Николай Доля, Юля Миронова
Американка Must Die
Самое неизлечимое горе — горе воображаемое.
Чари Эбнер-Эшенбах
Прошло больше получаса, пока Света, наревевшись над очередной ошибкой в еë жизни, повернулась и, вдруг, увидела Юльку в углу, в ошейнике, с сильно сжатой обеими руками битой задницей, а рядом с собой на кровати еë последнюю записку и кольцо с сапфиром. Кольцо, с которого всë началось, и с которого началось перерождение Юли. «Нет, Юлька-чудовище, и я не ошиблась в ней. Я всë-таки очень сильно еë люблю. Да, может быть, я еë испугала. Может быть, я перегнула палку, но каждая видит только то, что хочет видеть. А я для неë стала маньячкой, это — похоже. Но она же должна понимать, что таким образом она сама себя загнала ещë глубже? Ещë прочнее, теперь дала абсолютную власть над собой, — она ещë раз взглянула на Юлю, та стояла и не двигалась. — Теперь она даже кайфа от этого не хочет получать. То, чем я упивалась, наслаждением от унижений и боли, она пытается вытравить из своей головы. Юленька! Прости! Или я ошибаюсь всë-таки?» Прошло довольно много времени, Юля не двигалась, не шевелилась. Она выполняла приказ. Приказ еë Госпожи, даже навеянный местью, даже навеянный перебором, но, всë равно, он — приказ. Прошло ещë несколько минут. «Придëтся играть дальше. Иначе, я еë уничтожу. Ей надо дать хоть один шанс».
==========
— Ты меня убедила своей покорностью, — сказала Света. — Иди, умойся, приведи себя в порядок. Мне не нравятся твои приколы.
— Да, Госпожа, — Юлька бросила извиняющийся, но счастливый взгляд на Свету. Она угадала правильное решение! И Юля исчезла, а вместе с ней и Света. Теперь была только Танька и еë Госпожа.
Минут через пять Танька вернулась в комнату и, не слыша распоряжений хозяйки, пошла на своë место — в угол. Другого места она теперь и не знала, к тому же и Госпожа еë игнорировала. Значит, она будет мебелью в углу до конца, пока Госпожа еë не выгонит.
— Ты чего туда стала? — недовольно спросила Госпожа.
— Это моë место, Госпожа.
— С каких это пор ты стала распоряжаться собой?
Танька была счастлива, игра продолжается, и у неë появилась надежда, что она сможет помочь своей Госпоже в еë очень трудной роли, она вернулась к кровати и стояла, опустив голову.
— Я очень виновата перед Вами, Госпожа. Я не услышала приказаний и прошла на то единственное место, которого я заслуживаю.
— Садись, мне надо с тобой поговорить.
Танька подошла к кровати, осторожно села на краешек и, опустив голову, ждала серьëзного разговора.
— Что это? — спросила Госпожа строго, показывая на кольцо, лежащее на записке.
— Это Юлино кольцо.
Госпожа будто поняла, что хотела сказать ей еë рабыня: не может быть у Таньки чужих, даже Юлиных, вещей — тоже правильно.
— Признавайся, ты решила сбежать от меня?
— Да, Госпожа. Я испугалась, что Вы меня убьëте.
— А если честно?
— Я испугалась, что нет любви, а Вы специально меня заставили влюбиться, чтобы потом поиздеваться всласть и убить или как-то другим способом уничтожить. Я очень виновата перед Вами, Госпожа, за такие мысли.
— Но ты сейчас так не думаешь?
— Я готова ко всему. Я люблю Вас, Госпожа. И ради этого готова играть или быть... по-настоящему. Только бы быть с Вами рядом, — у Таньки на глазах появились слëзы, она умоляюще глянула на свою Госпожу: — если Вы позволите.
— Играем... по-настоящему, — сказала она. — Какая, в принципе, разница? Правила слишком жестоки, чтобы это было только игрой. Может, бросить?
Танька молчала, вопрос не к ней. Только Госпожа может прекратить, но тоже при одном условии. Напоминать нельзя, советовать нельзя, даже показывать своë мнение нельзя. Ничего ей нельзя! Можно быть вещью... с руками, головой, ногами, с мыслями, но вещью, готовой сделать всë, даже через не могу.
Госпожа посмотрела, как сильно затянут ошейник на шее рабыни.
— Тебе не слишком просторен ошейник?
— Простите, Госпожа, за мою неспособность и неумение себя вести... так получилось. Ещë на одну затянуть?
— Я тебе позволяла задавать вопросы? — осадила еë Госпожа.
— Нет, Госпожа. Простите меня, пожалуйста.
Госпожа расстегнула ошейник, у Таньки даже перехватило дыхание. Госпожа ослабила его на одну дырочку.
