Без риска быть... / «Живое Слово» / Николай Доля / Гулливерши

Николай Доля

Гулливерши


Предыдущая Версия для печати

Глава 13. Страхи и желания

Stultu est timere, quod vitari non potest.

Нелепо бояться того, чего нельзя избежать.

    Дневник Иры

    Мы вышли из магазина и расположились на заднем сидении машины. Вера взяла мою руку и легонько пожала еë. У меня стало спокойно на душе, но тут же я решила уточнить некоторые детали:

    — Как ты думаешь, Вера, мы долго?.. Точнее, как надолго я к тебе... к вам, еду?

    — Если бы я сама знала. И раньше утра понедельника я тебе не скажу.

    — А как же я?.. — я даже не знала, как сформулировать свои сомнения и тревоги. — Я маму предупредила только на выходные.

    — Ира, всë решаемо, — посмотрела на меня Вера и добавила с полной ответственностью: — Я всë решу, если ты готова отдать себя в моë полное распоряжение.

    — Я готова, почти. Страшно только почему-то.

    — Страшно только от неизвестности, и не бойся ты, — поддерживающее улыбнулась она. — Неужели я такая злая стала?

    — Не стала, кажется, но всë равно, кто знает, что у тебя в голове?

    — Ладно, задавай вопросы, пока едем. Как начнëм, я тебе не разрешу ни вопросы задавать, ни просить ничего.

    — Даже так? — глаза у меня распахнулись, я такого не ожидала

    — Ну, конечно, если я берусь сделать из тебя нового человека, ты же можешь мне довериться.

    — Доверяю. Ты не веришь? Я, правда, доверяю. Ты же не для собственной крутизны хочешь мне помочь?

    — Я очень хочу тебе помочь, и очень хочу, чтобы ты мне помогла.

    — Чем? — а вопрос сформулирован некорректно. Чем можно помочь человеку, который собрался ТЕБЕ же помочь? — Моим подчинением?

    — Да, чтобы я смогла, — совершенно не задумываясь сказала Вера.

    — А если ты про меня забудешь хоть ненадолго? — для меня данная формулировка была неестественна, не в системе... Да сейчас ВСË не в системе!

    — Забыть про тебя, я уже думала про это — только в наказание, так могу?

    — Ну да, наказание ведь может быть любое, не только хлыстом по заднице, — сказала я и совсем тихо добавила: — Я просто не верю, что это происходит со мной.

    — Но ты же написала, поэтому была готова ко всему ещë с утра.

    — Ага, тоже правда, — кивнула я, но вдруг в полный рост встал вопрос, который мучил меня уже несколько дней. — Так насколько велика вероятность боли для меня?

    — Ровно на величину твоего бестолковства, которого я не хочу, и которое будет мне мешать. А боль?.. — Вера пожала плечами. — Может, сама потом попросишь.

    — И такое может быть? — удивилась я.

    — Я же хочу.

    — Меня избить? — мои глаза округлились: «Вера специально всë придумала, чтобы меня выпороть? Да?»

    — Нет, мне не хватило чего-то. Я хочу, чтобы меня ещë раз выпороли, да посильнее, чем в прошлый раз.

    — Да??? — удивилась я, а Игорь спросил:

    — А чего меня не попросила? Я же могу.

    — Нет, ты не можешь, я тебя люблю. Поэтому будет не шогендо, а садо-мазо, а мне нужна Вселенная. А я, может, Ирку так разозлю, что она сумеет.

    — О чëм это вы? — поинтересовалась я и жутко напряглась: зачем Вере злить меня? Или у неë такая задача? Разозлить меня, этим манипулировать, а потом за это и наказать?

    — Понимаешь, боль без сексуального удовольствия — это шогендо. Принимаешь боль как от Вселенной, и наносишь еë, как Вселенная.

    — Ни фига себе, а я всë думала, что же это такое — твоë шогендо.

    — Так, приехали. Давай последний вопрос, — сурово посмотрела на меня Вера.

    — Ты мне поможешь? — искренне спросила я.

    — Да, сделаю всë, что будет в моих силах, — Вера ласково улыбнулась. И эта улыбка давала надежду.

    — Спасибо! Пошли. Я твоя, — сказала тихо я.

    — Тебе спасибо за доверие.

    ==========

    Пока Игорь ставил машину, мы обсуждали правила, в которых придëтся мне жить некоторое время. Всë было просто: за всë отвечает Вера, мне вопросы задавать не положено, просить что-либо очень нежелательно, приказы и просьбы не обсуждаются, за любое нарушение обязательно будет наказание, адекватное проступку.

    — Ира, ты на всë это согласна? — спросила Вера.

    — Так я согласилась ещë в среду, как мне показалось.

