения вчерашнего. И, кстати, нам уже пора поговорить.
—Ты думаешь, пора?
—Ага. Понимаешь, я прожила неделю с тобой. Много всякого было, и научилась многому, и испытала еще больше, а вчера прочитала про Христа, и так много стало на места, столько новых слов нашлось для нас. Мне надо это перевести из головы в слова, донести тебе.
—Переодеваемся, а то еще пассажиров подсадят.
—Не-а, во всем поезде таких дураков, как мы с тобой, человек двадцать,— радостно улыбалась Женька.— Но ты права, до Москвы — почти сутки, обратно — примерно столько же, так что, успеем.
—Успеем, но я, все равно, переоденусь. Закрой дверь, пожалуйста.
Женька плюхнулась на полку, заперла дверь и наблюдала за переодеванием Иры. Как же она ей нравится, маленькая, худенькая. Девочка! Любимая!
Ира будто услышала эти мысли:
—Женечка, а ты знаешь, я себе дала право любить. Готова принять тебя всю-всю. И мне кажется, то, что между нами — и есть любовь.
—Ты серьезно? Кто бы мог подумать,— улыбалась Женя.— А я вчера подумала, что ты хотела меня выгнать.
—Угу, хотела. Не совсем, конечно, выгнать, но снова так много придумалось, что я запуталась и решила свалить вину на тебя. Но ты же не повелась.
—Вот еще! Буду я вестись на все твои загибы. У меня своих — выше крыши.
—Жень,— укоризненно покачала головой Ира.
—Ну что, Жень? Я хочу говорить все, что вздумается. И даже тебя хотела об этом попросить. По-моему, так проще будет разобраться. А если я что-то не пойму, я переспрошу.
—А ты будешь переодеваться? Чтобы легче было ехать.
—Да буду, буду. Видишь, переодеваюсь. Похоже, тут нехолодно,— Женька разделась.— А можно, я так поеду?
—Да делай, что хочешь,— Иру уже начало напрягать бестолковство Жени.
—Ты еще не добавила, что сейчас проводник за билетами придет. Ну что ты, Ир, уже и пошутить нельзя?— Женя одевалась в спортивный костюм.
—Ну и шутки у тебя.
—Не буду, сказала же. Каюсь и обещаю, что целый час такого больше не повторится.
—Ладно, на чем мы остановились?
—Что сейчас придет проводник за билетами, а потом продолжим наш серьезный разговор.
—Тогда я схожу, покурю. Жень, а тебе мое курение не мешает?
—Мне нет. Может, тебе?
—Знаешь, в тот день, как ты пришла к нам устраиваться, я думала бросить курить. Может, сейчас бросить?
—Но сейчас же ты хочешь, значит, иди, кури. Но можно в этом году бросить, чтобы не тащить в следующий.
—Ой, ты умница,— улыбнулась Ира.— Так я и сделаю.
Ира вернулась минут через пять, и почти сразу же поезд тронулся.
—Знаешь, Ир, я тут подумала, сколько же всего прошло с тех пор, как я пришла в «Реал тайм». Какая я была тогда и сейчас. Мне нравится. Все-все нравится. А больше всего — ты. И знаешь, что я сейчас подумала по поводу того предсказания цыганки. Седьмые похороны — не мои. Ты же должна жить после этого так счастливо, помнишь? А если я умру, как ты будешь жить счастливо без меня, без любви. Поэтому, я никак не могу умереть.
—Да, если неосознанной любви хватило на десять лет мучений. Наверное, ты права. Как я сама не додумалась? Да, знаю, боялась тебя любить, поэтому и был такой шанс. Теперь вижу, что нет даже маленькой вероятности такого исхода.
—Вот, еще с одним вопросом определились. А у нас их так много. Рассказывай, что случилось вчера или даже чуть раньше. Борис Иванович не случайно зацепил тебя, уже было за что цеплять, ведь так?
—Выходит, так,— начала было Ира, но в дверь постучали. Слава Богу, проводник. Отдали билеты, рассчитались за постель, поздравили его с Наступающим, попросили без необходимости не беспокоить.