— Так, мне не нужна рабыня для забавы. Мне не нужна рабыня — служанка. Зачем ты мне нужна? Ты меня хоть для своих наслаждений покупала. А мне, зачем ты мне досталась? — она замолчала в раздумье. Танька тоже мучилась вопросом: зачем она нужна своей Госпоже, если не для удовольствия, то зачем? Наконец, Госпожа серьëзно спросила:
— Ты меня боишься?
— Да, Госпожа.
— А можешь не бояться?
— Да, Госпожа, я могу Вас не бояться. Я в Вашей полной власти.
— Ты готова к смерти? — Госпожа вертела в руках Юлину предсмертную записку.
Танька подняла глаза, чтобы увидеть серьëзность намерений Госпожи. Глаза Госпожи серьëзны как никогда. «Вот этот вопрос я сама поставила, когда перед обедом довела свою Таньку на грань жизни и смерти. Что теперь значат эти слова? Я обещала ей подчиниться полностью, на еë усмотрение. Как я говорила: на двести процентов. Значит, Юлю надо убирать, оставляем одну Таньку. А для Таньки вся судьба определяется решением еë Госпожи. Зачем я ей? Я не знаю, она тоже не знает. Тогда, скорее всего, да», — ведь сама Танька не нашла, зачем она нужна своей Госпоже, осталось только еë убить:
— Да, я готова, Госпожа, — Танька решительно смотрела в упор. — Можете убивать.
Уголки губ у Госпожи стали опускаться, она понимала, что ещë чуть-чуть и она сама сломается, не выдержит. Ох уж эта игра! Но Танька, наверное, поняла это раньше и опустила покорно свои глаза.
— Я пошутила, — оправдывалась Госпожа и положила бумажку в книгу. — Вставай. Пойдëм гулять, мне тоже поесть хочется. Не забудь обуться.
Танька безропотно, даже не требуя взглядом помилования, подошла к двери, обулась и ждала Госпожу.
«Круто, так и пойдëм, что ли? А на поводке и на четвереньках, да с битой задницей?» — Госпожа переоделась в более подходящую одежду для гуляний, взяла поводок, подошла к Таньке, застегнула его на ошейнике.
— Не пойдëт. Где ты видела, чтобы собаки на двух ногах ходили, мы же не на арене цирка. Разувайся!
Танька с готовностью сняла босоножки и встала на четвереньки.
«И так готова?» — подумала Госпожа.
— Открывай и пошли.
Приподняв одну руку, или теперь это была нога, Танька безропотно открыла дверь и подалась вперëд в коридор. Госпожа последовала за ней. Благо, никого в коридоре не оказалось, они прошли метра три...
«Хватит!!!» — она потянула за поводок и сказала:
— Всë, пойдëм назад, мне неохота так гулять.
Танька с облегчением пошла назад. А когда она была уже в дверях, по еë заднице шлëпнула рука. Почти не больно, но как доказательство того, что она прошла и это испытание с честью. Та же юбка была великодушно предоставлена Таньке, та же майка... косынка. Что-то новое. Зачем?
— Завяжи поверх ошейника, тебе он очень идëт, — улыбнулась Госпожа.
Танька с покорностью и благодарностью бросила взгляд из-под опущенных ресниц на Госпожу. Да, она не боялась еë, хоть и знала, что та может с нею что угодно сделать.
— Покажи, как должна сидеть рабыня?
Танька подошла к креслу и, сильно подняв юбку, чтобы не помять, села голой задницей, ощутив при этом боль как от нового удара, но только крепче сжала зубы, не проронив ни слова, и широко расставила ноги. Госпожа внимательно осмотрела. «Не так! Всë не так. Как я с ней на люди пойду? А как я сама на завтрак ходила? Ну и правила, чëрт бы их побрал! А Танька даëт, она и на улице так может или знает, что я не смогу — но смогла же. Ведь уже смогла, хотя бы в коридор. Ладно, садиться я ей не дам, постоит. Тем более, зачем ей сидеть? А как мне получить от этого удовольствие? Уничтожить еë личность. Так она уже уничтожила еë сама — в углу».
Они вышли из номера. Танька с косынкой на шее, и Госпожа с поводком в руках — на всякий случай.
«Где еë слабая сторона? — думала Госпожа. — Где? Страх? Нет страха. Эти глаза. Не дай Бог, мне их снова такими увидеть. А может, это моë испытание, мне надо найти свою слабую сторону и довести до предела еë покорностью? Не понимаю! Власть. Что такое власть? И зачем она мне? Особенно теперь, особенно над Нею. Хорошо, можно сказать, что это игра. Да, можно. Но это — страшная игра! Когда тебе полностью принадлежит человек, когда ты имеешь его в полной власти, а он не сопротивляется. Хорошо если из страха, тогда быстро находишь себе оправдание. А когда из-за любви? Она сказала, что меня любит, даже в роли Госпожи, даже если это не роль. А по-настоящему: меня, как Госпожу».