    — Да, я это знаю, просто напоминаю, чтобы ты это не забывала, — Вера чуть обняла меня. — Сил тебе!

    — И тебе тоже, — я в первый раз поверила, что всë это затеяно не зря.

    — Тогда идëм, поговорим, бери свою сумку, давай листочки, будем разбираться.

    Я прошла за ними в большую комнату. Вера удобно разместилась в кресле и читала мои записи, а Игорь смотрел, что я буду делать? А я ужасно боялась Игоря, и Веру заодно, поэтому стояла перед ними и не знала, что делать, но стояла, ничего не спрашивала. И это было правильно. Игорь принëс с кухни табурет, поставил посредине комнаты. А я ждала разрешения, потому что не хотела себе никаких наказаний. Вера дочитала листочки, долго и внимательно смотрела на меня, ждала просьбы, но я выдержала. Поэтому ей пришлось разрешить мне присесть. Я села на табуретку, сумку поставила на пол, и по привычке положила ногу на ногу.

    — Ногу сними! — приказала Вера. — Пока так нельзя сидеть.

    — Хорошо, — я села, положив руки на колени.

    — Итак, чего мы боимся? Ты уже правила этот список?

    — Да, я переписала, оставила самое нужное, кое-что отпало само собой.

    — Интересно, потом расскажешь. Итак, страх одиночества, болезни близких, неприятностей в жизни, встречи очередного козла в личной жизни, измены, предательства, боли, что всë останется также, как сейчас; страх перемен, страх, что тебя никто не полюбит, что снова будут проблемы с рождением ребëнка. А какие выкинула?

    — Детские. Маленькая была, боялась темноты, тараканов, мышей... смерти.

    — Сейчас не боишься? Темнота — друг молодëжи, — улыбнулась Вера.

    — Вот и не боюсь с тех пор, как поняла, как это круто — всю ночь целоваться, — улыбнулась я.

    — Что ж, даже больше, чем я ожидала. Начинаем по порядку. Когда ты была не одна?

    — Всегда рядом был кто-то. Я одна никогда не жила. Вот и сейчас я с вами, значит — не одна.

    — Ну, скажем так, родилась одна, живëшь одна и уйдëшь одна. И несмотря на то, что сейчас нас к комнате трое — у всех троих, у каждого, своë одиночество. Ты знаешь, Ир, я тебе не могу это правильно объяснить, но, наверное, это просто нужно принять. Что всë в твоей жизни зависит только от тебя, от одной тебя. Да, ты можешь попросить тебя наградить или наказать, и всегда найдëтся человек, который это сделает. Но в том-то и дело, что твоя система — она только твоя. И ты в ней всегда будешь одинока. Так зачем этого бояться?

    — Не поняла. А если рядом не будет никого? — я даже не заметила, как произнесла это.

    — Это вопрос, — строго сказала Вера. — В следующий раз накажу.

    — Прости, — я поняла, что прокололась и захлопала глазами. — Но я, всë равно, не поняла.

    — Ладно, сейчас я объясню другой страх, и вернëмся к одиночеству. Так, страх болезни близких. Да, ты будешь помогать, как можешь, если они заболеют, да, это будет тяжело и им, и тебе. Но если так случится, то ты примешь всë это, и сделаешь всë возможное, чтобы помочь им, как только это случится. Ты же не хочешь, чтобы они болели? А можешь ли ты предотвратить?

    — Могу, тем, что не буду давать повода для того, чтобы они нервничали.

    — И часто даëшь такой повод?

    — Бывает, — согласилась я. — Не хочу, но иногда делаю так...

    — Значит, хочешь, чтобы они заболели, и боишься, что это всë-таки случится.

    — Круто, я так не думала. Я не хочу этого! — сказала я и про себя подумала: хорошая мысль, надо запомнить.

    — Но делаешь. Ладно, я тебе скажу ещë, что если они нервничают по твоему поводу, это ещë не значит, что только ты довела их до болезни. Главное влияние на себя человек оказывает сам. Твоего влияния — крохи. А нервничать можно и не только из-за тебя, но и из-за работы, из-за правительства, из-за того, что по-другому не умеют жить. Поэтому они тоже одиноки, и также непробиваемы извне, если им этого не надо. Так тебе с твоим одиночеством и их болезнями понятно?

    — Кажется, да! Этого не стоит бояться.

    — Мне тоже так кажется. Про первую встречу с твоим козлом, я наслышана. А ты куда раньше смотрела? Что сразу было не видно? Или тебе именно такой и нужен был, чтобы доказать себе, что все они — козлы? Только и могут охмурить, обесчестить и идти гулять дальше. Я сюда же страх измены приплюсовала. Это отдельный страх, но с ним связан, как и роды неудачные. Знаю. Извини, что в этом копаюсь, но это тебе нужно. Ты сама его выбирала, мужа своего?

