Глава 5. Госпожа на пределе
То, что мы испытываем, когда бываем влюблены, быть может, есть нормальное состояние. Влюблëнность указывает человеку, каким он должен быть.
Антон Павлович Чехов
Госпожа убрала ногу от лица, потом освободилась из плена ног своей рабыни.
— Ты есть хочешь?
— У меня нет других желаний, кроме желаний Госпожи.
— А в туалет?
— У меня нет других желаний, кроме желаний Госпожи.
Госпожа встала, оделась. Танька поднялась за ней, постояла несколько секунд и, не услышав новых приказаний, покорно пошла на своë место возле кресла. Госпожа внимательно рассматривала еë. «Никаких эмоций, никаких желаний в этих глазах, в этой позе — вещь под полным управлением. Сейчас можно заставить еë сутки стоять на одной ноге, и она будет стоять, пока не упадëт. А зачем мне, чтобы она падала? Незачем. Она мне нужна для забавы и для развлечений. Понятно. Что, развлечëмся? Пора!»
— Сходи в туалет.
Танька встала и через две минуты вернулась расстроенная.
— Что случилось?
— Я не смогла выполнить Ваш приказ, Госпожа, — она пошла к батарее, отвязала поводок, принесла и подала его.
Госпожа в раздражении бросила его на пол. Танька зарыдала в голос, она не могла придумать, что делать, как угадать мысли Госпожи, чтобы угодить, поэтому ждала и ревела.
— Успокойся.
Танька, прерывая рыдания, сказала с готовностью:
— Да, Госпожа, — и впрямь стала успокаиваться.
— Так ты меня боишься?
— Да, Госпожа.
— А ещë кого или чего боишься?
— Как скажете, Госпожа.
— Я сейчас тебя изнасилую.
Танька сжалась в ожидании неизвестных ощущений. «Вот чего я ещë добилась», — по еë телу пробежала крупная дрожь. Госпожа чуть было не оставила эту затею, ей показалось, что задуманное, было равносильно издевательству над маленьким больным котëнком. Но всë уже готово, и назад пути нет. Госпожа швырнула Таньку на кровать, руки рабыни закованы в наручники и одновременно зацеплены за грядушку, ноги там же привязаны колготками. Глаза у Таньки закрыты. Чего-то не хватает. Если насиловать, значит, кричать будет. Госпожа сняла трусы, скомкала их и, заставив открыть рот, всунула их в виде кляпа, пояснив:
— Чтоб не орала.
Подготовительные работы закончены — пора! Госпожа достала из пакета фаллоимитатор, приставила его к заднему проходу. А там так тесно, что он туда при всëм желании не мог войти, потолкалась — не получается. Танька пыталась помочь Госпоже. Зачем? Да затем, что еë Госпожа не может сделать то, что захотела. Кошмар. Это не изнасилование, а чëрти-чë!
Госпожа нашла крем. Глаза у Таньки закрыты, из них текут слëзы. Какой ужас! Что делать? Смазала кремом задний проход, попыталась всунуть один палец — вошëл, два — тоже. Оставила в покое на минутку, пока смазывала имитатор наблюдала за Танькой.
— Глаза открой! — приказала Госпожа.
Глаза... от которых хотелось бежать! В них ужас и готовность, смирение и страх.
Танька увидела жуткую картину — перед еë глазами с одной стороны стояла еë любимая и страшная Госпожа, а с другой — нависший почти над самым лицом еë собственный зад, готовый для изнасилования. Во рту — трусики Госпожи — ей ли не знать этот вкус и запах.
— Смотри в глаза, не дай Бог, отведëшь, — как будто из другого мира доносится до Таньки голос Госпожи.
Ещë раз попыталась — не получается! Внутри всë сжалось, от страха и ожидания. Резкий удар рукой по битой заднице — сильнейшая боль. Мышцы напряглись, но лишь они чуть расслабились, Госпожа нажала изо всей силы — боль стала невыносимой — он там, очень глубоко, очень резко. Всë! Зубы ещë сильнее стиснули трусы. Глаза Таньки округлились. Что там увидела Госпожа? Отражение боли, терпение, просьбу, мольбу — столько всего намешано. Но она даже стона не услышала. Госпожа с трудом втиснула его глубже, ещë глубже. Ощущение у Таньки не из лучших, казалось, что всë разрывалось... Выражение лица Таньки приобрело стоический вид, но постепенно мышцы привыкли, растянулись. Госпожа потихоньку вытащила... Выражение глаз Таньки почти не изменилось. Только, может, появилось недоумение — типа, ну кто так насилует! Госпожа оторвалась от этих беспредельно несчастных плачущих глаз и увидела, что натворила: имитатор был в крови. Совсем немного, но это же — кровь! ЕË КРОВЬ!!! Госпоже стало вдруг так стыдно, так больно, что она выронила имитатор на пол, заплакала.