Потом долго-долго обсуждали все, что с кем происходило с ними до вчерашнего вечера, кто и что думал, как смогли обе выбраться, какие решения принимали, как эти решения сказывались на реальных событиях. В конце концов, пришли к выводу, что Женьку в эйфории, как взрывом, вынесло на какой-то непонятный Ире уровень понимания. А Ира, в силу своего темперамента, а особенно, в силу огромного отрицательного опыта, чуть затормозилась, засмотрелась на Женины успехи, засиделась, поэтому и получился перекос.
—Ты понимаешь, Ир, я вот вчера читала про Иисуса Христа и почему-то примеряла его проблемы к себе. Понимаешь, его послали на Землю с опытом, со способностями дать человечеству новое знание о Боге, о мире. Но он все время был один, и все время был не понят. И я также чувствую эту любовь в себе, в тебе, во всем, что живет, и не могу рассказать это словами даже тебе. А как я могу рассказать о ней Борису Ивановичу? Что он поймет? Я сегодня на работе пыталась даже написать словами, когда думается и когда пишется, это совершенно две большие разницы. Но все равно, получается убого, как-то жутко упрощенно. Я понимаю, что это даже не набросок, так — отдельные точки с картины, не более того, в голове все гораздо глобальнее.
—Так, может, не надо и переводить? Мы же чувствуем одинаково. Зачем в таком случае слова?
—Э... нет. В слова надо перевести хотя бы для себя, чтобы разобраться. Ты понимаешь, вот в среду, позавчера, я вдруг осознала, что я совсем одна, всегда была одна, есть и буду. Подожди, не перебивай, сама собьюсь. Как Христос, которого слушали, но только иногда верили. Это даже ученики, а не те, кто не верил специально. Представляешь: «Люди, я принес вам истину!»— говорит Он, а ему в ответ: — «А ты докажи, что ты прав». — «Вот, доказательство!» — «Да, ну... Фокус и обман зрения — закос под Коперфильда». А ты представь, как одинок Бог? Когда Ты везде, когда во всем, когда кроме Тебя никого и нет больше. Вот я почувствовала одиночество, что-то сродни этому.
—Так я же рядом была.
—Вот понимаешь, слово «рядом». И такая же одинокая. Единственное, что я поняла точно, что каждый рождается один, умирает один и живет один, и сам за все отвечает, сам делает, творит и отвечает за ошибки, за правильные решения получает награду. И даже помочь нельзя, у каждого своя дорога. У Христа была своя задача. Научить, донести! Он и учил. Учил, как власть имущий. Не дали Ему такого права — Он сам его взял. Вот ты дала себе право любить. Тебе же стало легче?
—Да, по крайней мере, одного жернова на шее не стало, можно вздохнуть чуть больше. Вообще-то у меня вчера появились похожие мысли по поводу вынесения на люди наших отношений с тобой. Доказать? Да еще так, чтобы нам все аплодировали — не получится никогда. Дразнить их, тыкая в их комплексы и недостатки, вызывать огонь на себя? Нам с тобой это нужно? Мы будем жить естественно, и сразу им будет проще принять нас такими, какие мы есть, а тем более, нам — жить. Женечка, я, конечно же, торможу, не успеваю за твоими семимильными шагами, но я же не стою, иду! Не торопи меня, пожалуйста. Я догоню.
—Нет, Ир, на твоей дороге ты меня не догонишь. Я иду рядом, но по своей.
—Ты думаешь? Ты действительно думаешь, что у нас разные дороги?
—Угу, даже не думаю, просто, вижу. Кстати, а мы будем Новый год встречать? Ой, ты смотри, какая луна!
Ира глянула в окно, там, вынырнув из тучи, плыла почти полная луна, которая своим белым ликом тоже смотрела на все происходящее внизу, как во всех городах, во всех домах люди готовились к встрече Нового года. Везде праздник, веселье, а девочки ехали.
—Ты знаешь, Ир, я уже несколько раз пожалела и несколько раз нашла оправдание, что вытащила нас из квартиры в этот поезд. А сейчас посмотрела на эту луну и поняла, что по-другому просто быть не могло. Только таким и должен быть Новый год, этот наш с тобой Новый год. А ты знаешь, шампанское согрелось, а как оно взболталось! Может, не будем его открывать? У нас еще ведь вино есть. Я сбегаю за штопором?
—Да ты сразу бутылку с собой захвати, может, там и откроют.