    — Сама. То есть, он меня выбрал, а я согласилась — глупая была.

    — А сейчас поумнела, но снова боишься просмотреть, что он такой же. А твой отец гулял? Да что спрашиваю, конечно, гулял, раз бросил. Поэтому ты и повторяешься, по одной ведь колее, по привычной схеме, и выбираешь такого же.

    — Значит, мне придëтся всю жизнь ходить по этой дороге. Но я хочу выбраться! — воскликнула я.

    — Правильно, надо выбраться, но ведь ты боишься повторения. Значит, надеешься, что такой же будет и второй, и третий.

    — И снова выберу подобного. Какой кошмар... — а эта мысль меня совсем не порадовала.

    — Можешь и не нарваться на такого же, если будешь сама выбирать и знать кого.

    — Это что, если я боюсь, я этого хочу? — недоумевая, спросила я.

    — Ира, солнышко, ну что же ты делаешь? — укоризненно покачала головой Вера.

    Я захлопала глазами, что не так? Блин, не утверждение... а вопрос!

    — Прости, я больше не буду. Я задумалась и удивилась такому повороту.

    — Так очень правильная мысль! Очень!!! Бояться — значит, программировать себя к тому, чего боишься. Вот и сейчас боишься наказания, поэтому и делаешь всë, чтобы это наказание получить. Как же это нехорошо: за такую правильную мысль, а придëтся наказывать.

    — Прости, пожалуйста. Я боюсь наказания, значит, добиваюсь. Я готова его получить.

    — У тебя деньги есть в кошельке?

    — Есть.

    — Давай сюда! Считай, отделалась штрафом.

    Я подняла сумку, достала кошелëк, подошла к Вере, достала все бумажные купюры — отдала. Вытряхнула всю мелочь, тоже отдала. Как-то было неприятно от этого обеим, но что поделаешь — правила. Я вернулась к табуретке, постояла, пока мне не разрешили сесть, положила пустой кошелëк на место.

    — Итак, что мы узнали? — спросила Вера, когда мы обе немного отошли от всего произошедшего.

    — Что бояться нельзя. Что тем самым я добиваюсь этого сама по всему списку.

    — Умница. Я только хотела сказать ещë, что есть бессмысленные страхи. Типа, страх одиночества. Оно есть и будет. Это надо принять. Такой же — перед своей или чужой смертью. Мы не знаем, на какой срок пришли на эту Землю. И больше положенного — мы не проживëм. Всë равно, это случится когда-то, и как всегда, очень неожиданно... но это тоже надо принять. А вот от страха перед жизнью надо избавляться какими угодно способами. Варианты есть?

    Я долго размышляла, прежде чем сказать:

    — Жить так, как устраивает, — сказала и всë — больше и добавить-то нечего.

    — Тоже правильно. Хотя, ты знаешь, Ира, тебя и эта жизнь устраивала, — Вера, не дождавшись от меня вопроса, на который надеялась, продолжила: — Ты же жила именно так до сегодняшнего дня: как могла, как хотела, как получалось. Что-то предпринимать страшно, а вдруг будет ещë хуже? Поэтому и болтались мы с тобой как два житных пряника в помойке. Представляешь?

    — Да, спасибо, что пытаешься вытащить, — я действительно понимала смысл всех этих Вериных слов и надеялась, что она знает, как помочь мне.

    — Знаешь, Ир, я тут ещë страх в себе нашла — страх перед ошибкой. Я не боюсь ошибиться.

    «Она боится ошибиться перед Игорем? Что передо мной ошибаться, если я позволила ей всë? — думала я.. — Вот она чем ещë загналась? Не надо ей этого... это я могу бояться их обоих... Игоря, потому что тупо боюсь, а Веру, потому что она уже не подруга... а не знаю кто... но не подруга — точно!»

    — Я же могу исправить и, — продолжала Вера, — самое главное, я больше не буду допускать. Представляешь, читала раньше и не понимала. Ты внимательно послушай, и постарайся запомнить это. Каждый человек, когда что-то нужно сделать, может прикидывать массу вариантов своего поведения, но когда наступает время действия, может поступить совсем неожиданным образом. И сделает так, как лучше для всего человека, а не только для его разума. Вот, с этой точки зрения, что данное действие было наилучшим в момент свершения, его надо обязательно принять. А уже потом проанализировать, какие последствия это имело. Если негативные, то надо найти, что заставило тебя так сделать? И самое главное, даже не придумать новый вариант, а поступить в подобной ситуации в следующий раз лучше, чтобы меньше было негативных последствий, или чтобы их вообще не было. Но это — высший пилотаж, — Вера посмотрела на Игоря, который тоже внимательно слушал эту речь, посмотрела на меня, снова задумалась... замолчала. Но через некоторое время продолжила: — Вот, Ира, ты поняла, как со страхами бороться?