«Нет, я больше так не смогу, — Госпожа сломалась, слëзы текли градом. — Выходит, мне больнее, чем ей. Потому что это только моë желание, она согласна на всë! Она готова терпеть что угодно — она Танька. Это не изнасилование! Она согласна». Госпожа, не стесняясь, ревела, развязывая свою Таньку, та тоже плакала, не так громко, но также безутешно, закрыв самовольно глазки, чтобы не видеть позора своей Госпожи.
Госпожа хотела просить прощения, но прощение просить нельзя — дальше издеваться некуда! Поэтому она молча целовала еë, Танькины, глаза, губы, ноги, битую и насилованную попу.
Танька освобождена ото всех пут... Госпожа сползла на пол — и ревела, как тогда Танька — от своего бессилия. «Не смогу я этого никогда сделать! Никогда!!! Нет в этом удовольствия! Никакого! В том чтобы мучить. Я перешла ту грань, которую могла позволить себе с Танькой, но сломалась раньше. Я не смогла быть Госпожой. Не смогла!!! Почему я должна мучить еë? Почему?!! Может, я смогу иначе? Я же могу переменить правила? Ведь это она может всë! Она сможет всë, даже то, что не могу я. Стоит только мне захотеть. А что она делает? Лежит и тоже тихо ревëт. Итак, мне не нужно еë изнасилование, мне нужно чтобы мою жопу трахнули. И она еë трахнет! Никуда не денется. А сначала выпорет. У неë нет выбора», — Госпожа, не поднимаясь с колен, подползла к кровати и целовала ноги своей рабыни. Танька в ужасе почувствовала, как на еë ноги падают слëзы Госпожи, это было больнее, чем от ремешка. Она хотела вывернуться, но Госпожа удержала еë, крепко обняв.
— Ты меня сейчас привяжешь и выпорешь, — безапелляционно заявила Госпожа, немного успокоившись.
— Госпожа, я прошу Вас. Не надо... пожалуйста... я не смогу. Пожалуйста... — Танька с трудом поднималась с кровати. Она плакала, сопротивлялась. Она даже подумать такого не могла, что ей придëтся...
— Ты не можешь отказаться, — предупредила Госпожа, и добавила: — И тебя ещë придëтся наказать.
— Я на всë готова, Госпожа, — Танька снова устраивалась на кровати, готовясь принять любое наказание, любую боль. Лишь бы только не бить еë.
— Нет, я тебя бить не буду, извини. Ты мне кое-что расскажешь. И знаешь, о чëм?
Танька опешила. Она снова встала. Единственное, что было хуже того, чем заставить выпороть еë Госпожу — рассказать о прежней. Танька побледнела, она умоляюще посмотрела на свою Госпожу.
— Если я расскажу про неë, то не надо будет Вас потом... — Танька даже не смогла произнести это кощунственное слово.
— Надо, обязательно. И, как я понимаю, ещë сильнее...
В душе Таньки творилось невообразимое. Значит, ещë слово, и случится такое, что будет страшнее всего предыдущего. Госпожа, наконец, взглянула в еë глаза. Это было чересчур! То выражение глаз, когда Танька была насилованной, по сравнению с нынешним, можно было назвать улыбкой. Такой боли, такого страдания Госпоже видеть не приходилось никогда. Но она, не отводя взгляда, добавила:
— И не только пороть, но ещë и...
Глаза совсем потухли, и только губы что-то неслышно шептали, может, кричали, и только через долгое-долгое время стали пробиваться первые звуки:
— Нет, Госпожа... Пожалуйста... Не надо... — причитала Танька. — Пожалуйста...
— Прекрати! — властно произнесла Госпожа, хотя стояла на коленях.
Но рабыня, тоже стоявшая на коленях перед ней, замолчала и в знак согласия и покорности опустила глаза.
Госпожа продолжила:
— Но раз ты заговорила про неë, ответь на несколько вопросов. Она тебя часто била?
— Три раза.
— Розгами и прилюдно?
— Да.
— Это больнее, чем поводком?
— Да.
— А за что она тебя наказывала?