—Тоже правильно,— Женька глянула на себя в зеркало, поправила прическу, захватила с собой бутылку и, придерживаясь стенок качающегося вагона, пошла к проводнику. Там ей откупорили вино, еще раз поздравили, попытались напроситься в гости, но она отказала. Захватила с собой пару стаканов в подстаканниках и вернулась в свое купе.— Ир, нам же гости сейчас не нужны?
—Не-а, нам и вдвоем хорошо.
—Я тоже так подумала. Давай, проводим старый год! Каким бы он ни был, он, все равно, столько нам дал. И мы с тобой встретились,— наливая вино в стаканы, говорила Женя.
—И все-таки, правильно, что мы с тобой в поезде. Мне очень нравится. За нас, за старый год, за все хорошее!
Девушки потягивали полусладкое вино и смотрели одна на другую. Слова лишни, особенно, сейчас. Даже несмотря на то, что они собирались перевести все в слова, но было и так хорошо, даже без всяких переводов. Алкоголь шумел в голове. На часах мобильника Иришки отсчитывались последние секунды уходящего года. Женька еще плеснула рубиновой жидкости в стаканы и пересела к Иришке, чуть обняла ее и смотрела, когда же наступит полночь, придет Новый год.
00:00. Они обе оторвали взгляд от часов и глянули в глаза одна другой. Улыбка скользнула по лицам, стаканы подняты:
—С Новым годом! С новым счастьем!— тихонечко сказала Иришка.
—С Новым годом! А счастья нового я и не представляю, мне нынешнего достаточно,— Женя чокнулась своим стаканом со стаканом Иры. Выпили. Все до последней капли. Стаканы на стол, не сговариваясь. И поцелуй, нежно и бережно прижимая к себе любимую. И снова долго-долго смотрели в глаза. Женя вздохнула.— Я так запьянела от тебя и от вина,— чмокнула Иришку в губы.— Ира, можно, я лягу? Выпивать больше не хочется. И знаешь, я как хочу? Вот сюда головой, к двери, чтобы смотреть на луну. А можно, я тебе еще кое-что расскажу?
—Сейчас мы чуть свет пригасим, я тоже лягу, и продолжим,— Ира включила один ночник над верхней полкой, чтобы не светил в глаза, тоже перенесла подушку к двери, легла.
—Знаешь, Ир, мне мама вспомнилась. И я поняла, что так много мы с нею не понимали, хотя жили-то нормально, как могли. И она притом все время чувствовала себя виноватой передо мной. Что-то на воспоминания потянуло... Знаешь, был однажды такой случай. Мне лет двенадцать было. Тоже на Новый год был праздник, не елка, а вот это — праздничный концерт,— Женя говорила медленно, будто пыталась сразу все объяснить правильно, чтобы Ира поняла, что она хочет сказать.— Я же танцами занималась, и мы ставили испанский танец. Я с одним мальчиком солировала. Ну, так получилось, что танцевала я лучше всех, поэтому меня и назначили солисткой. Всю ночь перед концертом мама делала мне испанский наряд. Пришивала ленточки к юбке, украшала какими-то блестками блузку, а я лежала в свой комнате и жутко мучилась, что вот там, мама ради меня делает костюм, а я, хоть и отправлена спать, но это для меня же. Это мне нужно. Может, я плохо объясняю, но у меня было такое чувство вины, что я лишила маму сна, что ей же это не нужно, только мне... Не знаю, не могу объяснить... И мама, которая никогда не умела шить, да еще с ее плохим зрением, всю ночь руками шьет. А мне же еще костюм не понравился, когда я утром его увидела, но я ничего не сказала, чтобы маму не расстраивать. Пришла в школу. Значит, мы переодеваемся. Наша учительница только покачала головой, увидев мой наряд, но ничего не сказала. Тем более, другого-то нет. И тут прибегает опоздавшая, но довольнищая Ленка. Достает свой костюм... Все ахнули. Ее родители где-то достали настоящий испанский костюм. Не помню, то ли в театре взяли, то ли в ансамбле каком-то. Учительница как ее ни уговаривала, какие только аргументы не приводила, чтобы Ленка отдала свой костюм мне, как солистке, но та уперлась и ни в какую. Я, может, тоже бы не отдала, не знаю, но тогда мне было обидно. Ленка даже кастаньеты мне не дала, и мне пришлось щелкать только пальцами. Номер получился странным, наверное, со стороны. Солистка черти в чем, а восьмая девочка в третьем ряду в настоящем испанском костюме. По крайней мере, со сцены, я увидела, как расстроилась мама. Поэтому, сразу после поклона, я бросилась к ней, и мы вместе зарыдали,— Женька надолго замолчала, глядя на луну, мелькающую за тучами и деревьями. Ира тоже ничего не говорила, но не спала. Поэтому Женя решилась рассказывать дальше.