    — Поняла, кажется.

    — И теперь можешь найти любой и объяснить, почему этого бояться бессмысленно?

    — Я попробую. Вот там, на листочке был страх перед болью. И то, что он там был, и то, что я еë почти добилась или добьюсь — я уже знаю. Ведь даже если ты меня за всë время не накажешь, я попрошу... потом... сама, как ты и сказала. Чтобы больше себе не требовать этой боли. А, ты знаешь, когда отдавала тебе деньги, так хотелось заныкать хоть пять рублей. Не знаю зачем, но как-то совершенно беззащитно чувствуешь себя, когда знаешь, что в кошельке даже копейки не осталось. Ну вот, не осталось. И не умерла, и приняла, и сразу легче стало. А вообще, это всегда неприятно, когда последние, а до зарплаты ещë три дня, и растягиваешь, чтобы хоть на маршрутку было. И если бы не мама, у которой можно перезанять... Хотя стыдно, вроде бы и работаю, но что-то не получилось и снова не хватило, — я вдруг поняла, что нога привычно лежит на ноге. Я осторожно сняла еë, чтобы не заметили. Вроде бы, не заметили ни Вера, ни Игорь, но я замолчала, они молчали тоже. Прошло минуты три. «Наверное, увидели... и как положила, и как сняла. Блин, собраться надо! И доложить».

    — Вера, я забылась, и снова положила ногу на ногу, — я призналась сама.

    — Но сейчас же, вроде бы, нормально сидишь.

    — Но ты мне запретила.

    — А мне показалось, ты хотела скрыть это, — Вера хитро улыбнулась.

    — Да, — призналась я.

    — И всë равно, хорошая ты, хоть и придëтся тебя чего-нибудь лишить на сегодня. Давай сигареты и зажигалку.

    Я всë отдала Вере. Игорь улыбнулся и пошëл ставить чайник, оставив нас одних.

    — Да садись ты. Я тут подумала, сколько ещë мне придëтся придумывать для тебя наказаний. И так не хочется, когда ты одновременно делаешь много правильного и параллельно ошибаешься.

    — Я отработаю, потерплю.

    — Ты пойми, мне не хочется тебя наказывать. Мне нужно, чтобы ты мне доверяла полностью, даже в том случае, если будет запредельно неправильно по твоему мнению.

    — Я поняла, — кивала я, а из глаз текли слëзы.

    — Тебе Игорь не мешает?

    Я чуть не спросила, чего было сейчас никак нельзя, но быстро перестроила фразу:

    — Мне нет, а тебя, кажется, напрягает. Ты боишься ошибиться и неправильно себя повести.

    — Ой, как интересно. А ты права. Знаешь, я сейчас выйду, поговорю с ним, это нам надо обсудить. Могу я на тебя надеяться?

    — Да, конечно.

    Вера вышла на кухню, а я сидела неподвижно, как посадили. Я ничего не понимала, в том смысле, зачем всë такое, но, доверившись Вере, пыталась себя убедить, что та знает, что делает. Я даже старалась запомнить все слова, которые говорила Вера, у меня даже свои мысли появлялись. И может, правда, попробовать жить без страхов, ведь Вера говорит, что у неë получается, хоть иногда и забывает о том, что ничего не боится. Смешная она... Но как я поняла, это — только цветочки. Что будет дальше? Посмотрим, что гадать? Минут пять их не было в комнате...

    Вера принесла в комнату скатерть, три чашки, коробку печенья. Застелила журнальный столик, расставила чашки, печенье выложила в вазочку. Игорь принëс конфеты, варенье, сахар и два чайника: заварочный и с кипятком. Всë это заполнило весь столик. Пока Вера читала для себя мои желания, Игорь налил чаю Вере, себе. Посмотрел на меня, а я смотрела на всë это голодными глазами, периодически облизывая губы, которые как-то неожиданно пересохли.

    — Ира, начнëм сейчас следующий вопрос или мы чай попьëм, а потом продолжим?

    Я вдруг поняла, что мне могут и не дать. От этого я быстро заморгала, нижняя губа предательски задрожала, но я собрала всю волю в кулак, и не дала себе права ни просить, ни плакать. Вера неопределëнно пожала плечами, мол, как тебе будет угодно. И не торопясь, вместе с Игорем пили чай, вполголоса обсуждали визит к Вериной маме, чтобы не мешать мне думать. А я думала... и мысли эти были не очень хорошие. Я же сегодня только перекусила в обед, и это было не в «Старом городе», куда меня водила так давно Вера. И еды было так мало, что сейчас, когда прошло почти восемь часов, есть хотелось страшно. А ещë курить хотелось даже больше, чем есть. Это из-за того, что этого я была точно лишена сегодня, что Вера так меня наказала. А тут ещë приходится наблюдать, как они едят. Так и слюной можно захлебнуться. Что она этим хочет показать мне? «Зачем так издеваться? А может, она ждëт, чтобы я попросила? Я же этого ещë не делала, поэтому и добивается. А вот фиг ты у меня дождëшься! Терпим!»