Танька вся сжалась ещë сильней и не отвечала, поэтому Госпожа сказала:
— Можешь не отвечать. И сколько ударов в первый раз?
— Пятьдесят... — еле слышно произнесла Танька, — но я сама столько попросила.
Госпожа аж присвистнула. Выходит, те двенадцать — это вообще ничто, а надо было бы раз пятьсот, да розгами. Какой кошмар!
— Круто! И ты сама ПРОСИЛА? Жутко ты провинилась... Но, теперь всë понятно. Значит, так, Таня, сейчас ты меня привяжешь к креслу, и семьдесят пять ударов поводком. Нормальных, человеческих ударов. Если будешь плохо бить, мне придëтся удвоить, потом утроить и так далее... Ты понимаешь, как я виновата?
Танька кивнула. Она уже знала, что всë равно придëтся, несмотря ни на что, хотя ей это было совсем через силу. Она смотрела в глаза своей Госпоже, и в еë взгляде не просьба — безмолвный крик: «НЕ НАДО!!!»
Госпожа тоже смотрела на неë. «Нет, так не пойдëт. Надо по-другому»:
— Танечка, милая, я тебя благословлю на это, — она поцеловала Таню в губы, и только после этого продолжила: — Я всë знаю. Я представляю как тебе... это. Но я прошу тебя, пожалуйста, ради меня, ради себя. Ты же умеешь, я знаю. Я прошу тебя, я приказываю тебе, у меня нет другого выхода. Я люблю тебя.
Танька почти смирилась. Госпожа ещë раз поцеловала еë в губы, сползла к ногам своей рабыни и стала целовать их.
— Госпожа, пожалуйста, встаньте! Не рвите мне сердце, я сейчас умру.
— Танечка, это моя последняя просьба, если ты этого не сделаешь — умру я, — Госпожа встала в кресло, опустила через спинку руки, раздвинула ноги, чтобы было ближе к ножкам, и сказала: — Привяжи, а поводок на полу. Пожалуйста.
Танька, душимая слезами, привязала свою Госпожу. Вот он — объект наказания, которого никогда не касалась ни розга, ни ремешок. Как страшно еë бить! И как это необходимо им обеим! Танька это поняла, но ещë раз сказала:
— Простите меня, пожалуйста.
— Таня, милая, понимаешь, я даже не приказываю, я прошу тебя, пожалуйста! Этого хочу я. И ты сможешь. Я в тебя верю.
Удар резкий, сильный, будто ожог, опалил задницу. Госпожа выгнулась, сжалась и взвыла... Второй, третий, четвертый, пятый... десять. Слëзы ручьями текли по щекам. С каждым ударом боль всë нарастала. Казалось, сейчас Госпожа потеряет сознание. Но она, понимала, что это ещë не самое страшное.
Тут Танька остановилась, Госпожа, всхлипнув, спросила:
— Ты считаешь?
— Да. Вы расслабьтесь, легче будет, — позволила себе такую наглость Танька.
Но Госпожа отреагировала правильно, она услышала еë слова. Расслабилась и старалась молча принимать удар за ударом. Танька била сильно, как положено. Потому что за каждый плохой удар пришлось бы ещë столько же, а это было бы слишком большое наказание для обеих. Уже пятьдесят. Вся задница исполосована вдоль и поперëк. Особенно рвали душу следы от сгиба поводка, оставлявшего на коже закруглëнные синяки. «Всë, на пляж она больше не пойдëт. Зачем она так?!! Я же не хотела этого и сейчас не хочу. А она знает, чего хочет? Только бы у неë получилось!» — рука устала от непомерной работы, а Танька от душевных страданий — ещë больше.
Госпожа молча плакала. Да, она захотела узнать, что же могло быть приятного в этой боли, но ничего не получалось, хоть убей. Оставалось только дотерпеть до конца. После небольшой передышки удары возобновились, но неожиданно закончились. «Всë??? А как же?.. Почему не получилось? Теперь что, меня надо изнасиловать? Или? Что она делает?»
А Танька, обливаясь слезами, не в силах смотреть на результаты своей деятельности, самовольно пошла к кровати, нашла крем и стала смазывать бугристую кожу битой попки Госпожи. Она целовала, она смазывала рубцы, чтобы облегчить Ей страдание. И тут произошло... Вот оно! Еë Госпожа кончила. Именно от этой ласковой боли. Именно от этого! Госпожа прошептала сквозь слëзы:
— Спасибо тебе! Всë, Танечка, ты свободна. Прости меня за всë.
|