Танька, опустив глаза в землю, довольно долго покорно шла в полушаге за Госпожой. «Нет, так нельзя, — подумала Госпожа. — Слишком противно».
— Вот ключ. Иди в номер, займись чем-нибудь или подожди меня.
Танька развернулась и покорно побрела домой одна, не решаясь поднять голову. Госпожа отпустила еë метров на пятьдесят и пошла за нею до самого санатория. Танька так и не оглянулась, потому что последний раз она уже ошиблась. У неë больше нет права на ошибку. Она позволила своей Госпоже делать с ней всë. Она на всë согласна!!!
==========
Танька пришла в номер, дверь не закрывала, ключи положила на стол, ей надо чем-то заняться. Чем??? Хорошо сказано — чем-нибудь. Танька осмотрела номер, себя... какой ужас! Она ещë одета. Быстро! Танька сбросила свою одежду, аккуратно повесила еë в шкаф. Да, вот и занятие: навести здесь порядок. Она развешивала наряды Госпожи, чтобы всë было на месте, по порядку, чтобы нигде ничего не валялось. Наткнулась на сумку, в которой были сложены грязные вещи. Может постирать? Но всë — невозможно: ни порошка, ни условий, чтобы стирать большие вещи. А бельë? Бельë надо руками. Но не Госпоже этим заниматься. Танька аккуратно собрала всë грязное, отнесла в ванную. Под краном мылом она отстирывала трусики, бюстгальтеры... развешала. Тут ей и захотелось в туалет, по-маленькому, бегущая вода, унитаз рядом. Но Танька не имеет права без разрешения Госпожи, еле-еле достирала.
Всë, пусть сушится. Что осталось? Тумбочка перед зеркалом. Танька расставила всë на столике — всю косметику Госпожи. Здесь было легче терпеть, не так хотелось. Она вспомнила, как она ходила в последний раз в туалет. Когда заставила свою Таньку-Свету... А теперь... Что теперь? И, наконец, когда всë в номере было убрано, расставлено, расстелено, она решилась глянуть, как там сзади? От увиденного в зеркале отражения ей чуть дурно не стало. Вся задница была сине-красная, полоски рядами, а по сторонам — от края поводка синяки были закруглëнные. Но это же не еë!!! Это бывшей Госпожи, а нынешняя — даже пальцем не тронула.
Танька, ещë раз глянув в зеркало, подошла к креслу и села, от пронзившей еë боли спина выгнулась. Раздвинула ноги под прямой угол, руки положила на колени, голову опустила, упëршись взглядом в пол. Она подумала, что роль рабыни не столь привлекательна, как казалась в самом начале. «Светкина Танька нашла для себя комфортную зону, и ей было легче, несмотря на то, что еë били, ставили в угол, насиловали. Но ей можно было получать от этого удовольствие, а мне запретили, поэтому придëтся только мучиться. Хотя и в этом тоже есть свои плюсы. Меня оставили без внимания уже в третий раз. Хорошо, хоть нет угрозы для жизни, и тут удобнее, чем в углу, на коленях, да со сжатой руками битой задницей. Хотя она и сейчас щиплет, но это же не совсем то, что было раньше. Значит, и в этом положении можно найти что-то хорошее. А будет время — я научусь получать и от этого удовольствие».
Между ног стало теплее, даже приятно чуть-чуть, но Танька усилием воли, двинув ноги шире и ощутив снова боль и состояние мерзкой рабыни, достойной только смерти, думала о том, чем она может помочь своей Госпоже? Как она может помочь ей получить своë, и только своë наслаждение от власти? Только полностью подчинившись еë воле! Времени не существовало, оно текло равномерно и медленно. Рабыня даже не задавалась вопросом: где еë Госпожа? Она не имеет права вмешиваться не в свои дела. Как только надо будет — она придëт, может сразу с гостями. И Танька готова выполнить любой приказ, просьбу, даже намëк, безропотно и как можно лучше. Вдруг она поняла, что сидит неправильно! Еë место не в кресле, а рядом с ним. Она быстро пересела, обхватив ноги руками, и стала успокаиваться. Жаль, больше заняться нечем. Ладно, она будет только ждать — это тоже работа, достойная только еë. Вот только в туалет хотелось всë сильнее. А без Госпожи как она сможет? Без еë разрешения, это будет ошибкой, и уже такой, что не доложить она бы не смогла, а, доложив, добьëтся одного — Госпожа прогонит еë навсегда. Поэтому Танька терпела, сколько могла, а когда уже стало совсем невмоготу, сама встала в угол, крепко сжала ягодицы и теперь больше мучилась от боли, чем от желания сходить в туалет.