    Минут двадцать продолжалась эта чайная церемония. Но я не могла сказать, что всë это время была без внимания. Две пары глаз хоть и не следили за мной специально, но приглядывали. Игорь стал собирать со стола и уносить всë на кухню. Я чуть не крикнула, чтобы хоть водички дали, даже без заварки, но сдержалась. Вера, хоть и выглядела уставшей, но была довольна, я не сломалась, не нарушила ничего. «Значит, — решила я, — всë правильно. Всë идëт, как надо!»

    Вера открыла листочек с моими желаниями и мечтами. Этот листочек был неправленым, потому что желания записывались по мере прихода в голову, то есть, совсем беспорядочно.

    — Независимость, — прочитала Вера. — Хорошее желание, там ещë много к этому относится. Рассказывай, что это такое.

    — Хорошая работа, хорошая зарплата, возможность жить отдельно от мамы.

    — Ну да, я это прочитала. А сейчас ты зависима?

    — Сейчас — да, от тебя, — опустив голову, сказала я.

    — А две недели назад? Ты не стесняйся, рассказывай.

    — Если бы у меня была хорошая, интересная работа и там платили много денег, я бы чувствовала себя значительно лучше. Я могла бы себе много чего позволить, мне знаешь, как иногда хочется поехать куда-нибудь в Париж или хотя бы одеться нормально, а не искать на рынке всякий мусор. Да, иногда даже хочется поесть что-нибудь эдакое... — я замолчала, про еду сказала зря, снова сильно засосало под ложечкой. Я чуть помолчала, пока утихнут спазмы в желудке. — А в идеале — своя квартира, машина, шуба или хотя бы дублëнка, чтобы не дрожать над каждой копейкой...

    — И чего же ты с такой работы ушла? — неожиданно спросила Вера.

    — Я не уходила, я о ней только мечтала, — не поняла я, поэтому и уточнила.

    — Это понятно. И сколько у нас сейчас платят учителям, я знаю. Но тебя ведь и учителем не возьмут, с твоими тремя курсами физмата пединститута... или ты третий так и не закончила?

    — Я не собиралась в школу... Ты спросишь, зачем я поступала в этот институт — ближе было к дому. Потому и не вернулась — больше не нужно было. Хотя, надо доучиться и получить диплом. Я там забыла дописать, что хочу закончить институт.

    — Но ты понимаешь, учиться — это одно, работать — другой подход нужен. И не все, кто хорошо учится, становятся преуспевающими людьми в жизни. Так ты хочешь сказать, что твоя работа сейчас — это максимум, на что ты способна?

    — Обидеть хочешь?.. — я завелась... и шумно задышала через нос, Верка била по самым больным точкам, сильно и грубо. Но, получается, я снова задала вопрос. — Прости...

    Ведь Вера действительно хотела обидеть или завести. Вера подошла ко мне, протянула руку:

    — Мобильник давай, — и когда я отдала свой телефон, Вера вернулась на своë место. Внимательно и укоризненно смотрела она на сжавшуюся в три погибели меня. — Выпрямись! А то я чуть его в окно не выбросила. Ты на жалость давишь.

    — Я больше не буду, прости. Да, три работы сменила, и везде кассир, и, кажется, что уже никогда не выберусь из этого круга. Спрашивают образование, как скажу, кривятся. Опыт есть, хоть какой?.. Кассир. О, такой работы для вас навалом. Но ведь не платят же, а если обещают много, то штрафы, то, вообще, кидают. Но в эскорт-услуги я всë равно, не пойду.

    — Тебя и туда приглашали? А что ты мне не говорила? — Вера оценивающе осмотрела меня. Будто, думая, cгодилась бы я на такую работу. Наверное, сгодилась — там всякие нужны.

    — Всякие глупости рассказывать не хотела. Да, там можно заработать, говорят, но я не смогу. Противно.

    — Так ты, всë-таки, думала об этом? Что есть такая принципиальная возможность заработать телом?

    — Не хочу! Пока нет жизненной необходимости — мне это не нужно.

    — Так что же хочется? Вот если бы денег не было, и можно было просто всë иметь, всë бы давали на халяву... каждому по потребности... ты чем бы занялась?