—А вообще, у мамы была большая близорукость и у бабушки тоже. Я где-то прочитала, что близорукость передается по наследству. И все допытывалась у мамы: что я тоже буду носить очки? Она меня успокаивала, говорила, что не всегда такое бывает, что у меня глазки хорошие. И что если бы она проявилась, то уже были бы нарушения, а про свою непохожесть на нее... я уже молчу. Вот интересно, что же она себе придумала себе в вину, что меня удочерила? Меня спасла от приютов и детдомов, а сама, наверное, думала, что я попала бы в более богатую семью, в полную. Не знаю. То, что денег всегда было мало, я знала с детства. Я никогда не падала на пол в магазине и не требовала понравившуюся куклу или игрушку. А когда в школе просили принести денег, я так волновалась, сколько можно оттягивала момент, чтобы попросить у мамы. Потом собиралась долго-долго, мысленно сто раз прокручивала в голове диалог, с таким стыдом спрашивала, аж вспомнить страшно. А еще знаешь, когда в классе девчонки стали носить взрослые вещи, ты бы знала, как мне хотелось. То, что джинсы мои и навсегда — это было однозначно, но когда обувь или пальто из детского мира, когда все уже ходят в таком красивом и модном. Спрашивала, конечно, но это было еще реже. И еще реже мама все же покупала, выкраивала что-то из скудного бюджета,— Женя снова замолчала.
—Знаешь, Жень, а я даже не знаю сочувствовать тебе или завидовать. У меня ведь полная семья, и не так мало они зарабатывали. Но мы с Риткой, все равно, на втором плане. У них, родителей, свои дела, свои разборки, а случаев, подобных твоим, тоже было не счесть. Может, чуть другие, но смысл тот же. А может, мы с тобой неправильно относились к этому, но ты хоть хотела, а я даже забыла, когда я спрашивала что-нибудь себе, если они сами не додумаются или кто им не скажет. У тебя же, понимаешь, ближе отношения были с мамой. У меня не было и нет даже таких.
—Ир, прости, накатило что-то... У нас праздник, а хочется плакать.
—Женечка, солнышко, перестань! Надо высказаться, надо поговорить — значит, будем говорить. Хочешь поплакать? Поплачь. Как будто, я тебя не пойму. Я вообще тебе удивляюсь, как ты живешь все это время.
—Неправильно?
—Ну кто тебе сказал? И как, вообще, может быть правильно. До тебя у меня была одна Аня таким близким человеком. Ты считаешь, правильно вот так десять лет отходить от потрясения, что она погибла?
—Мы выберемся. Давай, выпьем,— Женя поднялась, плеснула немного вина, протянула один стакан Ире.— За них... земля пухом, и царствие небесное,— Женька одним глотком выпила, поставила стакан и снова легла. Она молчала. Ира молчала тоже. Снова не хотелось говорить.
Минут через двадцать луна совсем исчезла из окна. Девчонки легли правильно — головой к окну. Ира хотела как-то перевести разговор на другую тему, но ни тема не пришла, ни слов не нашлось. Она полежала еще немного и решила сделать вид, что спит. Можно же оставить человека наедине с собой, когда ему это очень нужно. Сначала она делала вид, что спит, потом, и вправду, задремала. Сколько она спала, она не знала, но когда открыла глаза, увидела, что Женька сидит за столом, в руках у нее та фотка, которую они забирали в то воскресенье, последняя, где Женя с мамой. И на глазах у Жени слезы. Ире стало стыдно. Выходит, она бросила свою любимую девочку в трудную минуту. Она закрыла глаза, потом отвернулась и тоже тихо заплакала. Наверное, Женя заметила это, потому как вскоре свет в купе был погашен, Женя подошла к лежащей Ире, поцеловала ее, сказала:
—Спокойной ночи. Мы выберемся. Вдвоем.
И легла на свою полку. Через несколько минут они уже спали. Рядом. Вместе.
==========
|