    — Не знаю, по миру бы ездила. Столько всего интересного в мире есть.

    — «Как солнце в болото садится, или как дятел о сосну долбится», — вставил Игорь и улыбнулся. Я бросила на него непонимающий взгляд. Поэтому Игорь пояснил: — Был такой великий сатирик Аркадий Райкин. Это он так сказал о том, что по телевизору показывают больше красивого, чем можно где-то увидеть вживую. Скажу тебе, я объездил полмира и многое видел — и самые интересные экскурсии, и самые крутые развлечения быстро надоедают. Меня только на неделю можно куда-то отправить, потом на экзотику год не тянет. Потом снова появляется тяга к перемене мест. Ладно, а как надоест месяца через три?

    — Как надоест, тогда буду думать, — я впервые улыбнулась Игорю, а он не такой и страшный... за помощь и внимание с его стороны, а то мне казалось, что ему надоели эти маленькие бестолковые девчонки, которые втянули его неизвестно во что. Но оказывается, он держит всë под контролем.

    — Это уход от ответа, — сказал Вера. — Думай сейчас.

    — Не знаю, совсем не знаю.

    — Да, а говоришь, хочешь другую работу. Но, выходит, и эта устраивает.

    — Выходит, устраивает... Кошмар. Другой ведь и не предлагают, и я не ищу. Так что это не желание, а мечта. Значит, нужна зависимость от мамы, чтобы считать себя неудачницей и ни на что не способной. Ты права, Вера, в этой башке, — я постучала себя по голове, — столько тараканов... гонять их и гонять. Жду, когда позовут на работу, какая бы мне была интересна, а сама и палец о палец... Блин... — и замолчала, борясь с голодом и с тараканами одновременно.

    — Так, значит, тебе нужна зависимость. Вот она у тебя и есть — в чистом виде. Нравится?

    — Нет, не нравится, — но эту зависимость я явно почувствовала, и Вера уже не была подругой, та стала выше...

    — Вычеркнуть можно? Что нет у тебя таких желаний. Ни квартиры, ни работы, ни зарплаты ты не хочешь. Путешествия тоже вычеркну, без ранее перечисленного никаких путешествий не будет. Хотя подожди, вот тут есть такая запись, интересная... Принц на белом коне — это мечта, как я понимаю. А потом рядом дописано: «Хорошо выйти замуж» — это желание. Рассказывай, он должен тебе это всë обеспечить? Или я неправильно поняла?

    — Не совсем так. Хорошо, если бы он был богатым. Но я ещë хочу, чтобы он меня любил.

    — Что в тебе хорошего, за что он сможет тебя одевать, кормить, возить по миру?

    — Я верная. Я умею хорошо готовить...

    — Это всë? Ты знаешь, сколько девушек может сказать про себя то же самое? Тысячи! А таких мужчин, как ты хочешь — один-два.

    — Но ты же нашла, — глядя исподлобья, сказала я

    — Я да, нашла. Точнее, меня нашли. Даже не знаю, что я такое сделала, что мне так неожиданно повезло. Но сейчас не обо мне вопрос, а про твоë желание или мечту. А ещë помнишь, был страх на эту тему.

    — Очередного козла... помню, и ты сказала, что я снова буду искать именно такого. Не поверила тогда, сейчас поняла, что ведь он... бывший муж, так и сказал: «Буду на руках носить». А потом: «Мало ли что я на тебе плëл», — и пошëл по бабам. Дура я была, и маленькая.

    — Так кого же тебе надо искать?

    — Я тут поняла, что даже не представляю, как этот человек должен выглядеть. Чтобы уважал меня, чтобы любил, и чтобы я была готова всë для него сделать. И тут не знаю... Поэтому встречу очередного козла.

    Игорь понял, что разговор зашëл в тупик, желаний и мечтаний в списке было ещë много, но сейчас в моей голове было только одно или два реальных желания: покурить и поесть. И от этого разговор перешëл в неконструктивное русло. И когда я вообще перестала адекватно воспринимать происходящее, он встал со своего кресла и молча пошëл в ванную, мол, сами разбирайтесь. Где-то ещë час Вера чëркала список желаний, которые разбивались ею моментально, потому как были смутны и неконкретны. Игорь не стал возвращаться на своë место, послушал немного и пошëл в спальню. Вера нормально справлялась и сама.

    А мы поговорили о квартире, о возможности еë появления. И снова всë свелось к тому, что-либо я сама должна еë купить, построить, либо у нового мужа отобрать. Но для этого надо хоть чем-нибудь заняться. Слово «Любовь» я объяснить на русском языке не смогла, «Счастье» — тоже. За мелкие прегрешения у меня была отобрана сумочка, я даже простояла какую-то часть разговора — отбирать было уже нечего, а как-то нужно было наказывать. Наконец, я сказала:

    — Я поняла, что ничего не хочу. Может, только сходить туда, не знаю куда, принести то, не знаю что. И всë это при том условии, что с места не двигаюсь уже два года.

    — Будем искать новые желания? — спросила Вера.

    — Да, конечно.

    — Но не сегодня, сейчас я в туалет схожу, подожди меня.

    Через несколько минут она вернулась в комнату, где сидела я.

    — Иди, тоже сходи, а то скоро спать будем ложиться, — а когда я зашла в туалет, Вера подошла к двери, постучалась. — Ира, я сейчас свет выключу, посиди здесь, я ненадолго тебя оставлю. Хорошо?

    — Да... — еле слышно сказала я из-за закрытой двери.

    Вера выключила свет и пошла в ванну. Там она долго мылась, а потом когда вода прекратила литься, минуты две ничего не было слышно... но тут в дверь постучались, я, не вставая с унитаза, открыла защëлку и отворила дверь, хотя всë также сидела со спущенными брюками и тихонько плакала. Вера подошла, обняла меня, прижала к себе и тихонечко сказала:

    — Ирочка, девочка моя, я понимаю, как тебе тяжело, но я в тебя верю. Мы справимся. Ты справишься.

    Я заплакала ещë громче и крепко прижалась к Вере. Сколько это продолжалось, я не помню, но я уткнувшись Вере в живот и обнимая еë за ноги долго-долго плакала, но как только я успокоилась, Вера сказала:

    — Пойдëм на кухню, — и вышла, я натянула брюки и пришла к ней. — Присаживайся, — разрешила она.

    Я смотрела, как Вера делает большой бутерброд. Но бутерброд не был отдан мне, а положен на стол. Вера открыла холодильник, налила большой стакан сока, поставила рядом с бутербродом. Сходила в комнату принесла сигареты и зажигалку. Достала одну, положила рядом.

    — Ириш, даже не знаю, как тебе это сказать. Я понимаю, тебе всë это нужно, но я могу тебе дать только одно. Выбери, пожалуйста.

    Я долго не могла решиться: руки дрожали, слëзы текли по щекам... и взяв сигарету еле смогла прикурить. Одна затяжка, вторая, стало чуть легче, даже есть теперь не так хотелось. Значит, правильный выбор сделала! А там пусть что будет, то и будет. Я докурила половину сигареты, когда Вера, внимательно следившая за всеми моими реакциями, взяла бутерброд, который с таким усердием делала, и бесстрастно выбросила его в мусорное ведро. Я с таким недоумением провожала взглядом еду... в такое нехорошее и невозможное для неë место. Стакан сока медленно, тонкой струйкой выливался в раковину... Я даже забыла про сигарету, которая тлела в моих руках. Вспомнила, сделала затяжку. И снова удивление — мне оставили чуть-чуть сока. На пару глотков, не больше, но ведь оставили. Сигарета докурена почти до фильтра.

    — Выпей, я так и думала, что ты сигарету выберешь, несмотря ни на что.

    — Спасибо! Я, наверное, и этого не заслужила, — вздохнув, сказала я.

    — Да ладно, что мне жалко, что ли? Пойдëм спать. Завтра будет тяжëлый день.

    Вера пошла в свою спальню, где в постели лежал Игорь. А я даже не задавала себе вопросов, просто шла за нею. Выходит, мне придëтся спать с ними. Странно, неужели другого места нет. Вера взяла две маленькие подушки, бросила на пол, достала одеяло, и оно оказалось там же, рядом с подушками.

    — Располагайся. Извини, что в таких условиях.

    — Спасибо, — я всë ждала, прикажет ли она мне раздеваться или можно лечь так. Не дождалась, опустилась на пол. У меня, кажется, появилась свобода выбора. Решила, что не буду.

    Вера сбросила свой халат, нагишом прошлась мимо меня к выключателю, вернулась к Игорю в постель. Я только успела заметить, что синяки ещë не прошли, хотя свой цвет поменяли. Я слышала, как они целуются, как занимаются сексом, как стонет в оргазме Вера, но сама лежала тихо, отвернувшись — я не хотела этого видеть, но они завели... Моë напряжение достигло такой степени, что мозг отказывался что-либо воспринимать адекватно. А плюс к этому чувство голода... и мысли о бесперспективности происходящего, которые терзали все больше и больше. А ещë эти звуки похоти совсем рядом... Я решительно расстегнула брюки, и нескольких движений хватило, чтобы меня накрыл оргазм, я чуть не закричала.. может только застонала негромко.. ну как получилось. Я так и заснула, сильно зажав руку между ног.

    А.А. «Принципы или понты»

    Принципиальный человек — это человек, который действует согласно заложенным или принятым им самим принципам. Согласно словарям, принцип — это внутренняя убеждëнность, приверженность какому-то смыслу, правилу, закону... Всë не то!

    По-моему, правила, по которым мы живëм, по которым действуем, заложены в нас неизвестно кем и неизвестно откуда взяты, но мы вынуждены жить по ним всегда, всю жизнь... до тех пор, пока не соберëм их и не отнесëм на свалку, как ненужный хлам.

    Вспомнился то ли рассказ, то ли повесть, Н. Лескова «Железная воля», в котором эти принципы (а точнее, понты) ортодоксального немца погубили дело, семью, да и его самого. А всë произошло только из-за того, что если он что-то ляпнул, то должен был держаться этого слова всю жизнь. ОЧЕНЬ МЕРЗКИЙ рассказ! И особо мерзкий персонаж — этот немец, насколько я помню. Надо бы перечитать!

    Теперь обо мне и моих принципах. Я сама часто поступаю так, как тот упëртый немец:

    Миша говорит, что мои принципы немного гниловаты... Возможно, он прав. Я решила, что не понимаю бухгалтерского языка, поэтому не смогу сдать теорию бухучëта. Хотя моя мама прекрасно понимает этот язык — не зря же работает главбухом последние лет 15. И даже Алла Александровна, хоть и говорит, что никогда в жизни ей это не пригодилось, всë выучила и сдала этот предмет на отлично. А я — звезда! Решила, что мне это ненужно и послала — проявила принципиальность. Мол, я знаю, как это применять на практике, как это работает, но как вам рассказать это вашим языком — увольте! Не могу и не хочу...

    И моя принципиальность в вопросе непонимания их бухгалтерского языка — это только понты. Ведь все остальные... наши из группы, хоть и не понимают ни в бухгалтерии, ни в «Теории бухучëта» сдали экзамен, а я одна нарисовалась... мол, не хочу и всë! И не заставите! Не так всë надо было делать...

    А это тоже ведь принцип... я должна доказать всем, что я — звезда!

    Ладно, по этому поводу решение пришло: если позвонит Светлана Сергеевна и скажет, что надо будет выучить 5-6 билетов, прийти и пересдать экзамен, я действительно выучу и сдам. Пусть будет тройка. Мало ли у меня их было до этого семестра? На это я себя уговорила. И даже если не Светлана позвонит, а Алла Александровна попросит... всë равно выучу и сдам. Хотя бы чтобы им доказать.

    Во всëм необходима мера. Даже в этой принципиальности. Серединный путь. А мне разводиться «на слабо» — это как раз и поддаваться на воздействие внешней среды и общества на твою зашкаленную принципиальность. И чем больше ты ведëшься — тем меньше шансов у тебя остаться человеком. В любом случае, найдëтся нечто такое, что ты, пообещав или нарисовавшись, сделать не сможешь... И что потом? Всю жизнь себя винить, что не смогла? Или послать их с навязываемой ими виной? Или... ничего не делать, а продолжать жить?

    Не знаю. И всë же надо покопаться в тех принципах, то есть заведомо правильных правилах, которые я для себя приняла, что же в них может быть неправильного? А может, сейчас, навскидку написать... то, что уже отмелось:

    Ведущая роль мужчины. Это — не работает.

    Всегда надо доказывать свою правоту. Совершенно лишнее, столб не убедишь, что дважды два четыре, и он даже не кивнëт тебе в знак согласия.

    Быть звездой. Тут... надо бы перефразировать: Надо стать личностью, которую все уважают, знают, ставят в пример — это тоже неплохо.

    Подпитывать чувство вины — совершенно лишнее. За свои проступки я уже расплатилась. Так что нечего вызвать на себя дополнительное наказание.

    Нельзя быть совершенной на этой Земле — совершенство возможно только на небесах. А я — простой человек со своими загибами и заскоками, с грехами и покаяниями. С теми же принципами и понтами... хотя от понтов надо избавляться... но надо их только найти... Скорее всего, когда эта принципиальность становится тебе поперëк горла... это и есть понты... притом — гнилые.

    Я такая — какая я есть! И с этим я буду жить всегда!





Содержание романа Следующая


Николай Доля: Без риска быть непонятым | Проза | Стихи | Сказки | Статьи | Калиюга

Библиотека "Живое слово" | Астрология  | Агентство ОБС | Живопись

Форум по именам

  

Обратная связь:  Гостевая книга  Форум  Почта (E-mail)

О проекте: Идея, разработка, содержание, веб дизайн © 1999-2002, Н. Доля.

Программирование © 2000-2002 Bird, Н.Доля.  


Материалы, содержащиеся на страницах данного сайта, не могут распространяться и использоваться любым образом без письменного согласия их автора.